деликатный и обычно избегаемый в тюрьме: "За что попали сюда?"
- За вину, - ответил "писучая жилка". - То есть посадили меня, как
водится, ближние, мои же коллеги, но не безвинно, нет.
- Какая же вина?
- В писаниях моих было много непродуманного. Ну, хотя бы, что Вольтер
своими идеями оказал сильнейшее воздействие на русских революционных
демократов.
- А он - оказал?
- В том-то и дело, что ни хрена. Скорей - они его презирали, и слово
"вольтерьянство" считалось у них ругательством. Но зачем я это написал! Вот
и сижу.
- Да ведь чепуха собачья!
- Я тоже так думаю. Расстрелять - не расстреляют, это в следующий раз.
Но экскурсия на Соловки, лет на восемь, мне обеспечена.
В свой черед, генерал ему без утайки рассказал о своем. "Писучая
жилка", выслушав его, помрачнел.
- А вам, мой генерал, надо бояться.
- Чего?
- А того самого. Что мне не грозит пока. Вам есть прямой смысл бояться
и не верить ни одному слову вашего следователя. Вы должны во что бы то ни
стало выйти на волю. И держите себя с уверенностью, что вы им еще
понадобитесь. Сумейте их в этом убедить. Именно в этом, а не в своей
невиновности. Вы им не свой, только не подозреваете об этом. Есть христиане,
которые не подозревают, что они христиане. И это - самые лучшие из них. Так
и вы. Не свой, вот в чем ваша вина. Однако не все для вас потеряно. Ведь
война на носу, мы только не говорим об этом. И наши Ганнибалы, конечно же,
не справятся, просрутся. И так как слишком многих убиенных уже не
воскресить, то вся надежда будет на вас, мой генерал.
- Да в том-то и дело, что не верят они насчет войны.
- Верят, не сомневайтесь в этом. И боятся смертельно.
- Почему же армию так разоружили, лучших людей - в распыл? Ну,
провинились, допустим, так и держали бы их про запас по тюрьмам...
Задавая этот вопрос, он о себе спрашивал, и "писучая жилка" это понял,
ответил и с печалью, и с явным желанием приободрить:
- Вы дослужитесь до маршала. Если только выдержите. Боже мой, как
трудна ваша задача! Мало побеждать во славу цезаря, надо еще все победы
класть к его ногам и убеждать его, корча из себя идиота, что без него бы не
обошлось! Ваши несчастные коллеги этого не поняли, вот в чем они
провинились. Но вы спрашиваете, почему нельзя было, учитывая их заслуги,
что-то другое для них придумать, почему обязательно - смерть? Не так ли, мой
генерал?
- Так.
- Я думаю, правы те умные головы, кто исследует для этого случая модель
воровской шайки, законы общества, которое себя чувствует вне закона. Воры и
бандиты никакого другого наказания не знают, только смерть. Это даже не
наказание, это просто мера безопасности. По тюрьмам будут сидеть те, кто у
них не вызывает опасения. Но при малейшей опасности... Вы меня понимаете?
- Что-то слишком они стараются, - сказал генерал. - Зачем столько,
удивляюсь я. Одного напугать как следует - это трем тыщам наука.
- О, вы преувеличиваете совокупный интеллект человечества. Оно плохо
усваивает уроки истории, то есть даже совсем не усваивает, и приходится эти
уроки повторять и усиливать, главное - усиливать. Так что наши следопыты
действуют мудро. Инстинктивно, а - правильно. Они проводят величайший
исторический эксперимент. Чтобы искоренить неискоренимое - собственность,
индивидуальность, творчество - они положат хоть пятьдесят миллионов, а
напугают полмира. Эксперимент - бесконечный и заранее обреченный, через
тридцать-сорок лет это будет ясно всем. Но на их век работы хватит.
- Что-то мрачно вы рисуете, - возразил генерал. - Что же, они о внуках
своих не думают?
- Напротив. Все и делается ради внуков. По крайней мере так часто они
об этом твердят, что и сами поверили. Только не знают, что внуки от них
отшатнутся в ужасе.
- Ну, кто как. Некоторые и погордятся. Это же как бы новое будет
дворянство.
- Вы думаете? А, пожалуй, вы правы... Кстати, как мы условимся их
называть? Просто - "они"? Ведь нет им аналога в мировой истории.
- Злыдни, - сказал генерал. - Злодеи.
- Позвольте, мой генерал, не согласиться. И самый главный из них - не
злодей. Он - слуга народа. Я не думаю, что ему доставляет удовольствие
уничтожить таланты, он даже старается кое-кого защитить. Но это ему не
всегда удается. Народ любит казни, а он - восточный человек, он понимает
такие вещи. И глупо называть его извергом. Он просто придумал новые правила
игры. Представьте, вы играете в шахматы, и ваша пешка ступает на последнее
поле. Ваш противник обязан вам вернуть ферзя. А он берет да этим ферзем -
вас по голове. Оказывается, он ввел новое правило, только вас не
предупредил.
- И какая же тут защита?
- А никакой. Не садиться играть в такие игры, где правила меняются с
каждым днем. Как только сели - Господь Бог уже не на вашей стороне, всем
теперь заправляет сатана. Вы, мой генерал, по роду своей профессии играете в
эти игры, так должны быть готовы ко всему. Пусть вас утешит, что наши худшие
опасения все-таки не сбываются. То есть не всегда сбываются.
- Но, может, и у него свои правила, у сатаны? - спросил генерал,
усмехаясь. - Не одно злодейство на уме?
- Мой генерал, вы на верном пути. Вам надлежит усвоить: ничто у нас
никогда не делается из побуждений добра, то есть делаются и добрые дела, но
все равно из каких-то гнусных соображений. Я верю, например, что у вас все
кончится хорошо - но не потому, что кого-то одолеет жажда
справедливости, кто-то за голову схватится: что же это мы творим! А
вмешается - дьявольская сила. Вот на нее и надейтесь. Она окажется сильнее.
Бог эту страну оставил, вся надежда - на Дьявола.
Между тем все то, что казалось таким ясным и очевидным в камере, в их
"размышлениях у параши", не оказывалось таким в кабинете следователя. Игру,
от которой предостерегал "писучая жилка", генерал не мог пресечь, не мог
сомкнуть уста и вовсе не отвечать на любые задаваемые ему вопросы. Так,
верно, следовало поступить при начале следствия, но не тогда, когда уже
согласился хотя бы назвать свое имя и звание - то, что следователь мог
вычитать из документов, изъятых у арестованного. И надо было обладать
волшебным умением пропускать мимо ушей вопросы и обвинения самые чудовищные,
подчас идиотские, от которых кровь бросалась в голову и затмевала сознание.
- Вы же лакей Блюхера! - кричал Опрядкин. - И вы эту связь будете
отрицать?
Кобрисов был "лакеем Блюхера" в той же мере, как и лакеем Ворошилова, а
связь была такая, что Блюхер командовал, а Кобрисов ему подчинялся. Но
теперь выплывало, что слишком хорошо подчинялся, Блюхер на смотрах и учениях
ставил его дивизии самые высокие баллы, а его самого представил к ордену
Красного Знамени. И говорил не раз, что может вполне положиться на дивизию
Кобрисова.
- Это - в каком же смысле? - спрашивал Опрядкин. - Это когда придет
время открыть границу японцам?
Свой вопрос повторял он часто, и всякий раз генерал так и видел себя,
поднимающего полосатый шлагбаум, и колонну ожидающих грузовиков с желтолицей
пехотой.
Об одной детали Опрядкин говорил не без удовольствия, что она далеко не
лишняя в его "следовательской копилочке". На обычных стрелковых мишенях, где
изображался бегущий в атаку пехотинец, он был в мелкой каске -
неопределенного образца, скорее английского (напоминание об Антанте). Так
вот, генерал зачастую на стрельбищах выражал недовольство этими,
утвержденными Наркоматом Обороны, мишенями, говорил, что каски следовало бы
намалевать глубокие, как у немцев, какие и придется увидеть стрелку.
- Это что же? - вскрикивал Опрядкин. - Считали возможным противником
Германию? И это вы бойцам внушали? Перед лицом вооружающейся Японии?
И самое стыдное, генерал почему-то страшился так и сказать: "Да, считаю
Германию!" Он предвидел, какой вопрос за этим последует: а как определил он
возможного противника? Ответить ли, что по сходству! Исходя из того, что два
медведя не уживутся на одной поляне, в какую сейчас превратилась Европа?
- Да вы это о чем? - вскипал гневом Опрядкин, точно бы прочтя его
мысли. - Вы и думать об этом не смейте. Разве не ясно товарищ Молотов
сказал, Вячеслав Михайлович: "Мы с немцами братья по крови". Не читали? Быть
того не может! Сознательное притупление бдительности в войсках - вот как это
называется. Разоружение перед реальным врагом.
Более всего поражало и бесило генерала, как все то, что, казалось бы,
могло считаться заслугой, выворачивалось ему в вину. Имел грамоту за высокую
дисциплину в частях - но Красная Армия славится не тупым подчинением, а
высокой сознательностью для того и муштровал дивизию, что расхлябанная не
соберется тотчас в кулак и не пойдет, куда он прикажет - хоть и прямиком в
японский плен. Много внимания уделял противотанковой обороне, защитным
приемам одиночного бойца - это прекрасно, но какие же у японцев танки,
против них рукопашный следует применять, наш излюбленный бой, которого они
избегают, а он-то в дивизии Кобрисова был не в почете, и не странно ли это
для конника, знающего цену острой шашке? Учил маневрам отступления - это еще
зачем? Это не наша доктрина, мы наступать будем, воевать на чужой территории
и малой кровью. А перед кем нам отступать?! Сюда же еще улика - своих
командиров, переводимых на восток с западной границы, поощрял вывозить
оттуда и семьи, охотно давал им на это отпуска и сопровождающих для укладки
и переезда, выбивал у местных властей жилье для комсостава - да никак целую
республику хотел создать на Дальнем Востоке, с последующим отторжением под
эгиду Японии?
Так сама земная твердь уходила из-под ног, так любые его поступки
оказывались шагами к расстрельной стенке. Иной раз генерал, чувствуя себя
Зыков Виталий
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Круз Андрей
Буркатовский Сергей
Каменистый Артем