есть одно оправдание. Оно в словах Гениального письма Канта к Тифтрунку, где
кратко дано резюме всего хода кантовской мысли, сжато, при, казалось бы,
мистической непостижимости[E54]. Кант иллюстрирует как раз то, о чем я
говорю, называя это историческим элементом, а он называет первосоединением,
которое не есть категория соединения или категория единства из таблицы
категорий. (Тифтрунк - хорошее имя, содержащее внутреннюю форму проблемы,
которая обсуждается между ними; тиф - это глубокий, трунк - пьяный, то есть
глубоко пьяный; там действительно глубоко пьяное рассуждение...) То же самое
рассуждение о первосоединении в письме от 1 июля 1794 года к Веку Кант
завершает следующими словами: "Написав это, я обнаруживаю, что сам еще
недостаточно понимаю самого себя".
эмпириком, то есть человеком конкретного, наглядного, опытного подхода может
быть метафизик, то есть одновременно теоретик. Это абсолютно эмпирически
устроенный взгляд, взгляд простоты, но такой, которая прорастает, как
прустовские гиганты, в очень многие и большие пласты времени, в то, что я
называю историческим элементом. То, что я называю историческим элементом у
Канта, можно называть по-прустовски "утраченным временем". И в этом смысле
одно из определений трансцендентального (оно совершенно четко читается у
Канта) может быть следующим: когда речь идет о трансцендентальном, то речь
идет о трансцендентально представленном прошлом. Только трансцендентально
можно представлять упакованное прошлое. Так упакованное, в такую тяжелую
коллапсированную материю, что распаковать ее мы не можем, а можем лишь
осознавать и тщательно прослеживать путем сознания представленность
упакованного на поверхности макроскопического эмпирического опыта. А опыт
наш организован по определению макроскопически, или макроязыково. Этот
макроязык - язык поверхности Мёбиуса.
И нужно сначала вложиться, а потом знать. Тем самым только через обретенное
время, то есть через возвращение потерянного, реально бывшего в каких-то
импликациях (для выражения этого есть прекрасный французский глагол
imbrique), можно понимать мир. Нужно сначала ангажироваться, оказаться
имплицированным, упакованным (другой француз, Поль Валери, называл это
имплексом - это какое-то сложное упаковавшееся состояние или вещь).
Следовательно, мы понимаем мир только через обретенное время, через
возвращение потерянного, реально бывшего в историческом элементе, а не
познаем чистой мыслью, направленной на поименованные внешние предметы. Тем
самым эмпиризм Канта можно обозначить термином, употребляемым Прустом, - это
метафизическое апостериори. Казалось бы, это является контрадикцией в
терминах, ведь метафизическое по определению относится к области априорного,
внеопытного. А я говорю - метафизическое апостериори. Однако оно и есть то,
что я называл теперь, когда, теперь, когда уже. Декарт тоже обсуждал эту
проблему. Например, Бурману, который спрашивал его, может ли Бог, который
создал мир, создать в этом мире ненавидящее Бога существо (в зерне эта
проблема содержит всю проблему теодицеи), он отвечал: теперь уже не может.
Коротко и ясно. Четыре слова - и все сказано. И сказано как раз то, что я
все время пытаюсь сказать... Или другой вариант проблемы (это внутренняя
форма и кантонской мысли): может ли Бог создать в мире существо, неспособное
понять мир, такое, для которого этот мир в принципе был бы непонятен? Декарт
отвечает - теперь уже не может. Потому что в этом мире есть метафизическое
апостериори, то есть и то, что случится в нем эмпирически, и то, что это
метафизически будет понятно. Уже есть априорная область понимания того, что
метафизически случится. Но все это - метафизически апостериори, то есть
теперь, после второго шага. Зазор первого и второго шага сыграл - все,
теперь уже не может, мир кристаллизовался и определился. Существует
метафизическое апостериори - это противоречащее самому себе соединение
терминов. Таким образом, введя исторический элемент, мы ясно понимаем, что
вся остальная картина и структура сознания, в рамках которой могут
существовать и существуют познавательные, этические, эстетические, жизненные
образования, то есть факты нашего действия в мире, - все это заранее уже
имеет траектории и пространство движения, которые мы можем реконструировать,
пользуясь трансцендентальным аппаратом, нанизывающим все на нить или
стержень осознавания. Я сознаю свою деятельность связывания.
термины, которые я употреблял. Метафизическое апостериори и есть понятие (у
Канта так же, как потом и у Пруста), выпавшее в кристалл ясной мысли из
насыщенного раствора идеи, которую я пытался описать, задавая соотношение,
или рацио, между невыдуманным, или неизмышляемым, и ненаглядным, в предметах
не залаженным и из предметов неизвлекаемым - когда и выдумать не можем,
когда должно быть дано независимым самостоятельным и добавляемым актом и
натурально мы не можем ничего обосновать, извлекая из предметов как бы
предданные нашему движению в мире их натуральные свойства. Я называл это еще
маленькой фразой сонаты, и голова Декарта лишь прислоняется к этой фразе и
слышит ее, и голова Канта прислоняется к этой фразе, имеющей самостоятельное
существование, и слышит ее. Теперь мы имеем название для этого рацио между
неизмышляемым, тем, что в принципе нельзя рассудочно выдумать (и в этом,
казалось бы, сказывается эмпиризм), и в то же время чем-то, что не является
наглядно или натурально присущим предметам, чем-то, поддающимся наблюдению и
что мы могли бы путем обобщения наблюдений извлечь из предмета.
Метафизическое апостериори - название для всей сонатной темы, которую мы
пытались варьировать.
мыслим то, что происходит в пространстве и времени как априорных формах
созерцания, а лишь воспринимаем как достоверное и очевидное результаты
происходящего. Воспринимаем результаты действия этих форм и тем самым
понимаем. Формы созерцания действуют у Канта не как акты мышления, здесь нет
оперирования понятиями, в том числе понятиями о пространстве и времени. Мы
лишь воспринимаем как достоверное и очевидное результаты действия этих форм
- результаты, которые совершаются самими этими формами, а не нами, то есть
не рассудочным приложением наших понятий. Тоща становится ясной машина
понимания, которая является усилительной, где есть нечто натуральное,
выраженное как знание об этом натуральном, и оно всегда изнутри чего-то
большего (эту тему я развивал в прошлый раз). Поэтому, например, понятия
множества и порядка, лежащие в основе понятия числа, сами понятия числа и
фигуры и так далее приходят и существуют лишь через абстрактный континуум
сознания. И его усилительные, восполнительные свойства придают признак
всеобщности и необходимости тем образованиям знания, которые случаются
внутри этого континуума. В этом смысле, как я говорил, всеобщность и
необходимость - признаки знания, суть континуальные, а не локально
обосновываемые свойства. Именно этот континуум эксплицируется через когито,
через представление я мыслю, и это представление, как сопровождающее в
качестве осознания всю деятельность связывания, придает структуру всем
конкретным, эмпирическим по содержанию образованиям знания. В том числе и
моральным образованиям.
нить осознания нами самих себя протянулась от первой тавтологии бытия и
понимания - той тавтологии, которую я разъяснял: если мы в совести, то мы в
совести в том смысле, что совесть есть сама себе обоснование и есть как раз
то, что не "почему", а по совести. Я хочу подчеркнуть, что даже гений нашего
языка, то есть самостоятельный смысл языка, который часто устанавливается
независимо от знаковых, или обозначительных, намерений говорящего, этот
гений языка - сам говорит. Нам, например, часто говорят: человек сделал
то-то, потому что был голоден, потому что был беден, потому что воспитали
плохо (я уже приводил этот пример), но относительно какой-то категории
поступков, когда нет никаких причин, мы говорим: не почему, по совести.
Гений языка поставил это выражение на собственное его место и тем самым
очертил все дело. Совесть есть эфир, или элемент, всех других моральных
явлений - это не отдельное явление наряду с другими явлениями морали, а
всепроникающий элемент всех возможных моральных явлений. Так вот, если мы в
совести, то мы в тавтологии, или в сознании, "я мыслю, я существую" в той
мере, в какой оно на себя, как на нить, может нацепить все конкретные
явления нравственности или же все конкретные явления содержания знания в
случае выполнения нами познавательных актов. И поскольку континуум
непрерывного сверхэмпирического сознания эксплицируется через когито, или "я
мыслю", то все понятия внутри нашего знания - в том числе моральные понятия,
понятие совести, как и понятие числа и так далее, - все понятия зависят от
произведенного, или того, что произведено соединением и тем самым имеет
самостоятельную, собственную законную базу производства явлений.
в нашей голове. В нашем сознании часто есть не то, что мы помыслили, а то,
что мыслится само собой и как бы влезает в нашу голову из самодействия
каких-то спонтанных натуральных механизмов и сцеплений. Но философская мысль
и философское, связанное с вей, бытие ищет области законопорожденных мыслей
и состояний. Пространство же, горизонт законопорождения задается некоторым
первосоединением, или тем, что я называл метафизическим апостериори или
историческим элементом, остающимся внутренним элементом мира. И поэтому,
собственно говоря, Декарт мог называть это врожденными понятиями, тем, что
приходит вместе с Я. Когда случилось событие Я, трансцендентального Я в
мире, то уже есть понятия, и то, что они уже есть, Декарт и называет
врожденностью понятий - числа. Бога, А Кант называет "отвлеченностью
понятий" - он перестает употреблять термин "врожденные", потому что этот
термин имплицирует натуральные ассоциации. Кстати, опасность такой
ассоциации Декарт избежать не смог, и поэтому ему пришлось неоднократно
разъяснять окружающим кретинам, что он имеет в виду под врожденностью,
говоря, что аргумент врожденности понятий вовсе не сокрушается локковским
аргументом: где же наши понятия, когда мы спим, если они врождены, то они
должны быть и тоща, когда мы спим... Да нет. Декартовские врожденные понятия
- это понятия теперь, когда, - когда случилось событие когитатьного Я в
мире, тоща эти понятия есть. А когитальное Я может быть только
сверхэмпирическим и непрерывным, это сверхэмпирический континуум сознания, и
Черепнин Владимир
Максимов Альберт
Шидловский Дмитрий
Ильин Андрей
Эриксон Стивен
Шилова Юлия