в него камни, пока не перебил бы все стекла.
вмиг растаяло под беспощадными лучами солнца Гипериона. Ему запомнилась
лишь просьба Рахили, ее шепот: "Согласись, папа..." При мысли об этом у
Сола что-то оборвалось внутри.
тотчас же снова нырнула в сон - свое единственное ненадежное убежище. -
Все в порядке, детка. Скоро прилетит корабль. Скоро, с минуты на минуту.
Сол ходил по долине, выкрикивая имена своих исчезнувших спутников, напевал
полузабытые песенки, когда Рахиль просыпалась, и укачивал ее колыбельными.
Она была такая маленькая и легкая: вес при рождении шесть фунтов и три
унции, рост девятнадцать дюймов, вспомнил он, усмехнувшись этим древним
единицам измерения своей древней родины - Мира Барнарда.
вытянутой лапы Сфинкса и вскочил, держа на руках проснувшуюся Рахиль - на
лазурном небосводе чертил дугу космический корабль!
руках.
запрыгал от радости, впервые за много дней почувствовав облегчение. Он
кричал и прыгал до тех пор, пока Рахиль не расплакалась. Только тогда Сол
опомнился. Он поднял се на вытянутых руках, понимая, что малышка еще не
может фокусировать взгляд. Но пусть и она увидит их прекрасный корабль,
который как раз описывал круг над отдаленным горным хребтом.
отголосками ударных волн, опередивших корабль при торможении. Третий -
звуком взрыва, который уничтожил его.
потом раздулась, превратившись в кипящее газовое облако, и пролилась на
далекую пустыню дождем горящих обломков. Сол моргал, силясь отделаться от
блестящих пятен в глазах. Рахиль громко плакала.
взрывов, долетевший за тридцать километров, оглушил Сола. Обломки с
шлейфами дыма и пламени все еще сыпались на горные склоны и в Травяное
море, за Уздечкой.
ничего не мог делать, ни о чем не думал - только баюкал свою дочь, пока
она не успокоилась.
направлявшихся к югу. Один из кораблей тут же взорвался, но слишком
далеко, и потому звук взрыва не долетел до Сола. Второй исчез из виду за
южными скалами и Уздечкой.
высадились Бродяги. И Консул еще прилетит за нами.
времени, когда лучи маленького солнца Гипериона осветили скальную стену, а
тени дотянулись до самого Сфинкса, где сидел Сол. Не появился он и позже,
когда сумрак накрыл всю долину.
проверил ее пеленку (сухая) и накормил из последнего пакета. Глотая
молоко, малютка испытующе смотрела на отца своими глубокими темными
глазами. Сол вспомнил те первые минуты, когда держал ее, а Сара отдыхала
под нагретыми одеялами; детские глаза впились тогда в него с тем же самым
вопросом, изумленные новооткрывшимся миром.
юго-запада донесся грохот. Сол подумал, что собирается гроза, но в громе
была зловещая размеренность артиллерийского обстрела или ядерной
бомбардировки. Между низко нависшими облаками сверкали огненные кривые,
подобные следам метеоров: то ли баллистические ракеты, то ли катера с
десантом. В любом случае это означало, что Гипериону конец.
Пока она сосала молоко, они дошли до ворот долины, и теперь Сол
направлялся обратно к Сфинксу. Гробницы светились ярче, чем когда бы то ни
было, стреляя во все стороны холодными струями неона. Последние лучи
заходящего солнца подожгли серый облачный потолок, и он запылал рубиновым
огнем.
Даже если каким-то чудом корабль сейчас появится, все уже кончено. Он не
успеет подняться на борт, не говоря о том, чтобы погрузить новорожденную в
криогенную фугу.
по этим самым ступеням двадцать шесть стандартных лет назад спокойно
поднималась Рахиль, не догадываясь, какая участь уготована ей.
солнечный свет, такой густой, что его, казалось, можно было потрогать,
затопил небо, позолотил крылья и верхнюю часть Сфинкса. И сама могила
излучала накопленный за день свет, как это делают скалы в пустынях
Хеврона, где Сол бродил когда-то в одиночестве, ища истину и находя
скорбь. Воздух превратился в мерцающую дымку; ветер то усиливался, взметая
песок на дне долины, то затихал.
личико блестело, крошечные ручки покраснели, оттого что постоянно
сжимались и разжимались. Сол вспомнил, что, когда доктор вручил ему
младенца, все было точно так же. Он внимательно - как и сейчас -
рассматривал новорожденную, а потом положил ее Саре на грудь, чтобы и мать
тоже полюбовалась дочуркой.
положено просителю.
стоял непрестанный грохот - то были взрывы далеко на юге. Но у самых его
глаз, на расстоянии вытянутой руки, творилось нечто невообразимое. Сфинкс
озарился, нет - взорвался светом. Тень, отбрасываемая Солом, спрыгнула на
пятьдесят метров вниз по лестнице и протянулась через все дно долины. А
гигантская Гробница испускала один за другим импульсы света. Краем глаза
Сол видел, как засверкали и другие Гробницы - огромные, пузатые, точно
реакторы за мгновение до проплавления активной зоны.
наконец, ослепительно белым, а позади Гробницы, на стене плато,
нависающего над долиной, выросло небывалое дерево. Его могучий ствол и
острые стальные ветви пронзали багряные облака и уходили ввысь. Сол окинул
его мимолетным взглядом, заметил трехметровые шипы и нанизанные на них
ужасные плоды - и вновь обратил взгляд на вход в Сфинкс.
заструился откуда-то, застилая небо, точно ливень сухой крови, мерцающий в
ужасных лучах Гробниц. Откуда-то издалека доносились человеческие крики.
дочери - и на то, что появилось позади нее: призрак, который в этот момент
заслонил собой горящий вход в Гробницу.
крыльцо Сфинкса и пошел вперед - живая скульптура, передвигающаяся с
ужасающей медлительностью, как персонаж леденящего кровь сновидения.
нагруднику к стальным шипам, блестел на пальцелезвиях и розетках из
скальпелей, украшающих каждый сустав. Прижимая Рахиль к груди, Сол глядел
в многогранные красные топки, служившие Шрайку глазами. И вот закат
сгустился в кроваво-багровое зарево из сна, так хорошо знакомого Солу.
девяносто градусов вправо, потом обратно и на девяносто градусов влево,
словно чудище осматривало свои владения.
от Сола. Четыре руки согнулись в локтях и поднялись. Пальцелезвия
раскрылись.
покрывали синяки и пятна от родовых микротравм. Оставались секунды. Ее
взгляд, поблуждав по сторонам, остановился на Соле.
Соле и его ребенке. Ртутные челюсти слегка разжались, обнажив ряды
стальных зубов. Четыре руки протянулись вперед, металлическими ладонями
кверху, и замерли в полуметре от Сола.
легкими, теплыми ручонками, и понял, что когда все идет прахом, нам все же
дано унести с собой в могилу одно чувство: преданность тем, кого мы любим.
А вера - истинная вера - есть доверие к этой любви.
несколько секунд от роду, кричащую своим первым и последним криком, и
передал Шрайку.
наотмашь.