рты не заткнешь!
одно благодарственное моление в ответ, сутяг да мздоимцев из канцелярий
железной метлой - одни стенания, что невинных последней лепешки лишили;
Великую Стену облицевали камнем и достроили - зря деньги тратим! Столицу в
Бэйцзин перенесли - геоманты воют, что место неудачное! Посланцев, в обители
обученных, повсюду разослали, от Сиама до дальнего острова Окинавы - небось
опять Чжан-кознодей темные клинья подбивает! Ты тоже так думаешь? Что бесы с
мертвецами из-за наставника Чжана и его людей встают?! Отвечай!
преподобный Бань и не ждал ответа - умолк, остыл, помахал рукой
обеспокоенному старшему носильщику: дескать, все в порядке, молодого инока
уму-разуму учу!
тушью; от сосен резко тянуло смолой, и вершины холмов казались макушками
великанов древности, от собственной тяжести ушедших под землю.
украшенные легендарным клеймом, - словно впервые их видел.
скорее дохлую змею.
сказал преподобный Бань. - Тебя тогда еще небось и на свете не было.
годков, значит, он старше лазутчика на восемь лет; чем Цай занимался почти
двадцать лет тому назад? Кажется, в округе Аньдэ в свите правителя уезда
младшим отгонялой служил, шел себе впереди и блажил на всю улицу, чтоб с
дороги убирались...
я не знал. Но прошел. Как - о том умолчу, тебе это слышать запретно. А в
самом конце, когда обнял я раскаленный кувшин и, вдыхая запах собственной
паленой плоти, смотрел на открывшийся мне выход... Вот оно, впереди -
великое будущее, улыбка Будды, парадная дверь обители, радостный патриарх,
восторженные братья! Шагни к ним, сэн-бин, монах-воитель, сотворивший
неслыханное и немногим доступное, будь славой Шаолиня! Слушай меня, мальчик,
- никому я о том не рассказывал до сего дня... Стою я, руки горят, сердце
горит - и вдруг как ладонь душу сдавила: хочу назад вернуться! Не к славе,
не к жизни, даже не к Учению; в ту смертельную темень, где познал я себя
самого! Мнится мне: там, среди деревянных воинов и бездонных пропастей,
стоит Бородатый Варвар, неистовый Бодхидхарма, великий Пути Дамо; стоит и
манит пальцем. Дескать, еще не поздно, еще есть время выбирать! Знаю, что
глупо, невозможно глупо, да только тянет, сил нет!.. Не вернулся. Вышел
наружу, подставил руки, брат Лю - он тогда еще не был главным шифу - ожоги
мне мазью смазывает, братия хвалы воздает... А за спиной вход в Лабиринт
закрывается. Медленно так, словно ждет - передумает Бань-зазнайка, кинется в
последний момент, ударит телом в щель, вернется... нет, не вернулся.
чувствовал, что сейчас он ближе к разгадке тайны Шаолиньской обители и
Лабиринта Манекенов, чем когда бы то ни было.
никому не поведает сего юный инок!
6
истинного чревоугодника. Были там маринованные гусиные потроха с водяными
орехами, вяленые цыплячьи ножки и серебрянка в коричном соусе. По бокам
привлекали взор маленькие тарелочки с блинами на пару, шиповником и сладкой
рисовой кашицей. Жареные голуби благоухали, дымились пельмени с курятиной,
плакало янтарной слезой соленое мясо с ягодами шелковицы; тут же стояли
серебряный кувшинчик с виноградным вином, и еще один - с жасминной
настойкой.
последнее время он отвык от мясной пищи. Забытое казалось новым, и поначалу
лазутчик не мог понять: то ли он наслаждается мясом (и отсутствием в
выделенной им комнате Баня), то ли солонина ему не по душе и стоит приняться
за кашицу с плодами.
***
над празднично гомонящей усадьбой.
слуг, носильщиков сразу же куда-то увели, а явившиеся следом за слугами
домочадцы наперебой принялись прославлять приехавшую даму.
ее честь.
Сестрица! А мы уж заждались, истомились! Боялись - неладное в дороге
приключилось!
стоявший сбоку Змееныш дивился прозвищу госпожи и глазел по сторонам.
сновали какие-то люди - таская корзины, зажигая цветные фонари, накрывая
столы и украшая беседки; над парадным залом светилась огненная "триграмма",
левый флигель, скорее всего служивший жильем управляющему поместьем,
затенялся тремя роскошными кипарисами, беседочные столбы покрывала изящная
резьба, а в галереях и павильонах все новые и новые родичи всплескивали
широкими рукавами и счастливо голосили:
чиновника), Святая Сестрица походя потрепала Змееныша по щеке и немедленно
пригласила преподобного Баня следовать за ней. Дескать, кому, как не
опытному учителю Закона, положено вознести благодарственное моление по
поводу благополучного возвращения домой?! А Святая Сестрица и ее родня
присоединят свои голоса к голосу архата.
судя по ее же словам, приехала в гости? Но тут бойкая служаночка велела ему
идти в отведенную для монахов-охранников комнату.
должны сниться воистину государевы сны. Инкрустированная перламутром, с
загородками сзади и по бокам, кровать эта стоила никак не меньше шестидесяти
лянов серебром. Сверху с навеса ниспадал красный шелковый полог,
поддерживаемый парчовой лентой; развешанные вокруг на серебряных крючках
ароматические шарики наполняли воздух благоуханием.
идет за полог"... да вот хоть с этой провожатой!.." - мелькнуло в голове
Змееныша, обдав все тело обжигающим вихрем, и Цай сам поразился такому
мальчишескому порыву.
эдаком великолепии, и нет ли какой драной подстилки? Но служаночка вильнула
тугим задом и исчезла.
беседкой. Как ни странно, беседка оказалась пуста, огней рядом тоже не
горело, и в свете месяца внимание Змееныша привлекла маленькая тень подле
стены кустов.
хвостом, если бы она не двигалась ритмично и монотонно, как заводная игрушка
столичных мастеров-ремесленников.
облако, но лазутчику удалось разобрать: да, похоже, действительно собачка, и
вдобавок кланяется. Кланяется, раз за разом, тыкаясь мордочкой в землю, а на
макушке у странной собачки отсвечивает некая блестящая шапочка. Отсвечивает
и не падает, хотя должна была свалиться еще при первом поклоне. Впрочем,
дрессированные собачки и удивительные шапочки мало заинтересовали уставшего
за день Змееныша. Он зевнул, потянулся и собрался было отойти в глубь
комнаты...
светящейся влаги, - и лазутчику удалось разглядеть, что за шапочка
красовалась на голове у собачки.
лазутчик привычным усилием заставил сердце забиться ровно и вернулся на
прежнее место - перед окном уже никого не было.
матовые фонари в беседке.
обернувшись, он увидел, как чья-то тень отшагнула в сторону от потрясающей
кровати; остановилась, почти невидимая, резче проступило старушечье лицо,
Лукин Евгений
Корнев Павел
Браун Дэн
Буркатовский Сергей
Конан-Дойль Артур
Роллинс Джеймс