Чтение 58–й страницы книги ~Три товарища~

Она покачала головой.

- Ведь все зависит только от тебя, Робби...

- Я и сам почти так думаю, - удивленно сказал я.

Она обняла мою голову.

- Иногда бывает очень приятно, когда можно ни о чем не думать. Не де-
лать все самой. Когда можно опереться. Ах, дорогой мой, все, собственно,
довольно легко, - не надо только самим усложнять себе жизнь!

На мгновение я стиснул зубы. Услышать от нее такое! Потом я сказал:

- Правильно, Пат. Правильно!

И совсем это не было правильно.

Мы постояли еще немного у окна.

- Все твои вещи перевезем сюда, - сказал я. - Чтобы у тебя здесь было
все. Даже заведем чайный столик на колесах. Фрида научится обращаться с
ним.

- Есть у нас такой столик, милый. Он мой.

- Тем лучше. Тогда я завтра начну тренировать Фриду.

Она прислонила голову к моему плечу. Я почувствовал, что она устала.

- Проводить тебя домой? - спросил я.

- Погоди. Полежу еще минутку.

Она лежала спокойно на кровати, не разговаривая, будто спала. Но ее
глаза были открыты, и иногда я улавливал в них отблеск огней рекламы,
бесшумно скользивших по стенам и потолку, как северное сияние. На улице
все замерло. За стеной время от времени слышался шорох, - Хассе бродил
по комнате среди остатков своих надежд, своего брака и, вероятно, всей
своей жизни.

- Ты бы осталась здесь, - сказал я.

Она привстала:

- Сегодня нет, милый...

- Мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась...

- Завтра...

Она встала и тихо прошлась по темной комнате. Я вспомнил, как Пат
впервые осталась у меня, как в сером свете занимающегося дня она точно
так же прошлась по комнате, чтобы одеться. Не знаю почему, но в этом бы-
ло что-то поразительно естественное и трогательное, - какой-то отзвук
далекого прошлого, погребенного под обломками времени, молчаливое подчи-
нение закону, которого уже никто не помнит. Она вернулась из темноты и
прикоснулась ладонями к моему лицу:

- Хорошо мне было у тебя, милый. Очень хорошо. Я так рада, что ты
есть.

Я ничего не ответил. Да и что я мог бы ответить?

Я проводил ее домой и снова пошел в бар. Там я застал Кестера.

- Садись, - сказал он. - Как поживаешь?

- Да не особенно, Отто.

- Выпьешь чего-нибудь?

- Если мне начать пить, придется выпить много. Этого я не хочу. Обой-
дется. Но я мог бы заняться чем-нибудь другим. Готтфрид сейчас работает
на такси?

- Нет.

- Ладно. Тогда я поезжу несколько часов.

- Я пойду с тобой в гараж, - сказал Кестер.

Простившись с Отто, я сел в машину и направился к стоянке. Впереди
меня уже были две машины. Потом подъехали Густав и актер Томми. Оба пе-
редних такси ушли, вскоре нашелся пассажир и для меня. Молодая девушка
попросила отвезти ее в "Винету", модный дансинг с телефонами на столи-
ках, с пневматической почтой и тому подобными атрибутами, рассчитанными
на провинциалов. "Винета" находилась в стороне от других ночных кафе, в
темном переулке.

Мы остановились. Девушка порылась в сумочке и протянула мне бумажку в
пятьдесят марок. Я пожал плечами:

- К сожалению, не могу разменять.

Подошел швейцар.

- Сколько я вам должна? - спросила девушка.

- Одну марку семьдесят пфеннигов.

Она обратилась к швейцару:

- Вы не можете заплатить за меня? Я рассчитаюсь с вами у кассы.

Швейцар распахнул дверцу машины и проводил девушку к кассе. Потом он
вернулся:

- Вот...

Я пересчитал деньги:

- Здесь марка пятьдесят...

- Не болтай попусту... зелен еще... Двадцать пфеннигов полагается
швейцару за то, что вернулся. Такая такса! Сматывайся!

Были рестораны, где швейцару давали чаевые, но только если он приво-
дил пассажира, а не когда ты сам привозил ему гостя.

- Я еще недостаточно зелен для этого, - сказал я, - мне причитается
марка семьдесят.

- А в морду не хочешь?.. Ну-ка, парень, сматывайся отсюда. Здешние
порядки я знаю лучше тебя.

Мне было наплевать на двадцать пфеннигов. Но я не хотел, чтобы он об-
дурил меня.

- Брось трепаться и отдай остаток, - сказал я.

Швейцар нанес удар мгновенно, уклониться, сидя за рулем, было невоз-
можно, я даже не успел прикрыться рукой и стукнулся головой о рулевое
колесо. Потом в оцепенении выпрямился. Голова гудела, как барабан, из
носа текла кровь. Швейцар стоял передо мной:

- Хочешь еще раз, жалкий труп утопленника? Я сразу оценил свои шансы.
Они были равны нулю! Этот тип был сильнее меня. Чтобы ответить ему, я
должен был действовать неожиданно. Бить из машины я не мог - удар не
имел бы силы. А пока я выбрался бы на тротуар, он трижды успел бы пова-
лить меня. Я посмотрел на него. Он дышал мне в лицо пивным перегаром:

- Еще удар, и твоя баба - вдова.

Я смотрел на него, не шевелясь, уставившись в это широкое, здоровое
лицо. Я пожирал его глазами, видел, куда надо бить, бешенство сковало
меня, словно лед. Я сидел неподвижно, видел его лицо слишком близко,
слишком отчетливо, как сквозь увеличительное стекло, каждый волосок ще-
тины, красную, обветренную, пористую кожу...

Сверкнула каска полицейского.

- Что случилось? Швейцар услужливо вытянулся:

- Ничего, господин инспектор.

Тот посмотрел на меня.

- Ничего, - сказал я.

Он переводил взгляд со швейцара на меня:

- Но ведь вы в крови.

- Ударился.

Швейцар отступил на шаг назад. В его глазах была подленькая усмешка.
Он решил, что я боюсь донести на него.

- Проезжайте, - сказал полицейский.

Я дал газ и поехал обратно на стоянку.

- Ну и вид у тебя, - сказал Густав.

- Только нос, - ответил я и рассказал о случившемся.

- Ну-ка зайдем со мной в трактир, - сказал Густав. - Недаром я ког-
да-то был санитарным ефрейтором. Какое свинство бить сидячего! - Он по-
вел меня на кухню, попросил льду и с полчаса обрабатывал меня. - И следа
не останется, - заявил он.

Наконец он кончил.

- Ну, а с черепком как дело? Все в порядке? Тогда не будем терять
времени.

Вошел Томми.

- Большой швейцар из дансинга "Винета"? Вечно дерется, тем и извес-
тен. К сожалению, ему еще никто не надавал.

- Сейчас он получит, - сказал Густав.

- Да, но от меня, - добавил я.

Густав недовольно посмотрел на меня:

- Пока ты вылезешь из машины...

- Я уже придумал, как действовать. Не выйдет, так подключишься ты.

- Ладно.

Я надел фуражку Густава, и мы сели в его машину, чтобы швейцар не по-
нял сразу в чем дело. Так или иначе, много он бы не увидел - в переулке
было довольно темно.

Мы подъехали. Около "Винеты" не было ни души. Густав выскочил, держа
в руке бумажку в двадцать марок:

- Черт возьми, нет мелочи! Швейцар, вы не разменяете? Марка семьдесят
по счетчику? Уплатите, пожалуйста.

Он притворился, что направляется в кассу. Швейцар подошел ко мне,
кашляя, и сунул мне марку пятьдесят. Я продолжал держать вытянутую руку.

- Отчаливай! - буркнул он.

- Отдай остаток, сука! - рявкнул я.

На секунду он окаменел.

- Послушай, - тихо сказал он, облизывая губы, - ты еще много месяцев
будешь жалеть об этом! - Он размахнулся. Этот удар мог бы лишить меня
сознания. Но я был начеку. Повернувшись, я пригнулся, и кулак налетел со
всего маху на острый стальной шпенек пусковой ручки, которую я незаметно
держал в левой руке. Вскрикнув, швейцар отскочил назад и затряс рукой.
Он шипел от боли, как паровая машина, и стоял во весь рост, без всякого
прикрытия.

Я вылетел из машины.

- Узнаешь? - глухо прорычал я и ударил его в живот.

Он свалился. Густав стоял у входа. Подражая судье на ринге, он начал
считать:

- Раз, два... три...