крепко стиснул плечо Догала, встряхнул его и рявкнул:
Рассказывай!
переместился на покрасневшую физиономию Сарагосы.
Ильич?
ногтем, куратор перевернул ее. - И про все остальное! Про зомби, от
которых воняло такой же сладкой парфюмерией, про их хозяина и про
клиентов, что зачастили к тебе в последние дни! Давай-ка, милый,
выворачивай все сюда! - Он ударил по столу кулаком, и красная коробочка
подпрыгнула.
за клиенты?
шрамом во всю рожу, другие поприличней на вид", но никого из них ты до
позавчерашнего дня в приятелях не числил. В этом я уверен! На все сто
уверен, любезный компаньон!
Понял, нет?
сделал, что бы ни сотворил, то - личное... Личное! И к тебе касательства
не имеет!
ладно, сейчас разберемся, что к чему!" Он воззрился на красную коробочку,
уже совершенно уверенный в том, что Догал видит ее не в первый раз. В
секретных органах его компаньон не служил, лицедейскому искусству не
обучался, а потому бледность и проступивший на висках пот выдавали его с
головой. Вид у Догала был жалкий, но сердце куратора не дрогнуло.
возможно... Всякий тешится, чем может... Только это твое "личное", Марк,
очень похоже на предательство.
эпилептика.
какой-то...
Куратор придвинул к себе трость, обхватил набалдашник в форме тюльпана
широкими ладонями и пристроил на них подбородок. - Вот что я тебе скажу...
Парни мои со всех сторон - и в этой комнате, и на лестнице, и во дворе,
так что никуда ты от нас не денешься. Никуда!
племянников, и все косая сажень в плечах вроде него! - Он ткнул пальцем в
Скифа. - Так что коли ты не припрятал целый полк в сливном бачке, то дело
твое труба. Поговорим еще минут пять, а потом возьмемся за тебя
по-настоящему.
между ним и Сарагосой, будто неоспоримое свидетельство предательства; один
из них догадывался об этом, другой знал наверняка. И было не столь уж
важно, кто предал и кого; пожалуй, эти вопросы интересовали сейчас
куратора в последнюю очередь.
лицо Сарагосы. - Пытать меня будешь, что ли, Петр Ильич? Объясни!
кармана кисет. - Объяснять будешь ты!
просмоленного дерева, перебивавшие сладкий медовый аромат "голда". Потом
стиснул чубук крепкими зубами, огладил коричневую чашечку с острым краем,
похожую на изогнувшегося в прыжке дельфина. Эта трубка, одна из самых его
любимых, так и называлась - "дельфин". Еще были "катенька", длинная и
стройная, как юная красавица, разлапистый "спрут", "пенек", "гнездо" и два
десятка других; трубки куратор любил трепетно и нежно. Мысли о них всегда
успокаивали его, успокоили и сейчас. Хоть он жалел Догала не больше
раздавленного таракана, но сама процедура выбивания сведений была
неприятной - столь же неприятной, как всякое насилие. К нему надлежало
подготовиться, собрав нервы в кулак.
третье... Куратор заметил, что Догал следит за этими дымными арабесками
как зачарованный; губы его посерели, а щеки, и без того бледные, сделались
белей свежевыпавшего снега. Вдруг он словно бы очнулся; в глазах
промелькнул ужас, лицо сморщилось в какой-то жуткой гримасе, зубы
лязгнули, точно компаньон получил сокрушительный удар под челюсть. Потом
из горла его вырвался хрип:
вверх.
он. - А племянничек мой посодействует... чтоб ты, значит, не дергался.
расплываться мокрое пятно, и в ароматы табака и "голда" внезапно вклинился
резкий запах мочи. "Что это с ним? - мелькнула мысль. - Приступ?
Эпилептический припадок? Только что был жив-здоров, хоть и бледноват...
сидел да торговался, тянул время, финтил, выкручивался так и этак, и вдруг
- приступ! Как у черта от святой воды! С чего бы?"
Заметив краешком глаза, как напрягся Скиф, куратор махнул ему рукой: сиди,
мол, не вмешивайся! С Догалом происходило что-то странное, что-то
необъяснимое, в чем полагалось разобраться немедля, но помощь "племянника"
тут, пожалуй, была не нужна. Сарагоса поднялся, обогнул стол и, попыхивая
трубкой, сверху вниз глянул в помертвевшее лицо компаньона. Сизый дымок
струился вверх, к потолку, образуя миниатюрные подобия перистых облачков -
полупрозрачных, как матовая калька, невесомых, безобидных... Но в зрачках
Догала стыл такой ужас, будто здесь, в его комнате, расплывался
смертоносный гриб ядерного взрыва.
надо...
Беспокоишься за свою задницу?
же дело, повернулся к Скифу.
трубку о край голубой фаянсовой раковины, открыл кран и постоял в
задумчивости, глядя, как прозрачная струйка воды смывает пепел. Потом он
хмыкнул и, опустив "дельфина" в кисет, снова наполнил его чашечку табаком,
аккуратно примял табак пальцем и вернулся в комнату.
блюдца. Догал, похоже, очухался, хоть выглядел еще бледноватым и сидел на
стуле как-то боком, скорчившись, словно бы левая половина тела
перетягивала правую. Губы его пока что не обрели былую яркость, но
шевелить ими он мог вполне.
спросил:
прохладный вечерний воздух.
от табачного дыма? И почему?
Запах... убивает...
ярко-красной коробочке. Пальцы его дрожали, но голос звучал вполне внятно.
свел... еще зимой... Дал он мне пачку, попробовать... Ну, и с тех пор... -
Догал смолк.
утвердительного кивка, он пробурчал: - По виду типичный уголовник. Ну и
где же он берет товар?
проговориться; лицо его закаменело, но в глазах, как заметил куратор,
по-прежнему стыл ужас.
зажигалку, высек огонь. Догал, отстраняясь, слабо пробормотал:
зашевелились почти беззвучно, но куратор, склонившись, разобрал: - Все
равно... я конченый человек... конченый... Уже, собственно, и не
человек... так, наполовину зомби...