был в шоке, вот и все. Он не знал, что творит, когда резал себе руки. А
Егорка, когда прыгал с балкона, все прекрасно знал. Он догадался про меня.
Почему все умные мужики прямо-таки поведены на свободе?
пресс-конференции. Я тебя очень прошу. Давай уедем...А?
***
напоминал Владу об Анне. Теперь всегда при слове "вокзал" он будет
вспоминать не бродячую юность проводника в плацкартном вагоне, а женщину,
жадно вглядывающуюся в лица бывших и будущих пассажиров.
одеколоном - нисколько не походил на самого Влада двадцатилетней давности, в
старом свитере под форменным мундиром, серого от недосыпа, угрюмого и
неразговорчивого. Впрочем, и поезда его юности были другие. Каждый вагон был
похож на барак, на коммуналку, на общежитие; далеко выдавались в проход
чьи-то ноги в нечистых полосатых носках, гоняли беззаботные дети, рискуя
получить порцию кипятка на голову (разнося чай, Влад брал по пять стаканов в
каждую руку), кружилась в воздухе пыль из допотопных одеял и лезли перья из
тощих подушек...
Влад. Анжела вздохнула:
конечно... На меня жаловались пассажиры. Я была очень плохой проводницей.
Ленивой, ну и грубой, наверное... Меня скоро выгнали.
меня, всегда звали выпить с ними... Но я не пил на дежурстве.
округлившиеся, вопросительные глаза.
губы:
***
человеком, по-настоящему нужным ему. Она была уверена в этой нужности десять
лет назад - она не потеряла уверенности и теперь.
трясутся над подросшими сыновьями - так и Соников братец напоминал такую вот
мамашу, собственницу, "концентрированную" свекровь.
солнышко. В два часа ночи мог разбудить, сказать - пойдем гулять, там
полнолуние, звезды, сверчки... Нельзя в такую ночь спать... И я встаю, и мы
идем. Или ни с того ни с сего на последние деньги купит билеты к морю. И
едем... На набережной он садится и рисует мой портрет. И сразу к нему
очередь из девушек и дам. Он пару часиков поработает, и на все эти деньги мы
идем в ресторан... Вот так. А ночуем на той же набережной, у моря, на
деревянных лежаках. И совершенно спокойно, и ничего не нужно, карманы
пустые, душа умиротворенная... Вот это был Соник. Лучшие наши дни были,
когда его еще не признавали...
- а он многократно признавался, что она оказывает на него точно такое же
действие. Анжела, ни разу в жизни не бывавшая ни в театре, ни в музее
(краеведческий, куда ее водили на экскурсию в медучилище, не в счет), -
Анжела пристрастилась ходить с Соником по выставкам, премьерам и концертам.
Это оказалось вовсе не так скучно, как она боялась вначале, - наоборот,
любая загогулина на холсте оживала после того, что о ней рассказывал Соник.
И балетный спектакль, где, казалось бы, сплошная неразбериха на сцене, и
какая-нибудь симфония, где на первый взгляд вообще нет сюжета - все это,
оказывается, могло быть источником радости и удовольствия, и эту радость они
делили поровну...
остывающий чай сухарики и печенье, говорили обо всем, то есть чаще Соник
говорил, а Анжела жадно спрашивала; она, редко признававшая чье-то
главенство, теперь радостно ощущала себя ученицей. И слушала, разинув глаза
и развесив уши.
сделала его лучше, что из-за нее он наконец понял простую вещь, которая не
всем в жизни дается, что она - рука, протянутая ему богом, что только с ней
у него есть будущее - да еще какое! На много сотен лет вперед!
Приобщиться. Он не мог отказать. А выпив... знаешь, у него, наверное, как-то
замыкало в голове. Он пьяный был совершенно другой человек - жестокий... Мог
ударить... Потом сам приходил в ужас. Но когда он очередной раз полез на
меня с кулаками, я ушла... Думала - один раз. Его "прикрутит", он позвонит,
и все. Но не вышло... Один раз, другой раз, третий раз. Он стал понимать.
Догадываться. И когда догадался... Его свобода была ему, оказывается, дороже
меня. Брат подложил под него шлюху. Я простила бы ему! Я клянусь, Влад,
теперь, оглядываясь назад, я понимаю: простила бы ему эту шлюху. Простила!
Только он не стал ждать.
возвращалась назад. Соник... Что-то я должна была... Как-то... Мне снилось,
что я вернулась назад и все поменяла. И что Соник жив.
в его смерти. Я и сейчас виню. Я стала думать - где бы мне спрятаться, на
каком необитаемом острове вместе со своим проклятием... А потом поняла, что
самый необитаемый из всех островов - толпа.
***
самыми одинокими людьми бывают отшельники и пасечники. Пчел она боялась, да
и кто доверил бы ей пчел; отшельничья жизнь в заброшенной лесной избушке
едва не кончилась плохо: полудохлая печь только по счастливой случайности не
отравила отшельницу угарным газом.
подлых, злых. Всякий раз, встречаясь с ними лицом к лицу, она мечтала, как
хорошо было бы очутиться на необитаемом острове. И всякий раз бежала с
"острова" обратно - в толпу.
было совсем не самое плохое время: днем она отсыпалась в вагончике, вечером
- и до поздней ночи - проверяла билеты у входа на "Смертельные горки". Все
вокруг были веселы и возбуждены, иногда в подпитии, все ухали и ахали, когда
над головами проносились сверкающие гондолы очередного аттракциона, и никто
не обращал внимания на молодую женщину в берете до бровей и с клеенчатой
сумкой на шее.
некоторое мрачное удовлетворение.
непосредственный начальник - парковый администратор. Он преследовал ее по
пятам, он буквально ломился к ней в вагончик, уверенный почему-то, что она
должна быть счастлива от такого внимания к своей персоне. Не зная, как
выкрутиться и к кому обратиться за помощью, она в конце концов уволилась - и
пошла искать новое место в толпе.
с ними уживалась. Однажды ей "повезло" поселиться в настоящем притоне - и
счастье, что она успела сориентироваться и смыться прежде, чем ее посадили
"на иглу".
должности обыкновенной гостиничной проститутки до "элитарного" места
танцовщицы в экзотическом ночном клубе. Анжела мягко, но настойчиво
отказывалась.
это блестящий выход из положения. Что она обрела дом на колесах, свое
одиночество и свою толпу "в одном флаконе".
напарники, и напарницы, начальник поезда и прочее, и прочее. Она меняла
бригады - со скандалами и без. Она прослыла самой склочной, самой стервозной
проводницей со времени изобретения железной дороги. Грязное железнодорожное
белье, стаканы с отпечатками жирных пальцев, тараканы в щелях, пропахший
табаком сквозняк из тамбура, бездомье, безденежье и полное отсутствие всякой
любви подернули воспоминания о Сонике будто бензиновой пленкой.
поезда и ушла, буквально соскочила на ходу, подарив железнодорожному