и она стала душить меня... от нее пахло... от нее пахло мертвой...
хорошо. Это...
Случаи Жизни. Своевременно. До конца.
душила... или просто испугался. Когда я пришел в себя, мне приснилось, что
вы с мамой деретесь из-за меня, а ты опять хочешь Плохо Поступить, папа.
Потом я понял, что никакой это не сон... что не сплю... и... намочил
штанишки. Намочил штанишки, как какой-нибудь малыш. - Голова Дэнни опять
упала Венди на свитер и он с ужасающей слабостью разрыдался; руки вяло и
безвольно лежали в коленях.
громкого крика с губ полетела слюна.
коленях у нее сидел Дэнни.
хренов сторож. Мне за это деньги платят.
вышел из кухни и, когда дверь за его спиной захлопнулась, обтер губы
носовым платком.
не сияет. Ему тут ничего не может навредить.
они переехали сюда, лифтом никто не пользовался. Джек передвинул латунную
рукоятку и лифт, дрожа и задыхаясь, полез вверх по шахте. Латунная решетка
бешено дребезжала. Он знал, что у Венди этот лифт вызывает настоящий страх
перед замкнутым пространством, просто ужас. Ей все время представлялось:
вот они втроем застревают между этажами, а снаружи бушуют зимние бураны; у
нее на глазах все худели, слабели и умирали от голода. А может быть,
обедали друг дружкой - как та команда регбистов. Джек вспомнил, что видел
в Боулдере огромную афишу: "КОМАНДА РЕГБИСТОВ СЪЕЛА СОБСТВЕННЫХ
МЕРТВЕЦОВ". Можно было придумать и другие варианты: "ТЫ - ТО, ЧТО ТЫ ЕШЬ".
Или меню: "Добро пожаловать в столовую "Оверлука", гордости Скалистых.
Обед на крыше мира. Фирменное блюдо - человеческий окорок, зажаренный на
спичках". По лицу Джека снова скользнула презрительная улыбка. Когда на
стене шахты появилась цифра два, он вернул латунную рукоятку в исходное
положение, и лифт со скрипом остановился. Джек вынул из кармана экседрин,
вытряс в ладонь три таблетки и открыл двери лифта. Он ничего не боялся в
"Оверлуке". Он чувствовал, что между ними возникла симпатия.
таблетки. Свернув за угол, он оказался в коротком коридорчике,
ответвляющемся от главного. Дверь в номер 217 была приоткрыта. Ключ на
белом шнурке торчал из замка.
шутку рассердился. Мальчишка сунул нос не в свое дело, а что из этого
вышло - неважно. Ему было сказано - и сказано совершенно недвусмысленно -
что определенные зоны "Оверлука" табу: сарай, подвал и все номера. Как
только Дэнни опомнится от испуга, Джек поговорит с ним. Поговорит разумно,
но строго. Многие отцы не ограничились бы простой беседой. Они бы задали
хорошую трепку... может быть, это и нужно Дэнни? Мальчишка перепугался, но
разве взбучка - не самое меньшее, чего он заслуживает?
порог. Под потолком горела люстра. Он взглянул на постель, увидел, что та
не смята, а потом прошел прямо к двери в ванную. В нем росла странная
убежденность. Хоть Уотсон не назвал ни номеров комнат, ни фамилий, Джек не
сомневался, что именно эту комнату жена юриста делила со своим жеребцом,
что именно в этой ванной ее нашли мертвой, полной барбитуратов и выпитого
в баре "Колорадо".
За ней было темно. Джек включил свет и осмотрел длинную, как пульмановский
вагон, комнату. Она была оборудована в том стиле, который ни с чем не
спутать - интерьер начала девятисотых годов, обновленный в двадцатые, - он
был единым для всех ванных комнат "Оверлука". Только на четвертом этаже
ванные были другими, византийски пышными, что как нельзя лучше подходило
особам королевской крови, политикам, кинозвездам и капо, которые год за
годом останавливались в этих номерах.
пластиковая занавеска.
в себе (чуть ли не самонадеянность), которая охватила его, когда Дэнни
понесся к нему с воплем: это она! это она! На копчик деликатно надавил
ледяной палец, отчего температура тела Джека понизилась на добрых десять
градусов. К этому пальцу присоединились и другие и внезапно, вдоль спины,
до самой "медуляоблонгата" побежали мурашки, они играли на позвоночнике
Джека, как на каком-то первобытном инструменте.
занавеску. Во рту пересохло. Он чувствовал только сочувствие к сыну и ужас
за себя.
соединившее в себе облегчение и раздражение. В конце сезона ванну отдраили
до блеска, лишь под двумя водопроводными кранами осталось поблескивающее
пятнышко ржавчины. В воздухе стоял слабый, но явственный запах средства
для чистки того сорта, что и не один месяц спустя после того, как им
пользовались, способны раздражать ноздри запахом собственной
добродетельности.
бывает. Ни намека на влагу. То ли у мальчишки была галлюцинация, то ли он
нагло врал. Джек опять рассердился. И тут его внимание привлек коврик для
ног. Джек сдвинул брови. Что тут делает этот коврик? Ему следует лежать
внизу, в дальней бельевой, на полке вместе с прочими простынями,
полотенцами и наволочками. Вот где должно находиться все белье. В этих
номерах даже постели не застилали по-настоящему: упаковали матрацы в чехлы
из прозрачного пластика на молнии, а потом укрыли покрывалами. Конечно,
Дэнни мог сходить и принести коврик - ключ открывал и бельевые - но зачем?
Джек провел кончиками пальцев по коврику. Он был абсолютно сухим.
Мальчишке привиделось. Вещи, все до единой, были на местах. Надо признать,
коврик слегка озадачивал, но и этому имелось логическое объяснение:
какая-то горничная в день закрытия безумно спешила и просто забыла убрать
его отсюда. Любое другое объяснение...
правоты запах "я-чище-тебя". И...
явным, чтоб пренебречь им. Мыло. Да не "Айвори", бруски которого размером
с почтовую открытку дают в отелях и мотелях. Это был легкий и душистый
аромат дамского мыла. Превосходный запах. "Кэмэй" или "Лоувайла" - сорт,
которым в Стовингтоне все время пользовалась Венди.
висках бьется боль. Сегодня случилось слишком многое - более, чем. Он не
станет бить или трясти мальчишку, просто поговорит с ним, но, Бог
свидетель, он не намерен добавлять к своим проблемам еще и номер 217. Для
этого недостаточно сухого коврика для ног и слабого запаха мыла
"Лоувайла". Он...
как раз в тот момент, когда пальцы Джека сомкнулись на ручке двери, и
наблюдатель мог бы подумать, что ее вытертый металл оказался под током.
Джек судорожно дернулся, глаза расширились, лицо исказила гримаса.
отпустил ручку и осторожно обернулся. Суставы хрустнули. Налившиеся
свинцом ноги шаг за шагом вернули его к дверям ванной.
была задернута. Скрежет металла, прозвучавший для Джека скрипом мертвых
костей в склепе, оказался скрежетом колечек занавески о палку под
потолком. Джек уставился на нее. Лицо будто залили толстым слоем воска -
снаружи мертвая кожа, а под ней живые горячие струйки страха. Так он
чувствовал себя на детской площадке.