восемь часов, принял стакан водки -- и никаких забот. А ты по ночам
трясешься, не ошибся ли вечером и не снимут ли тебя утром.
отец. -- Интересные развлечения, фильмы, которых мы не покупаем?
директором института сделали. А за что? За то, что в Англии, на стажировке,
он в какой-то фирме несколько ампул украл...
журналистика?! Да сам ты напечатаешь о том, что видел за границей? Сто раз
вымажешь дегтем, а потом тиснешь.
Осенью сам позвоню в Министерство обороны. Приедут и заберут. Во флот
пойдешь -- там служба на год дольше! Но есть и еще вариант. -- Макарцев
поколебался, но решил попытаться предложить сделку. -- Поступишь в институт
-- покупаю тебе машину. Подожмемся с матерью, но куплю. И учти! Мое слово
твердое.
институт.
отец будет проталкивать, уйду, так ему и скажи!
Бобочка узнает -- все испортишь! Настроение у родителей поднялось. Боря
переутомился, у него был нервный спад, и вот все входит в норму. Сын
Макарцева и не может быть другим, ясно! Пусть, в конце концов, кончит любой
институт. А перебесится -- отец всегда найдет пусковую установку для его
выхода на настоящую орбиту. Когда они узнали, что Борис стал студентом,
Макарцев привез шампанское и сказал, что уже звонил директору завода и тот
обещал выделить один автомобиль из своего лимита вне всех очередей. Словом,
к восемнадцатилетию будет обещанный "Москвич".
отношение к родителям не изменились. Учебники лежали на столе. Он
по-прежнему приходил ночью. Если мать еще не ложилась, она издали
чувствовала, что он опять пил. Иногда, явившись рано, он заглядывал в кухню:
телефонную трубку вперемешку с французским летела матерщина, от которой у
Зинаиды Андреевны начиналась мигрень.
в прошлый раз не было. Борис забирал на кухне стаканы и закрывал дверь. Из
обрывков разговоров, которые долетали до Зинаиды Андреевны, она ничего,
кроме мата, понять не могла. Они не разговаривали ни о девушках, ни о
политике, ни о своих институтских делах, ни о хоккее. Ей казалось, что они
просто дымят и пьют. Иногда она приносила им еду. Они отказывались, но все
уничтожали, оставляя на полу грязные тарелки. Куда они стремятся? Что для
них свято? Слушают часами эту идиотскую музыку, и им нечего сказать друг
другу.
времени навестить его?
увидела, что ужин, оставленный Бобочке, не тронут, и поняла, что домой он не
заходил. Она досмотрела конец телепрограммы -- спорт и последние известия,
накинув платок, вышла на балкон. Иногда Боб стоял с компанией возле беседки
во дворе. Но там никого не было.
большим зеркалом в спальне, надеясь отвлечься, сосредоточившись на себе. Она
скептически потрогала излишки на животе и бедрах, впрочем небольшие. Она все
еще была хороша собой и думала не без гордости, что нет в мире ничего
гармоничнее женской фигуры. Зинаида теперь совсем мало ела и перепробовала
все диеты, но вдруг это перестало помогать. Еще можно было испытать
голодание в клинике очень модного врача Николаева, к которому попасть,
говорят, невозможно. Конечно, Игорь устроил бы ее в два счета. Но голодание
ей казалось жестокостью по отношению к себе самой. Ведь только в
обнаженности видно, а когда она затянута -- ни-ни!
Игоря, но теперь сохраняли форму только во французских лифчиках. Груди
потеряли свой вид из-за этого шалопая Бобочки, который, похоже, вообще не
явится ночевать и даже не позвонит. Надев английскую шелковую ночную
рубашку, всю в кружевах, Зинаида Андреевна легла на свою половину широченной
финской кровати. Она еще почитала немного какую-то чепуху в "Роман-газете",
погасила лампу и, рассчитывая услышать топот Боба, задремала.
все-таки! -- сразу проснувшись, подумала она. -- Есть в нем сыновний долг. А
сколько же теперь времени?" На ее любимых золотых часах, подарке матери к
свадьбе, было десять минут седьмого. Она сняла трубку.
Борис Игоревич ночью на Кутузовском проспекте, будучи в нетрезвом состоянии,
сбил двух пешеходов. Одного насмерть, второй скончался в больнице.
Андреевна уже совсем проснулась, будто она заранее была готова к этому
случаю.
достоинство, не показать, что ты испугалась. В конце концов, с твоим
мальчиком, что бы ни случилось, не смогут сделать ничего против твоей воли.
Но она хотела скорее узнать, что все это может означать, против чего
бороться. И она договорила. -- Скажите, а это как, серьезно?
обстоятельства -- еще лет пять. Но это будет суд решать...
паспорт. Фамилию мою записали? У-те-рин...
в нее попала. До пятнадцати лет? Бореньке?! Чепуха какая-то! Он еще
раскается в своих словах, этот капитан Утерин, пожалеет, что угрожал мне...
Игорь, как назло, в больнице. Он бы позвонил куда надо и сразу все уладил.
Ладно, она поедет сама. Зинаида Андреевна прикрыла пальцами рот, пытаясь
сосредоточиться, затем повернулась и перелистала телефонную книжку, лежавшую
у Игоря Ивановича на тумбочке. Она позвонила в диспетчерскую и, когда ей
ответил заспанный голос, сухо произнесла:
одеваться, выбрасывая из ящиков на пол то, что не подходило. Она
причесалась, не глядя в зеркало, вышла на кухню, поколебавшись, вынула из
холодильника несколько баночек черной и красной икры, которые держала, чтобы
класть в карман санитаркам. Теперь икра могла пригодиться. Она подумала, что
понадобятся деньги. Но их дома было мало, а в семь утра сберкасса закрыта.
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Шилова Юлия