Старик вырвал меня из забытья, рожденного грезами о полном, недоступном
людям взаимопонимании. Мама будила меня в детстве в школу. Я так не хотел
уходить из тепла в черное морозное утро! Школа была далеко от хутора.
Вокруг темнота и молчание. Крохотные замерзшие звездочки так высоки, а
белая заснеженная дорога еле видна. Почему все, кто так или иначе был
близок мне, будили меня? Люди любят сказки, почему же они всегда
преследуют мечтателей?..
башни.
старик и слушать не хотел. Кричал, ругался, прогонял нас. Он так
разволновался, что отпустившая его на время страшная головная боль
возобновилась и он, как подрубленный, рухнул в кресло.
сквозь судорожно сжатые губы. Обычно во время приступов он пил водку. Это
притупляло боль, давало временное успокоение. Иногда ему удавалось даже
уснуть.
портфель, в который собирал какие-то бумаги.
Лицо его было страдальчески искривлено, закрытые глаза тонули в
углубленных болью морщинах. - О, за что мне такое наказание?!
что возле Лидо. Знаете, такую, с фламинго на фонтане? Там живет врач.
Попросите его сюда. Скажите, что срочно нужно сделать укол. Он знает.
уже поздно эвакуироваться по железной дороге. Говорили, что немцы
выбросили парашютный десант и взорвали полотно.
рвались вперед. Они уже взяли Минск. Все же нам удалось достать полуторку.
Мы с Вортманом поехали к старику. Криш остался в городе.
кузове. Над нами висело безоблачное небо.
дорогой и поливали ее свинцом. Пулеметные очереди вспыхивали фонтанчиками
пыли. Люди сразу же схлынули с дороги. Минутное замешательство... Давка...
Многие попрыгали в кюветы, некоторые, роняя узелки и подхватив на руки
ребятишек, бросились к недалекому леску.
штакетником. Не бог весть какое, конечно, укрытие, но с воздуха нас было
незаметно. Зато нашему шоферу не повезло. Не успел он раскрыть дверцу, как
ветровое стекло оказалось прошитым белыми точками. Он медленно сполз на
дорогу.
последовать за ним, но он сказал, чтоб я не высовывался - самолеты заходят
для новой атаки. Только я собрался спросить, почему он не возвращается в
укрытие, как деревянные щиты внезапно зашатались и обрушились на меня.
мучило меня. Я перестал писать рассказы. Мысленно выбалтывал их и терял к
ним всякий интерес. Нельзя возвращаться "на круги своя". Нельзя дважды
пережить одно и то же...
Центральной тюрьме. Линда спешила встретить друга детства. Он сидел там
уже три года. Криш тоже ждал, когда из ворот выйдут какие-то его друзья. У
него всюду были друзья: в сейме, на ипподроме, в яхт-клубе, в полиции и
среди политзаключенных тоже.
они волнуются.
среди взволнованной толпы, над которой трепетали красные лоскутки и ревели
гудки заводов. Как жадно глядел я в слепую броню огромных ворот, в
маленькую одиноко черневшую сбоку калитку. Вот-вот из нее покажется кто-то
дорогой и долгожданный. Я не знаю его, никогда с ним не встречался. Но
стоит мне только увидеть его, и я пойму, что нет для меня на земле никого
дороже. И окажется, что мы знали друг друга всегда.
как масляное пятно на бумаге, блуждала в глухих переулках, перескакивала
на встречные грохочущие поезда. Припомнился праздник Лиго. И Линда в белом
платье. Я тогда не сказал ей ничего. Зато теперь мне не нужно было
молчать.
твоя, Линда. Ты - Лайма, сама Латвия, спешащая на Праздник песни,
усыпанная лепестками жасмина. Ты рассыпаешь янтари в молочные воды. Точно
свежее белье, синишь ты озера и небо. А когда наступает ночь, ты высоко
подымаешь свои звезды. Не тебя ли я жду у этих стальных бессердечных
ворот, у этих кирпичных стен, закопченных паровозной сажей? А может быть,
это ты ждешь меня, Линда?
грязью и тиной, меня преследовал собачий лай, я грудью падал на колючую
проволоку, мне выворачивали руки, разбивали лицо, и я, шатаясь, шел в
тесную камеру, прижимая к изуродованным губам носовой платок. Как я
смертельно продрог и устал от погони, зимней вьюги, осенних дождей и
бурного моря, холодно и глубинно светящегося за бортом моторки! Пахнет
рыбой и бензином. А впереди туман, туман... Там прячутся мокрые черные
скалы. И мокрой стала свалявшаяся собачья шерсть, к которой прилипли
прелые листья. Пена ожидания срывается с оскаленных нетерпеливых клыков.
Меня поймают и будут долго бить. Может быть, забьют насмерть пьяные
кулацкие сынки и зароют в песчаных дюнах, поросших жесткой, измученной
ветром осокой.
вылезу из душистого стога сена. Мне же нужно сегодня пройти сквозь
крохотную калитку огромных стальных ворот.
флажки. Это меня ждут на площади. Я должен быть сегодня там. Я тихо миную
расступающуюся толпу и подойду к девушке в белом-белом платье с уложенными
вокруг высокого чистого лба косами, тугими, как снопы.
станет преследовать гонимого собаками и людьми в тяжелых сапогах. И ровно
гудело ее электрическое сердце.
рыбаков в Саулкрасти. Криш остался на яхте, а мы пошли потанцевать под
патефон. Она вела меня, а я неуклюже передвигал ногами, расплавляясь от
смущения и неловкости. Мы выпили по бокалу ромового коктейля и решили
немного побродить по лесу, лежащему по обе стороны шоссе. Уже поспела
черника, и брусника наливалась гранатовым огнем среди жестких лакированных
листочков. На сосновых стволах рос голубоватый сухой лишайник. Мшистые
кочки упруго переливались под ногами, как резиновые подушки. Скоро лес
надоел нам, и мы побежали к морю. Желтые волны гремели шлифованной
галькой. На берегу в куче обточенного гнилого дерева валялся зеленый
стеклянный шар, сорванный с сетей, выброшенный прибоем поплавок. Мы стали
играть им в волейбол. Но быстро упустили. Он упал на гальку и оглушительно
лопнул, разлетевшись на сотни осколков.
слишком перенапрягаюсь. Это вредно. Да и машина усваивает весьма
односторонний комплекс эмоций.
- Но, говоря языком дуры-мамаши, отчитывающей сентиментальную бонну,
ребенок может вырасти слишком впечатлительным. Отдохните недельку. И она
пусть отдохнет от вас. С ней займется доктор Силис. Не худо бы познакомить
ее и с женщиной. Универсальный мозг не должен быть однобоким. А женщинам,
говорят, свойственно нечто недоступное мужчинам. И наоборот, разумеется.
Над этим стоит подумать... Ей необходимо осознать и крайности. Не знаю
только, кто сможет научить ее им. Как сказал Макиавелли, у людей редко
достает мужества быть вполне добрыми или вполне злыми. А она должна
понять, что значит это "вполне".
улыбаясь.
мудрые у него были глаза.
сплюнул и подержался за дерево. Потом улыбнулся хитро-хитро, как старый
довольный кот. - Сглазишь еще! Природе несвойственны пороки интеллекта.
Какие тут могут быть опасения?.. А насчет женщины подумайте, Силис.
Неужели у вас нет ни одной знакомой особы с достаточно развитым
воображением? Об остальных качествах я не забочусь. Полагаюсь на ваш
изощренный вкус. Я не буду возражать, если эта юная особа окажется столь
же чувствительной, как и наш Петер Шлемиль. Зачем мы будем нарушать уже
установившиеся эмоциональные связи? В общем вы подумайте, Силис,
подумайте!
Ильин Андрей
Корнев Павел
Доставалов Александр
Флинт Эрик
Володихин Дмитрий
Соломатина Татьяна