- Тебе ее и так не дадут, когда увидят такую шикарную драку!
Шофер микроавтобуса дремал, положив голову на руль, и не заметил, что
его приятеля-оператора потащили в участок.
- Сергей, я не исчезаю, - крикнула Белкина перед дверью участка, -
вызываю подкрепление!
Омоновец нервно дернулся, услышав эту фразу, но Белкиной уже и след
простыл.
- Кого ненавижу, так это журналистов, - сказал он милиционеру с
вокзала.
- Кто ж их любит? Лезут, куда не просят. Небось и драки бы не
случилось, не появись камера.
- Это точно, - усмехнулся оператор. Галичанин скалился, изрыгая
нечленораздельный мат. Двух передних зубов не хватало, и слова смешивались
со слюной. Один из милиционеров нес подобранный нож с выкидным лезвием.
Пока шло составление протокола, Белкина вызвонила-таки по мобильному
телефону полковника Терехова и доходчиво изложила ему суть происшедшего в
подземном переходе. О том, как она сама оказалась там, и то, что с ней был
оператор, журналистка умолчала. Полковник же, хоть и был умным человеком,
но, как каждый милиционер, не любил журналистов больше, чем свое
начальство. Исключение составляла только Белкина, и то не благодаря
профессии, а благодаря тому, что была обаятельной женщиной. Мечтой
полковника Терехова, которой не суждено было осуществиться, о которой он
никогда не говорил вслух и боялся формулировать ее мысленно в присутствии
жены, было переспать с Белкиной.
И журналистка это чувствовала, а потому и эксплуатировала полковника
по полной программе, ничего не обещая взамен.
- По гроб доски буду вам обязана, если приедете и поможете, - с
придыханием произнесла Белкина в трубку. - Все, что хотите, к вашим
услугам.
- Хочу... - ответил Терехов с чувством, - сейчас приеду.
И действительно, еще не все протоколы были составлены, еще шел
разговор на повышенных тонах, а к вокзалу уже подкатила черная "Волга",
зарулила прямо под знак. Белкина опрометью бросилась от микроавтобуса к
машине полковника. Она знала, в участок надо войти вместе с ним, тогда и
ее слова будут стоить не меньше, чем слово полковника.
Терехов поступил мудро, приехал не один, а с непосредственным
начальником милиции, расположенной на вокзале. Полковник Терехов был
человеком умным и сообразил: единственное, чем можно козырнуть и вызволить
друзей Белкиной, так это обещание. И он пообещал, похлопывая по плечу
второго полковника.
- Знаешь, Василий Никитич, я тебе могу сказать одно: никто об этой
драке, кроме участников и нас с тобой, знать не будет. В эфире сюжет
пройдет, но без едких комментариев в адрес милиции. Понимаешь, если мы
сейчас, вернее, не мы, а ты со своими ребятами начнешь сажать, у тебя
будут неприятности. Я эту Белкину знаю, такая стерва, такая стерва...
- Это что, та самая Белкина, из-за которой прокурор повесился?
- Она самая.
- Ничего себе! - и полковник уже с нескрываемым восхищением и
уважением посмотрел вначале на Терехова, а потом на Белкину, которая
перебралась поближе к оператору, предусмотрительно оставив кассету в
машине.
- Ты ее хорошо знаешь?
- У меня к ней свой подход.
- А нельзя ли сделать так, что бы сюжет вообще не появился на экране?
- Тут даже я бессилен.
- Ладно, сейчас разберемся.
Через десять минут дело было закончено. Оставили лишь галичан и
надсмотрщиков, отпустили даже "афганца", колесо в его коляске было
погнуто, катилось с ужасным визгом и скрипом.
- Как это я раньше не додумался на ломаной коляске побираться, больше
подадут. Скрип у людей нервы выматывает. Правда, Пушкин?
- Правда.
Вся одежда на эфиопе была изорвана. Плаща, который прикрывал рвань,
он лишился, цилиндр истоптали, также отсутствовал один башмак. Но в глаза
это не сильно бросалось - босая нога и без носка черная, как-никак эфиоп.
Когда все оказались на улице у микроавтобуса, Абеба потер ладонь о
ладонь и сказал:
- Выпить бы сейчас за победу.
- Кого мы победили?
- Свой страх.
- Не знаю, как ты, Абеба, а я с самого начала не боялся, - сказал
ветеран афганской войны. - В горах хуже приходилось. Особенно ночью.
Ничего не видно, только грохот и вспышки.
- Думаешь, я сегодня много чего видел? Меня как схватили, а я ногой
как дал! Видишь, ботинок даже прочь улетел?
Про ноги "афганцу" слушать не хотелось, и он отвернулся.
Дорогин понял, что надо сменить тему.
- Обсуждать драку - последнее дело. Правильно говорят: что после
драки кулаками размахивать? А не выпить ли нам, друзья? - вновь поймав
взгляд Тамары, которая после драки еще не проронила ни слова, он сказал:
- Всем женщинам, участницам конфликта и нашим боевым подругам, -
цветы.
- Я! - выкрикнул Абеба.
- Что ты?
- Я знаю, где можно купить самые хорошие и дешевые цветы.
- Про дешевые мог бы и помолчать, - Дорогин взял его под руку, отвел
в сторону, вручил деньги.
- Десять минут, - ответил Абеба, - и я вернусь.
Ждите.
Часов у Абебы не водилось уже лет десять. Но на вокзале этого добра
хватает, и никто из прохожих не откажет подсказать, если эфиоп
поинтересуется, который сейчас час. Даже забавно - эфиоп не просто грязный
и вонючий бомж, а изображает из себя Пушкина, светоча русской поэзии.
В районе, прилегающем к Киевскому вокзалу, народу много. Каждый из
этих тысяч людей чем-то занят. Кто-то ожидает поезда, кто-то спешит,
кто-то курит, а некоторые просто бездельничают, наблюдая за суетой. Эфиоп
торопился. Он двигался настолько быстро, насколько мог. Люди расступались,
едва завидев грязного, оборванного человека выдающейся внешности.
- Вон, смотри, негр идет, - показывали пальцами колхозники,
приехавшие из глухой провинции, откуда-нибудь из Кривого Рога в столицу
России.
- Точно, негр!
- Пушкин идет! - хохотали другие.
- Фу, какой вонючий, мерзкий бомж! - брезгливо отворачивали носы и
старались не смотреть в сторону Абебы интеллигентного вида женщины.
С Абебой никто не хотел столкнуться, отскакивали в стороны, наступали
друг другу на ноги, иногда извинялись, а иногда ругались матом.
- Куда прешь, как на буфет!
- Да вот, извините, тут этот.., видели, вон чернокожий побежал?
- Где?
А шевелюра Абебы уже плыла шагах в десяти, выныривая, как куча травы,
на течении реки. Абеба спешил к цветочным киоскам. Он мог там купить самые
лучшие и самые недорогие цветы, благо, был знаком почти со всеми
торговцами. А с кем не был знаком лично, то был уверен, что его все равно
знают, больно уж он приметный персонаж вокзальной жизни.
- Абеба! Абеба! - услышал он надтреснутый голос и увидел бомжа в
пальто неопределенного цвета и в белых туфлях с черными лакированными
носами.
Абеба замер.
- Жук, ты что ли! - бомжи поздоровались, как старые приятели.
- Я слышал, тебя менты замели, говорили, что ты попал под замес?
- Кто говорил?
- У нас тут все говорили, что тебя взяли и даже браслеты защелкнули
на лапах.
- Было дело...
- Слушай, Абеба, тут у меня, - бомж отвел полу драного пальто, из
внутреннего кармана торчало горлышко бутылки. - Смотри, какая штука
"Черноголовка".
Спрашивать, где бомж взял дорогую бутылку, смысла не было. Захочет,
сам расскажет, а если не захочет, то из него и клещами информацию не
вытащишь, будет держаться, как комсомолец на допросе. Жуку было лет сорок
пять, а выглядел он на все семьдесят. Пальто он носил поверх грязной,
засаленной черной майки с потускневшим и запачканным изображением черепа и
двух молний. Такие майки носят металлисты и байкеры.
На шее у Жука поблескивала толстая цепь из нержавеющей стали.
- Чего тебе рассказать, Жучара? - поинтересовался Абеба.
- Хочу спросить, кто тебя вытянул из кутузки?
- Я в кутузке и не был. В обезьяннике подержали полчаса, а потом за
меня заступились.
- Кто это за тебя заступился? - Жук с недоверием посмотрел на Абебу,
а тот постучал себя кулаком в грудь.
- Есть у меня друзья, есть!
- Так, может, выпьем? - глядя в глаза эфиопу, сказал Жук.
- Оно, конечно, можно, но я спешу по делам.
- Какие у тебя еще дела? Давай зайдем за киоск или в сторонку
отскочим и по-быструхе шарахнем?
Выпить Абебе хотелось так, как может хотеться лишь страждущему в
пустыне. У него с утра макового зернышка во рту не было, а похмелиться он
так и не успел, да и не за что было. А тут - блестящая возможность
поправить ситуацию и решить насущные вопросы. Голова болеть перестанет, в
Перумов Ник
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Майер Стефани