В особенности когда столько людей лишились жизни.
этим подразумеваешь?
рассуждения. Кто это действи[285] тельно знает? И даже если ты вдруг поймешь
"что и зачем", это сразу станет неправдой. Я не хочу обременять себя
проклятыми вопросами. Вот и все - до поры до времени.
смогу ответить. - Я поцеловал ее влажные плечи. - Да я и не привык отвечать
на эти вопросы, Наташа. Долгое время моей единственной целью было выжить, и
это оказалось так трудно, что на все остальное не хватало сил. Теперь ты
удовлетворена?
Быть может, не хочешь сказать и себе самому. Я слышала, как ты кричал.
задумчиво.
выталкивать из ванной. - Давай лучше обследуем припасы, которые я принес. У
тебя самые красивые колени на свете.
совсем недавно напомнила мне о нем.
забыл?
сильно, как я ожидал, - просто в груди стало холодно, будто сердце сжала
бесплотная рука. Боль продолжалась лишь миг, но ощу[286] щение холода не
проходило. Холод остался и отпускал очень медленно.
Не знаю, что на меня нашло. Может, это случилось потому, что я весь вечер
воображала себя Анной Карениной, и у меня до сих пор такое чувство, будто я,
вся в мехах, лечу на тройке по снегу, преисполненная романтики и
чувствительности той эпохи, которую нам не довелось узнать. А быть может, во
всем виновата осень; я ощущаю ее куда сильнее, чем ты. Осенью рвутся пакты и
все становится недействительным. И человек хочет... Да, чего же он хочет?
жалости к себе, не зная, как справиться с этими чувствами.
шелест опадающих листьев, любви, при которой - ты уверена - тебе не грозят
никакие потери.
по-сегедски?
осенних мечтах. К тому же они - преждевременны... По-моему, у нас в
холодильнике больше нет пива. Правильно?
[287]
придет раньше, а потом подумал что он вообще уже никогда не придет. Во мне
даже шевельнулась робкая, слабая надежда на то, что с ним навсегда
покончено. Я делал все возможное, пытаясь избавиться от него, и когда вдруг
наступили эти секунды острой нехватки воздуха и появилось чувство, что все
рушится, какое, наверное, появляется при землетрясении, - даже тогда я начал
поспешно и горячо убеждать себя, что это всего лишь воспоминания о кошмаре.
раньше, - пожалуй, даже еще более страшный, и мне было так же трудно
избавиться от него, как всегда. Только очень медленно я начал сознавать, что
это не явь, а всего лишь сновидение.
мне почудилось, что каменные плиты с боков и сверху начали сдвигаться,
вот-вот задавят. А потом, когда я стал мучительно ловить воздух и с криком
вскочил, так и не проснувшись, опять появилась та вязкая трясина, а вместе с
нею и ощущение, что меня преследуют, так как я осмелился перейти границу. Я
оказался в Шварцвальде, и по пятам за мной гнались эсэсовцы с собаками под
предводительством человека, чье лицо я не мог вспоминать без содрогания.
крематория, беззащитный, отданный во власть тем харям: я дышал с трудом -
меня только что без сознания сняли с крюка, вбитого в стену; пока они
подвешивали очередную жертву, другие жертвы царапали стены - руками и
связанными ногами, а палачи заключали между собой пари, кто из пытаемых
протянет дольше. Потом я снова услышал голос того весельчака, благоухавшего
духами; он говорил, что когда-нибудь, очень не скоро, если я на коленях
стану умолять его, он сожжет меня живьем, и принялся расска[288] зывать, что
произойдет при этом с моими глазами... А под конец мне, как всегда,
приснилось, будто я закопал в саду человека и уже почти забыл об этом, как
вдруг полиция обнаружила труп в трясине, и я мучительно размышляю, почему я
не спрятал его в другом, более надежном месте.
что мне все это лишь приснилось.
глядел на красноватый отблеск ночи. Наконец я встал и оделся, не желая
рисковать, боясь провалиться снова в небытие и оказаться во власти кошмаров.
Со мной это уже не раз случалось, и второй сон бывал тогда еще страшнее
первого. Не только сновидение и явь, но и оба сна сливались воедино, причем
первый казался не сном, а еще более страшной явью, и это приводило меня в
полное отчаяние.
человек, дежуривший три раза в неделю по ночам вместо Меликова. Во сне его
морщинистое, лишенное выражения лицо с открытым стонущим ртом походило на
лицо пытаемого, которого только что сняли без сознания с крюка на стене.
народ - несмотря на все утешения, какие я придумываю себе при свете дня,
несмотря на то, что эти разбойники преследовали меня, гнали, лишили
гражданства. Все равно я родился среди них; глупо воображать, будто мой
верный, честный, ни в чем не повинный народ подчинили себе легионы с Марса.
Легионы эти выросли в гуще самих немцев; они прошли выучку на казарменных
плацах у своих изрыгавших команды начальников и на митингах у неистовых
демагогов, и вот их охватила давняя, обожествляемая всеми гимназическими
учителями Furor teutonicus(1); она расцвела на почве, унавоженной рабами
послушания, обожателями военных мундиров и носителями скотских
-----------------------------------------(1) Тевтонская ярость (лат.). [289]
инстинктов, с той лишь оговоркой, что ни одна скотина не способна на такое
скотство. Нет, это не было единичным явлением. В еженедельной кинохронике мы
видели не забитый и негодующий народ, поневоле повинующийся приказам, а
обезумевшие морды с разинутыми ртами; мы видели варваров, которые с
ликованием сбросили с себя тонкий покров цивилизации и валялись сейчас в
собственных кровавых нечистотах. Furor teutonicus! Священные слова для моего
бородатого и очкастого гимназического учителя. Как он их смаковал! И как их
смаковал сам Томас Манн в начале первой мировой войны, когда он писал свои
"Мысли о войне" и "Фридриха и большую коалицию"! Томас Манн - вождь и оплот
эмигрантов! Какие глубокие корни пустило варварство, если его не мог
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Василенко Иван
Флинт Эрик
Шилова Юлия