Чтение 58–й страницы книги ~Зима тревоги нашей~

отполированная и острая по краям. Не знаю, что это было, я не посмотрел,
только ощутил на ладони. Я потянулся к нему и поцеловал его в губы и губами
почувствовал, какие они у него сухие и запекшиеся. Тут я проснулся, в
ознобе, сам не свой. Начинался рассеет. Озеро на картине уже было видно, а
корова по колена в воде еще нет, и я все еще чувствовал у себя на губах
сухость его запекшихся губ. Я встал сразу, потому что не хотел лежать и
думать об этом. Кофе я не стал заваривать, а пошел прямо к слоновой ноге и
увидел, что грозная дубинка, именуемая тростью, стоит на месте.

В этот трепетный час рассвета было жарко и душно, потому что утренний
ветер еще не поднялся. Серая улица отливала серебром, на тротуаре валялся
разный мусор - отходы прожитого людьми дня. "Фок-мачта" была еще закрыта, но
мне не хотелось кофе. Я прошел по переулку, отпер боковую дверь, заглянул в
лавку и увидел там за холодильником кожаную шляпную коробку. Тогда я вскрыл
жестянку с кофе и вылил ее содержимое в мусорную урну. Потом провертел две
дырки в банке сгущенного молока, налил немного в порожнюю жестянку, отворил
боковую дверь, заклинил ее, чтобы не захлопнулась, и поставил банку на
порог. Кот, конечно, торчал в переулке, но к молоку он приблизился только
тогда, когда я ушел в лавку. Оттуда м. не было видно, как серый кот в сером
переулке лакает молоко. Когда он поднял голову от банки, у него были белые
молочные усы. Он сел и стал вылизывать себе мордочку и лапки.

Я открыл шляпную коробку и достал оттуда субботние чеки, подколотые
один к другому. Потом вынул из желтого банковского пакета три тысячи
долларов. Эти три тысячи останутся у меня на всякий случай, до тех пор пока
приход и расход в лавке не сбалансируется. Остальные две тысячи долларов
надо снова внести на счет Мэри, а в дальнейшем при первой же возможности
вернуть эти три тысячи. Тридцать бумажек я положил в мой новый бумажник, и
он оттопырил мне задний карман. Потом я стал выносить из кладовой ящики и
коробки, вскрывать их и заполнять товаром опустевшие полки, записывал на
листке оберточной бумаги то, что надо заказать. Опорожненную тару я выставил
в переулок, откуда ее заберет грузовик, и налил еще молока в кофейную банку,
но кот больше не пришел. То ли он наелся, то ли ему нравилось есть только
краденое.

Год на год не похож, так же как и день на день: разная погода, разные
пути, разные настроения. 1960 год был годом перемен. В такие годы подспудные
страхи выползают на поверхность, тревога нарастает и глухое недовольство
постепенно переходит в гнев. Так было не только со мной и не только в
Нью-Бэйтауне. Нам предстояли президентские выборы, и тревога, носившаяся в
воздухе, постепенно сменялась гневом, а гнев поднимал, будоражил. И так было
не только в нашей стране - во всем мире зрела тревога, зрело недовольство, и
гнев закипал, искал выхода в действии, и чем оно неистовее, тем лучше.
Африка, Куба, Южная Америка, Европа, Азия, Ближний Восток - все дрожало от
беспокойства, точно скаковая лошадь перед тем, как взять барьер.

Я знал, что вторник пятого июля будет большой день - больше всех других
дней в году. Я будто даже знал наперед, как все сложится, но, поскольку все
так и сложилось, проверить меня трудно.

Я будто знал, что амортизированный, на семнадцати камнях мистер Бейкер,
который тиканьем отсчитывал время, забарабанит в дверь лавки за час до
открытия банка. Так он и сделал еще до того, как я открыл торговлю. Я
впустил его и запер за ним дверь.

- Какой ужас! - сказал он. - Я был в отъезде, понятия не имел, что тут
происходит, но как только узнал, так сразу приехал.

- О чем это вы, сэр?

- Как о чем? О том, что разыгралось у нас в городе. Ведь это вс· мои
друзья, мои старые друзья... Надо что-то предпринять.

- До выборов следствия не начнут, только предъявят обвинение.

- Знаю. Но, может быть, нам следует заявить, что мы убеждены в их
невиновности. Если понадобится, даже дать платное объявление в газете.

- В какой, сэр? "Бэй-харбор мессенджер" выйдет только в четверг.

- Но что-то надо сделать.

- Да.

Вот такими казенными фразами мы с ним и обменивались. Он, вероятно,
знал, что я знаю. И все-таки смотрел мне в глаза и как будто на самом деле
был искренне взволнован.

- Если мы ничего не сделаем, на выборах все пойдет вкривь и вкось. Надо
выдвинуть новых кандидатов. Ничего другого нам не остается. Тяжело поступать
так со старыми друзьями, но кому, как не им, знать, что мы не можем дать
волю всякой шушере.

- А вы бы поговорили с ними.

- Они потрясены, они вне себя. У них не было времени обдумать все, что
случилось. Марулло вернулся?

- Он прислал человека вместо себя. Я купил лавку за три тысячи
долларов.

- Прекрасно. Это очень дешево. А бумаги у вас?

- Да.

- Если он что-нибудь выкинет, номера купюр у меня записаны.

- Ничего он не выкинет. Он сам хочет уехать. Ему надоело все это.

- Я никогда не доверял вашему Марулло. Никогда не знал, где и как он
орудует.

- По-вашему, он жулик, сэр?

- Он большой хитрец и всегда двурушничал. Если ему удастся реализовать
все свое имущество, он богач. Но три тысячи за лавку - это просто даром.

- Он благоволил ко мне.

- Да, видимо. Кого он прислал, кого-нибудь из мафии?

- Нет, государственного чиновника. Марулло, знаете ли, доверял мне.

Мистер Бейкер схватился за голову - жест совсем не в его духе.

- Как же я сразу не сообразил! Вы, вот кто! Из хорошей семьи, человек
положительный, владелец лавки, бизнесмен, всеми уважаемый. Врагов у вас
здесь нет. Конечно, вы!

- Что я?

- Кандидат в мэры.

- Бизнесменом я стал только с субботы.

- Вы меня прекрасно понимаете. Вокруг вас мы можем создать новую
солидную группировку. Да, это самый лучший выход.

- От продавца бакалейной лавки до мэра?

- Никто никогда не считал Хоули всего лишь продавцом.

- Я сам себя считал. Мэри меня считала.

- Но теперь все по-другому. Мы можем заявить об этом до того, как
шушера вылезет вперед.

- Мне надо обдумать это, как следует обдумать, сверху донизу.

- Некогда.

- А кого вы прочили раньше?

- Когда это раньше?

- До того, как муниципалитет погорел. Хорошо, мы с вами потом
поговорим. Суббота у меня такая выдалась, что все раскупили. Впору было весы
продавать.

- Вы можете хорошо обернуться с этой лавкой, Итен. Советую вам
поставить торговлю на более широкую ногу, а потом продать. Вы будете важным
человеком в городе, такому неудобно обслуживать покупателей. А как там
Дэнни? Слышно о нем что-нибудь?

- Нет. Пока ничего не слышно.

- Напрасно вы дали ему денег.

- Да, пожалуй. Я думал, что делаю доброе дело.

- Конечно, конечно!

- Мистер Бейкер, сэр... Скажите мне, что случилось с "Прекрасной Адэр"?

- Как что случилось? Она сгорела.

- В гавани. Отчего возник пожар, сэр?

- Нашли время спрашивать! Я знаю обо всем этом с чужих слов. Сам был
мальчишкой - не помню. Старые корабли насквозь пропитаны китовым жиром.
Наверно, кто-нибудь из матросов бросил спичку. Шкипером был ваш дед.
Кажется, он находился на берегу. Только что пришел из плавания.

- Плавание было неудачное.

- Да, так рассказывали.

- Страховку трудно было получить?

- Обследование всегда производится. Да, насколько я помню, выдали ее не
сразу, но мы, Хоули и Бейкеры, все-таки получили сколько следовало.

- Мой дед считал, что "Прекрасную Адэр" подожгли.

- Господи помилуй, зачем?

- Чтобы получить деньги. Китобойный промысел шел на убыль.

- Никогда не слышал, чтобы он так говорил.

- Не слышали?

- Итен! К чему вы клоните? Почему вы вдруг извлекли на свет божий такую
давнюю историю?

- Сжечь корабль - страшное дело. Это убийство. Когда-нибудь я все-таки
подниму со дна ее киль.

- Ее киль?

- Я знаю, где он лежит. В полукабельтове от берега.

- Зачем это вам?

- Хочу посмотреть, прогнило дерево или нет. Ведь на "Прекрасную Адэр"
пошел дуб с Шелтер-Айленда. Если киль еще жив, значит, она не совсем умерла.
Вам, пожалуй, пора идти, если вы хотите благословить открытие сейфа. И мне
тоже пора открывать. "

Тут колесики у него внутри заработали, и он - тиктак, тик-так -
проследовал к себе в банк.

Появления Биггерса я, надо думать, тоже ожидал. Ему, бедняге, наверно,
то и дело приходилось караулить у дверей. Должно быть, и сейчас сторожил
где-нибудь за углом и едва дождался, когда мистер Бейкер уйдет.

- Надеюсь, сегодня вы не будете затыкать мне рот?

- Какая в этом нужда?

- Я понимаю, почему вы тогда обиделись. Я был недостаточно...
дипломатичен.