сражение: два фрегата что есть мочи расстреливают друг друга, на заднем
плане взлетает на воздух еще одни корабль, а иногда и два; передний же план
являет собой пеструю смесь обломков, среди которых из воды торчат ноги в
синих матросских штанах. В центре комнаты с потолка списали газовая люстра и
сонетка; по сторонам тянулось несколько узких столов, за которыми виднелся
тесный ряд скользких, отполированных долгим употреблением деревянных
стульев, составляющих непременную принадлежность такого рода заведений.
Унылое однообразие посыпанных песком половиц там и сям нарушалось
плевательницей; две пирамиды этих полезных предметов украшали ближние углы
залы.
мужчина лет сорока; короткие завитки черных жестких волос обрамляли его
обширный лоб и лицо, обязанное своей несколько излишней краснотой не только
воде и сведшему воздуху. Он курил сигару, устремив глаза к потолку, и его
самоуверенный вид красноречиво говорил о том, что это здешний признанный
знаток в облает политики, непогрешимый оракул и всезнающий рассказчик. Судя
по всему, он только что произнес какую-то вескую тираду, ибо его собеседники
с торжественной сосредоточенностью попыхивали трубками и сигарами, словно
подавленные величием вопроса, который они только что обсуждали.
коричневой шляпе; по левую остроносый блондин в коричневом сюртуке до пят,
после каждой затяжки бросавший на краснолицего восхищенные взгляды.
одобрительный ропот.
от размышлении и набрасываясь на блондина, едва тот заговорил. - Почему
чудеса? С какой стати чудеса? Докажите, что это чудеса!
пошло. Мы в наше время стоим на ровной возвышенности интеллектуального
совершенства, а не в темной пещере умственного убожества. В наши бурные
времена я требую доказательств - да, доказательств, а не утверждений. Каждый
джентльмен, который меня знает, знает, коконы были природа и следствие моих
замечаний, когда Олдстритское Пригородное Общество Подыскапня Представителей
собиралось рекомендовать кандидата от... не помню, какого местечка в
Корнуолле. "Мистер Сноби, - говорит мистер Уилсон, - самый подходящий
человек, чтобы представлять этот округ в парламенте". - "Докажите, это", -
говорю я. "Он - сторонник Реформы", - говорит мистер Уилсон. "Докажите это",
- говорю я. "Он борец против национального долга, стойкий противник пенсий,
непреклонный защитник негров; он стоит за сокращение синекур и парламентских
сессий; он согласен на увеличение только одного - числа избирателей", -
говорит мистер Уилсон. "Докажите это", - говорю я, "Это доказывают его
дела", - говорит он. "Докажите их", - говорю я.
оглядывая своих слушателей, - и округ не выдвинул Сноби; и если бы вы
применяли этот принцип неуклонно, не было бы у вас ни долга, ни пенсий, ни
синекур, ни негров, ни вообще ничего. А потом, стоя на возвышенности
интеллектуального совершенства и достигнув вершины народного благосостояния,
вы могли бы бросить смелый вызов всем нациям мира и воздвигнуться в гордом
сознании своей мудрости и превосходства. Вот мой принцип - мой неколебимый
принцип, - и стань я завтра членом палаты общин, они бы все у меня там
затряслись! - И краснолицый, громко стукнув по столу кулаком, чтобы
подкрепить свое заявление, задымил, как пивоварня.
присутствующим. - Недаром я говорю, что из всех джентльменов, с которыми я
имею удовольствие встречаться в этой комнате, нет ни одного, кого было бы
приятнее слушать, чем мистера Роджерса, - общение с ним так поучительно!
фамилия краснолицего).- Вы вправе говорить, что общение со мной поучительно
- я вас всех поучал и кое-чему научил, хотя так ли приятно меня слушать, как
уверяет мой друг мистер Эллис, - не мне об этом говорить. Об этом вам
судить, джентльмены; скажу одно: когда я поселился в этом приходе и впервые
посетил эту комнату десять лет назад, в ней, думается мне, не было ни одного
человека, который сознавал бы, что он - раб, а теперь вы все чувствуете свои
оковы - и изнываете. Напишите это на моей гробнице - и я буду доволен.
пишите что хотите, если вам денег не жалко, да только про себя и свои дела,
а вот разговоры о рабах и угнетения держите при себе, потому что мне вот,
например, не нравится, чтобы меня такими вот словами обзывали каждый вечер.
не было от тех двадцати миллионов, которые заплатили за ихнее освобождение*.
влиянием возражений и собственной риторики. - Лишающий своих детей их самых
святых прав, глухой к священному зову Свободы, которая с мольбой простирает
к вам руки, взывает к наипламеннейшим чувствам вашего сердца и указывает на
ваших беспомощных малюток, но тщетно!
Задыхаясь под игом надменной и кастовой олигархии, придавленный силой
неправых законов; стонущий под ярмом тирании и угнетения везде, кругом и
повсюду... Доказать! - Краснолицый вдруг смолк, трагически усмехнулся и
скрыл свое лицо и негодование в пивной кружке.
не спускавший глаз с этого светоча премудрости все время, пока тот говорил.
- Вот, вот, - сказал маклер со вздохом. - В самую точку.
всем этом ровно столько же, сколько и маклер.
такой: скажет, который час по стенным часам, не глядя на стрелку, уж он
такой. Выбери кого-нибудь другого, с ним тебе не совладать, Томми.
негодующе сдергивая с вешалки свою шляпу. - Что есть англичанин? Так и будут
топтать его всякие тираны? Так и будет сбивать его с ног, кто захочет? Что
сеть свобода? Это не есть постоянная армия. Что есть постоянная армия? Это
не есть свобода. Что есть всеобщее счастье? Не всеобщее горе. Вольность -
это не налог на окна. Разве не так? Палата лордов - не палата общин. Разве
не так? - И краснолицый, разразившись запутанной фразой, в которой заметнее
всего были такие прилагательные, как "подлый". "тиранический",
"насильственный" и "кровавый", негодующе нахлобучил шляпу на глаза, вышел из
комнаты и с треском захлопнул дверь.
глубокомысленно покачал головой; затем они удалились поодиночке, оставив нас
одних и старой зале.
бы в размышления. Комната, дышащая стариной, старинные панели на стенах,
камин, почерневший от дыма и времени, перенесли бы нас в прошлое, по крайней
мере на столетие назад, и мы продолжали бы грезить, пока оловянная кружка на
столе или вертел в очаге не ожили бы и не поведали нам длинную историю о
давно минувших днях. Но мы почему-то не были настроены романтически, и хотя
изо всех сил пытались наделить мебель душой, она оставалась безжизненной,
неподвижной и угрюмой. Оказавшись, таким образом, перед неприятной
необходимостью размышлять о делах обыкновенных, мы обратили свои мысли к
человеку с красным лицом и его склонности к витийству.
благотворительное общество, каждое, даже самое скромное собрание имеет
своего краснолицего. Это - слабоумные болваны, приносящие только вред тому
делу, которому они служат, как бы хорошо оно ни было. И вот, чтобы дать
образчик, по которому можно было бы узнавать остальных, мы поспешили создать
его портрет и поместить его сюда. Поэтому мы и написали этот очерк.
окнами какой-нибудь городской больницы, пытаясь представить себе те мрачные
и печальные события, которые, по всей вероятности, происходят в ту минуту за
ее стенами. Бот из одного окошка бросила слабый луч свой свеча, вот свет ее
уже в другом окне - мелькнул на мгновение и скрылся, - верно, свечу понесли
в глубь комнаты, к постели одного из страждущих, и это внезапное перемещение
свечи рождает целый рой мыслей. А тусклый свет ночника? Когда кругом все
погрузилось во мрак и охвачено сном, неяркое его мерцание в окне напоминает
нам о том, что здесь люди корчатся от невыносимой боли или медленно угасают
от изнурительного недуга; одного взгляда на это окно довольно, чтобы
прекратить самый буйный приступ веселья.
прерывается лишь бессвязным бредом соседа по койке, впавшего в лихорадочное
забытье, да глухим стоном боли, да, быть может, еще невнятным бормотаньем
умирающего, вспомнившего вдруг какую-нибудь давно забытую молитву. Лишь тот,
кто испытал это сам, может представить себе то чувство бескрайнего
одиночества, которое охватывает человека, брошенного, в час тяжкого недуга,
среди чужих. В самом деле, разве может чужая рука, пусть самая нежная,
отереть его взмокший лоб или оправить сбившуюся постель так, как сделает это
рука матери, жены или родной дочери?
жалких фигур, бредущих по пустеющим улицам, отнюдь не выводит нас из