тех пор, пока не устанет. Таким образом, она бросила свою школу
и семейный очаг не из спортивного честолюбия, а по причинам
морального порядка -- чтобы вступить в единоборство с
человеком, прославившимся на всю страну как беспринципный
обжора. Лишь только Слониха увидела Аурелиано Второго, она
сразу же поняла, что ее соперника подведет не желудок, а
характер. И действительно, к концу первой ночи она сохранила
всю свою боеспособность, а Аурелиано Второй истощил свои силы
смехом и болтовней. Они поспали четыре часа. Затем каждый выпил
сок от пятидесяти апельсинов, восемь литров кофе и тридцать
сырых яиц. На второе утро, после долгих часов бодрствования,
прикончив двух свиней, гроздь бананов и четыре ящика
шампанского, Слониха стала подозревать, что Аурелиано Второй,
сам того не ведая, открыл ее собственный метод, но в отличие от
нее открыл совершенно стихийно. Итак, противник оказался
опаснее, чем она предполагала. Между тем, когда Петра Котес
принесла на стол двух жареных индеек, Аурелиано Второй был уже
на шаг от апоплексического удара.
Слониха. -- Пусть будет ничья.
смогла бы съесть ни кусочка, зная, что каждый глоток приближает
смерть соперника. Но Аурелиано Второй понял ее слова как новый
вызов, давясь, уплел всю индейку и, превысив свою невероятную
вместительность, потерял сознание. Он свалился ничком на блюдо
с обглоданными костями, изо рта у него бежала пена, как у
бешеной собаки, и вырывался предсмертный хрип. Среди темноты, в
которую он внезапно окунулся, Аурелиано Второму почудилось,
будто его швырнули с самой верхушки какой-то башни в бездонную
пропасть, и при последней, короткой вспышке сознания он уяснил
себе, что в конце этого долгого падения его ждет смерть.
данное жене обещание не умирать в постели любовницы. Петра
Котес начистила лаковые ботинки, в которых он хотел лежать в
гробу, и уже искала, с кем бы их отослать, когда ей сообщили,
что Аурелиано Второй вне опасности. И правда, через неделю он
уже был здоров, а еще через две недели отметил свое воскрешение
из мертвых невиданным доселе пиром. Он продолжал жить в доме
Петры Котес, но каждый день навещал теперь Фернанду и иногда
оставался обедать с семьей, словно судьба поменяла все местами,
сделав его мужем наложницы и любовником жены.
скучные дни одиночества покинутой жене скрашивали только игра
на клавикордах в часы сиесты да письма от детей. Дважды в месяц
она сама отправляла Хосе Аркадио и Меме подробные послания, не
содержавшие ни одной строчки правды. Фернанда скрывала от детей
свои несчастья. Умело прятала печаль этого дома, который,
несмотря на залитые солнечным светом бегонии, несмотря на
удушливую полуденную жару, несмотря на частые взрывы
праздничного веселья, проникавшие в него с улицы, с каждым днем
становился все более похожим на мрачный дом ее родителей.
Фернанда одиноко бродила среди трех живых призраков и одного
мертвого -- призрака Хосе Аркадио Буэндиа, имевшего обыкновение
усаживаться в темном углу гостиной и с напряженным вниманием
слушать, как она играет на клавикордах. От прежнего полковника
Аурелиано Буэндиа осталась лишь тень. С того дня, когда он в
последний раз вышел из дому, намереваясь уговорить полковника
Геринельдо Маркеса развязать новую, безнадежную войну, он
покидал свою мастерскую только чтобы справить нужду возле
каштана. Он никого больше не принимал, кроме цирюльника,
который заходил каждые три недели. Питался тем, что ему раз в
день приносила Урсула, и хотя все еще с прежним усердием
мастерил своих золотых рыбок, но уже не продавал их, узнав, что
покупают их не как украшения, а как исторические реликвии.
Однажды он разжег во дворе костер из кукол Ремедиос, украшавших
его спальню со дня свадьбы. Бдительная Урсула обнаружила, что
делает ее сын, но не смогла остановить его.
моли.
толк, почему ее дочери, Меме, Амаранта время от времени пишет
письма и даже шлет ей подарки, а о Хосе Аркадио и говорить не
желает. "Они так и умрут, не узнав почему", -- ответила
Амаранта, когда Фернанда через Урсулу спросила ее об этом;
ответ Амаранты Фернанда сохранила в своем сердце как загадку,
которую ей не суждено было разгадать. Высокая, прямая,
надменная Амаранта, всегда облаченная в пышные, белоснежные,
как пена, юбки, сохранившая, несмотря на годы и тяжелые
воспоминания, исполненный превосходства вид, казалось, носила
на лбу свой собственный крест из пепла -- крест девственности.
Она его и в самом деле носила, но только на руке -- под черной
повязкой, ее Амаранта не снимала даже на ночь и сама стирала и
гладила. Вся жизнь Амаранты проходила за изготовлением савана.
Было похоже, что сотканное днем ночью она снова распускает, и
делает это не для того, чтобы спастись от своего одиночества,
а, совсем напротив, чтобы сохранить его.
что Меме, приехав на каникулы, не увидит в доме отца.
Апоплексический удар положил конец ее страхам. К тому времени,
когда Меме вернулась, ее родители договорились обо всем, чтобы
девочка не только поверила, будто Аурелиано Второй остается
покорным мужем, но даже не заметила бы печали, наполняющей дом.
Каждый год Аурелиано Второй два месяца подряд играл роль
примерного супруга и устраивал праздники, где гостей угощали
мороженым и печеньем; веселая и живая воспитанница монахинь
украшала эти сборища игрой на клавикордах. Уже тогда было
видно, что она очень мало унаследовала от характера матери.
Меме казалась скорее вторым изданием Амаранты, Амаранты-девочки
в двенадцать-четырнадцать лет, той, которая еще не ведала
печали, чьи легкие, танцующие шаги вносили в дом оживление,
пока тайная страсть к Пьетро Креспи не сбила навсегда ее сердце
с правильного пути. Но в отличие от Амаранты, в отличие от всех
остальных Буэндиа чувство одиночества, которым судьба наделила
членов этой семьи, в Меме еще не проявлялось, она выглядела
совершенно довольной окружающим миром, даже когда в два часа
дня отправлялась в гостиную, чтобы с железной настойчивостью
упражняться в игре на клавикордах. Было совершенно очевидно,
что дома ей нравится, что она целый год мечтает о той шумной
радости, с какой встречает ее молодежь, и что Меме не чужда
отцовской склонности к развлечениям и неумеренному
гостеприимству. Первые признаки этой злополучной
наследственности обнаружились во время третьих каникул, когда
Меме явилась домой в сопровождении четырех монахинь и
шестидесяти восьми подружек по классу, которых она, ни у кого
не спросившись и никого не предупредив, пригласила погостить
недельку в доме.
так же безрассудно, как ее отец!
питание в девять смен, составить распорядок пользования
купальней и одолжить сорок табуреток, чтобы девочки в синих
форменных платьях и мужских башмаках не слонялись целый день
взад-вперед по дому. Все шло из рук вон плохо: едва шумная
ватага кончала с завтраком, как уже надо было кормить первые
очереди обедом, а потом ужином; за всю неделю школьницы только
и успели, что сходить на плантации. С наступлением ночи монашки
выбивались из сил, чтобы загнать своих подопечных в постели,
но, как ни старались, во дворе всегда оставалась целая толпа
неутомимых отроковиц, распевающая унылые школьные гимны.
Однажды девицы чуть не сбили с ног Урсулу, которая всегда
появлялась со своими услугами именно там, где она больше всего
могла помешать. В другой раз монашки подняли шум из-за того,
что полковник Аурелиано Буэндиа помочился возле каштана в
присутствии школьниц. А по вине Амаранты едва не возникла самая
настоящая паника: когда Амаранта солила суп, в кухню вошла одна
из монашек и ничего другого не придумала, как спросить, что это
за белый порошок бросают в котел.
сном в уборную, -- около часу ночи последние из них только еще
туда входили. Тогда Фернанда купила семьдесят два горшка, но
добилась этим лишь того, что превратила ночную проблему в
утреннюю: теперь с самого рассвета около уборной выстраивалась
длинная вереница девочек с горшками в руках -- каждая ждала
очереди помыть свою посудину. Хотя некоторые из школьниц
простудились, а у других на покусанной москитами коже вздулись
пузыри, большинство проявило непоколебимую стойкость перед
лицом тягчайших испытаний, и даже в самые жаркие часы дня они
Шилова Юлия
Василенко Иван
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Юрьев Сергей
Шилова Юлия