важности. Товарищ, которому партия обязана многим, чересчур многим, если не
всем, обвинен в предательстве! Господин Бурцев не стесняется в преступной
лжи делать даже следующее заявление. Я оглашаю: - "В ЦК партии с. р. Уже
более года, как в разговорах с некоторыми деятелями партии с. р. я указывал,
как на главную причину арестов, происходивших во все время существования
партии, на присутствие в центральном комитете инженера Азефа, которого я
обвиняю в самом злостном провокаторстве, небывалом в летописях русского
освободительного движения. Последние петербургские казни не позволяют мне
более ограничиваться бесплодными попытками убедить вас в ужасающей роли
Азефа и я переношу этот вопрос в литературу и обращаюсь к суду общественного
мнения. Я давно уж просил ЦК вызвать меня к третейскому суду по делу Азефа,
но события происходят в настоящее время в России ужасающие, кровавые и я не
могу ограничиться ожиданием разбора дела в третейском суде, который может
затянуться надолго и гласно за своей подписью беру на себя страшную
ответственность обвинения в провокаторстве одного из самых видных деятелей
партии с. р.".
господин Бурцев пишет: - "Разумеется это заявление не должно быть известно
Азефу и тем, кто ему может о нем передать".
вскочив с места. Чернов закричал, покрывая всех. - Товарищи, тишина! - и в
наступившую тишину отрывисто бросил:
ним, над Бурцевым, который докажет его гнусную клевету на товарища Ивана! -
гром аплодисментов прервал его. - А на приписку предлагаю ответить так: -
"Азеф и партия одно и то же. От Азефа нет секретов у партии и потому мы вам
возвращаем господин Бурцев вашу прокламацию, действуйте, как хотите!".
волосы и отирая платком рот.
"Дорогой мой! Спасибо тебе за твое письмо. Оно дышит теплотой и любовью.
Спасибо, дорогой мой... Ты пишешь о суде. Я не вижу выхода из создавшегося
положения помимо суда. Не совсем понимаю твою мысль, что мы ничего не
выиграем. Неужели и после разбора критики и опровержения "фактов", Бурцев
еще может стоять на своем? Мне кажется, дорогой мой, ты слишком
преувеличиваешь то впечатление, которое может получиться оттого, что выложит
Бурцев.
"материал", который пока держит в тайне, рассчитывая поразить суд, но то,
что я знаю, действительно не выдерживает никакой критики и всякий нормальный
ум должен крикнуть: - "Купайся сам в грязи, но не пачкай других!" - Я думаю,
что все, что он держит в тайне не лучшего достоинства. Суд сумеет положить
конец этой грязной клевете. По крайней мере, если Бурцев и будет кричать, то
он останется единственным маньяком. Конечно, мы унизились, идя на суд с
Бурцевым. Это недостойно нас, как организации. Но все приняло такие размеры,
что приходится и унижаться. Мне кажется молчать нельзя; ты забываешь размеры
огласки. Но если вы там найдете возможным наплевать, то готов плюнуть и я
вместе с вами, если это, конечно, уже не поздно. Я уверен, что товарищи
пойдут до конца в защите чести товарища, а потому готов отступиться от
своего мнения и отказаться от суда.
чувствую, что это меня совсем разобьет.
тебя крепко.
1
девять утра к квартире Савинкова на рю де ля Фонтен подъехала четырехместная
извозчичья коляска. Из нее вылезли, похожие на апостолов, два старика с
седыми бородами и строгая пожилая женщина. Это были ветераны русской
революции: - князь П. А. Кропоткин и шлиссельбуржцы: Г. А. Лопатин и В. Н.
Фигнер. Не разговаривая, один за другим, они поднимались по лестнице.
его, Кропоткин, смеясь, проговорил:
седой бородой держал откинув, сквозь очки смотрели юношеские глаза, как бы
приглашая заглянуть в душу, где все ясно и чисто. Лопатин бурно сбросил
пальто, посмеялся с Савинковым. Фигнер была суха и молчалива.
входом к пациенту.
платите? - покачивался в качалке Лопатин.
столкнулись Чернов и Бурцев. Чернов вошел первым, не глядя на Бурцева, и
даже как бы отпихнув его. За Бурцевым вошел плотный розовый, белобородый
Натансон, на лысом упрямом черепе была толстая жила.
карандаши. Три стула - для судей - за которые сели: - посредине
председателем П. А. Кропоткин, справа Лопатин, слева Фиглер. От судей
направо - обвиняемый в клевете Бурцев. Налево - обвинители от партии -
Чернов, Савинков, Натансон.
проговорил:
социалистов-революционеров в клевете на члена партии Евгения Филипповича
Азефа - открытым. Слово предоставляется обвинителю от партии В. М. Чернову.
записки. Казалось, он не видел окружающих. Когда, задумавшись, приподнимал
голову с приоткрытым ртом, были видны большие зубы. Глядел он в стену,
быстро отрывался, снова в порядке раскладывая записки, бумажки, документы.
неприятную. Чернов все время совещавшийся с Натансоном и не обращавший
вниманья на Савинкова, после слов Кропоткина, встал.
обвинению задать господину Бурцеву совершенно необходимый для дальнейшего
ведения суда вопрос.
рост, Кропоткин казался величественным. Оглядывая судей, Савинков думал:
"Лучшего не выбрать: ветераны революции и во главе благороднейший анархист с
мировым именем".
Чернов. Он был непохож на Кропоткина. - Такой вопрос. Дает ли он слово
прекратить клеветническую кампанию против Азефа в случае, если суд признает
его виновность.
седенькой головой нервно встал.
прежнем убеждении, что Азеф провокатор, то я все же буду бороться с ним. Но,
если хотите, тогда при каждом выступлении против Азефа я буду упоминать, что
суд высказался против меня. К тому же предоставляю партии эс-эров право
реагировать на мою дальнейшую агитацию всеми способами, вплоть до убийства.
убийства" для нас приемлем.
выступлений. Она скудно была украшена пословицами, поговорками. Оратор
забывал от взволнованности. Он говорил о биографии Азефа, затем об Азефе,
как создателе партии с. р. и главном ее руководителе, об Азефе, как о главе
Б. О., о том, как Азеф убил Плеве, как убил Сергея и как совсем недавно
перед тем, как отказаться от руководства Б. О., Азеф подготовлял убийство
царя на "Рюрике" и как исполнитель плана, матрос Авдеев, уже стоял с
револьвером в кармане перед царем, смотря ему в лицо и, не зная почему, не
выстрелил.
факт готового цареубийства, нанесения удара самодержавию в самый "центр
центров", несовершенного только благодаря случайности и без вины Азефа,
неужели этого одного недостаточно, чтобы видеть какая ужасная, какая гнусная
клевета возводится Бурцевым на большого революционера! Когда, скажите мне,
когда были в истории провокаторы, убивавшие министров, великих князей,
подготовлявшие цареубийство? Разве не видна здесь бессмысленность, низость и
весь ужас обвинений Азефа?!
ним на Бурцева с сожалением смотрела Фигнер. Натансон ненавистно глядел на
седенького старичка. Савинков, захваченный речью Чернова, был возбужден, не
скрывая своего негодованья в жестах. Кропоткин был бесстрастно спокоен.
Бурцев сидел, словно никаких новостей не было в криках Чернова. А он кричал
распевным великорусским говором все резче, все сильней. Теперь говорил о
том, как царское правительство давно старалось скомпрометировать опаснейшего
правительству врага - Азефа, подсылая в партию письма, и как наконец
департаменту полиции это удалось осуществить при посредстве Бурцева.