обещание, - ведь мы люди ничтожные, смиренные.
тогда, остановившись на улице и глядя ему в лицо. Но мне показалось очень
обидным, как это он мог заподозрить меня в гордыне, и я ответил, что
дожидался только приглашения.
смирение не мешает вам нас посетить, милости прошу пожаловать сегодня
вечером. Но если наше ничтожество является для вас препятствием, мистер
Копперфилд, надеюсь, вы не будете это скрывать? Ведь мы прекрасно понимаем
свое положение...
будет, в чем я не сомневаюсь, то я с удовольствием приду. В тот же вечер, в
шесть часов, - это был один из тех вечеров, когда работа в конторе кончалась
раньше, - я заявил Урии, что готов идти.
грешно, юный мистер Копперфилд, - сказал Урия, когда мы отправились в путь.
- заметил я.
приходила мне в голову! Я и не думал бы, что вы возгордились, если бы вы
считали нас слишком ничтожными для себя. Ведь мы и в самом деле люди
маленькие и смиренные.
разговор.
- потупившись, сказал Урия. - Часок-другой я иногда провожу по вечерам с
мистером Тиддом, вот и все.
он способному человеку, - ответил Урия.
своему подбородку несколько тактов какой-то песенки и добавил:
слова и термины, которые очень затруднительны для читателя с такими
ничтожными познаниями, как у меня.
удовольствием научил бы вас тому, что я сам знаю.
С вашей стороны очень любезно сделать такое предложение... Но я человек
слишком маленький, чтобы принять его...
это было бы таким для меня удовольствием! Но я человек слишком ничтожный и
смиренный... И без того есть немало людей, которые не прочь попирать меня
ногами в моем ничтожестве, а тут я еще буду оскорблять их чувства своей
образованностью. Образование не для меня. Такому, как я, лучше не заноситься
высоко. Добиваясь чего-нибудь в жизни, мистер Копперфилд, он должен всего
добиваться смирением.
щеках так глубоки, как в эти минуты, когда он излагал свои убеждения,
покачивая все время головой и униженно извиваясь.
вас кое-чему научить, если бы вы захотели учиться.
ответил он. - Но вы занимаете такое положение, что не можете судить о
маленьких, ничтожных людях. Нет, благодарю вас, я не смею оскорблять своим
образованием тех, кто выше меня. Для этого я слишком ничтожный и смиренный
человек. А вот и мое убогое жилище, юный мистер Копперфилд!
миссис Хип, которая являлась точной копией своего сына, но была ниже его
ростом. Она встретила нас с чрезвычайным смирением и, целуя сына, принесла
извинения, добавив, что, хотя они люди ничтожные, но и им свойственны
родственные чувства, которые, как они надеются, никого оскорбить не могут.
Комната, - не то гостиная, не то кухня, - была вполне приличная, но
неуютная. На столе стоял чайный прибор, а над огнем камелька закипал чайник.
Был там комод с пюпитром для Урии, на котором он мог читать и писать по
вечерам, на полу валялся синий мешок Урии, изрыгавший документы, лежала
стопка книг Урии во главе с мистером Тиддом; шкаф для посуды стоял в углу; в
комнате находилась и кое-какая другая мебель. Я не помню, чтобы отдельные
предметы казались жалкими, негодными к употреблению и заявляли о скудости
средств, но помню, что об этом свидетельствовала вся обстановка в целом.
Траур, который до сей поры носила миссис Хип, должен был возвещать о ее
смирении. Несмотря на длительное время, протекшее со дня кончины мистера
Хипа, она еще не сняла траура; мне показалось, что она сделала только одну
уступку - надела другой чепчик, но в остальном ее траурное одеяние не
претерпело никаких изменений с первых дней вдовства.
памятен, - сказала миссис Хип, приготовляя чай.
сказала миссис Хип, обращаясь к сыну, - я хотела бы, чтобы сегодня ради
такого гостя он был с нами.
принимают как почетного гостя, и миссис Хип показалась мне очень приятной
женщиной.
боялся, как бы вас не остановило скромное наше положение, и я разделяла его
опасения. Мы люди маленькие, ничтожные, такими мы всегда были, такими и
останемся.
ничтожными, разве что вам это нравится, - сказал я.
положение и умеем быть благодарными.
передвинулся к стулу напротив меня, а затем они оба начали почтительно меня
угощать, предлагая самое вкусное, что было на столе. Впрочем, надо сказать,
на столе не было ничего особенно вкусного, но важно благое намерение, и я не
остался равнодушен к их вниманию. Беседа зашла о бабушках; тут я рассказал о
своей; перешли на родителей; тут я рассказал о своих; затем миссис Хип
заговорила об отчимах; тут я стал говорить о своем, но осекся, вспомнив, что
бабушка советовала мне об этом молчать. Но слабенькая пробочка так же могла
устоять против двух пробочников, детский зуб - против двух дантистов и
крохотный волан - против двух ракеток, как мог устоять я против Урии и
миссис Хип. Они делали со мной все, что хотели, они вытягивали из меня то, о
чем я решительно не желал говорить, и проделывали это с легкостью, о которой
мне стыдно вспоминать, - тем более, что в своей детской наивности я ставил
себе в заслугу такой доверительный тон и почитал себя патроном обоих
почтительных моих собеседников.
меня впечатление, так как была безыскусна; но та ловкость, с какой один из
них подхватывал брошенную другим нить разговора, была столь искусна, что
перед ней я оказывался еще более беспомощным. Когда уже больше ничего нельзя
было вытянуть из меня обо мне самом (о своем пребывании у "Мэрдстона и
Гринби" и о своем бегстве оттуда я все-таки не проронил ни слова), разговор
перешел на мистера Уикфилда и Агнес. Урия швырял мяч миссис Хип, миссис Хип
ловила и посылала назад Урии, Урия задерживал его на некоторое время и потом
бросал снова миссис Хип, и они перебрасывались им до той поры, покуда я
перестал соображать, у кого этот мяч, и совсем растерялся. Да и сам мяч все
время менялся. То это был мистер Уикфилд, то Агнес, то достоинства мистера
Уикфилда или мое восхищение Агнес, то деловой размах мистера Уикфилда и его
доходы или наше времяпрепровождение после обеда, то вино, которое пьет
мистер Уикфилд, причина, почему он пьет, и сожаление, что он пьет так много,
- словом, говорили то об одном, то о другом, то обо всем сразу; и все это
время, как будто мало участвуя в разговоре и только подбадривая их из
беспокойства, как бы они не сникли от сознания своего ничтожества и той
чести, какую я им: оказывал своим присутствием, я без конца выбалтывал то, о
чем не следовало болтать, и наблюдал последствия своей болтливости, глядя,
как раздуваются и сжимаются ноздри Урии.
вдруг какой-то человек, шедший по улице, - погода стояла теплая не по
сезону, и дверь была открыта, чтобы проветрить душную комнату, - прошел
мимо, вернулся, заглянул в комнату, затем вошел с громким возгласом:
тростью, высоким воротничком, мистер Микобер, изящный, с благосклонно
журчащим голосом - словом, он сам, собственной персоной!
руку. - Вот поистине встреча, которой надлежало бы внушить нашему разуму
мысль о неопределенности и превратности всего человеческого... одним словом,
замечательная встреча! Я иду по улице, размышляю о том, улыбнется ли счастье
(как раз в данный момент у меня есть основания надеяться на это), и вот
внезапно счастье улыбнулось - я натыкаюсь на юного, но дорогого мне друга, с
которым связан наиболее чреватый событиями период моей жизни, смею сказать -
поворотный пункт моего бытия! Копперфилд, дорогой мой, как вы поживаете?
обрадовала, но я также был рад его видеть, от всей души пожал ему руку и
осведомился, как поживает миссис Микобер.
рукой и погружая подбородок в воротничок сорочки. - Она набирается сил.
Близнецы уже не получают пропитания из источников Природы, - сообщил мистер