торговец русским. Русские люди ценят прямые поступки.
событиях, необходимо иметь в виду, что здешние табачники
занимают особое положение. В местном обществе они стоят на
уровне более высоком, чем в других странах. Они не просто
частные торговцы, не рядовые граждане, они -- в определенном
смысле -- состоят на государственной службе. Итальянский
табачник уполномочен продавать carta bollata(47), то есть
снабженную официальными печатями бумагу, используемую для
написания контрактов и прочих требующих регистрации юридических
документов; он торгует табачными изделиями и марками -- и то, и
другое является монополией государства; он продает (по особой
лицензии) восковые спички, каждый коробок которых обложен
налогом -- столь мизерным, что покупатель его и не замечает, но
дающим такие суммы, что государство из одной только этой статьи
дохода выплачивает ежемесячное жалованье всем своим
колониальным судьям, по сорок пять франков каждому. Очень
разумный налог. Дон Франческо, имевший представление о
политической экономии и кое-что знавший о жизни в Англии, ибо
он проповедовал перед тысячами шахтеров-католиков Уэльса и был
исповедником нескольких сот католических дам в Мэйфэре (он
занимался бы этим и поныне, если бы не небольшая contretemps(48),
приведшая к столкновению между ним и иезуитами с Маунт-стрит)
-- дон Франческо, наделенный всеми качествами, необходимыми для
изложения мнений южанина, часто обращался к этому налогу на
спички, желая доказать превосходство усвоенных его страной
методов управления перед теми, что практикуются в Англии. Вот
что он говорил в обществе близких друзей:
англичанина есть принципы, но нет убеждений -- неколебимые
принципы, избавляющие его от необходимости самому что-то
выдумывать. Надеяться понять что-либо еще в этой флегматичной,
лишенной воображения нации дело пустое. Англичане чтят закон --
естественно, поскольку преступление требует воображения. Им
никогда не устроить порядочной революции -- без воображения не
побунтуешь. Среди прочего они гордятся тем, что избавлены от
досадительных пошлин. И однако же виски, бутылка которого при
самом лучшем качестве стоит лишь десять пенсов, облагается
таким налогом, что покупать ее приходится за пять шиллингов;
эль, источник жизненной силы нации, не стоит и трех пенсов за
галлон, а продается по пяти пенсов за пинту; за унцию табака,
который можно было бы с выгодой продавать по два пенса за фунт,
приходится платить пять пенсов. И сколько с англичанина ни
дери, он на все согласен, потому что в глубине своего
помутненного разума считает, будто все это делается для блага
нации в целом. Вот способ, посредством которого англичанин
достигает душевного благополучия: он отказывает себе в
удовольствиях ради того, чтобы спасти душу ближнего. Эль и
табак суть предметы потребления, доставляющие человеку
удовольствие. Стало быть, они являются подходящим объектом
обременительных ограничений. А от шведских спичек никто еще
удовольствия не получал. Стало быть, в качестве источника
государственного дохода они никуда не годятся. Англичане
наделены таким нюхом на удовольствия и неудовольствия и
испытывают такой furor phlegmaticus(49) именно в этом вопросе,
что как только возникает мысль обложить спички налогом --
неосязаемым налогом, способным до невероятия обогатить
Казначейство, -- они выстраиваются в десятимильную процессию,
чтобы протестовать против такого попрания их прав, угрожая
камня на камне не оставить от обеих палат Парламента. А почему?
Потому что обложение спичек налогом не служит никакой
нравственной цели, потому что лишь сумасшедший способен
испытывать обремененное чувством вины удовольствие, используя
их в качестве курева или алкоголя. Коротко говоря, рассудок
англичанина устроен в точности, как у параноика -- все логично,
только исходные предпосылки никуда не годятся. Не то чтобы мне
не нравились английские женщины...
содеянного вспыльчивым апостолом. Итальянский табачник есть
лицо, облеченное властью, государственный служащий, хранитель
интересов нации и честного имени тех, кто верно ей служит. А
если вспомнить, что согласно $43 раздела 16 Уголовного кодекса
любой, кто разговаривает с государственным служащим или
отзывается о нем неуважительно, подвергает себя риску тюремного
заключения на срок, не превышающий тридцати одного года, десяти
лунных месяцев и восемнадцати дней, -- то легко вообразить,
какого наказания заслуживает преступление, сопряженное с
применением насилия к столь священной особе, преступление, в
котором русский был несомненно повинен.
любому южанину, чрезвычайно развитым чувством чести, был по
натуре человеком добрым и настолько склонным к всепрощению,
насколько то было возможно при его официальном положении. Он
был человеком положительным, семейным, имел дочь на выданьи и
питал склонность к спокойной жизни, -- он не искал
неприятностей. Покупка еще одной пачки сигарет, сопровождаемая
или не сопровождаемая извинениями, вполне удовлетворила бы
чувство чести, которым он обладал.
пачку и может быть даже извинился, однако ему помешал
непродуманный поступок молодого крестьянина, как раз в этот миг
зашедшего в лавочку, чтобы приобрести пару почтовых открыток.
Достойный юноша был одним из нескольких дюжин воздыхателей,
претендовавших на руку табачниковой дочки, за которой, как
полагали, водилось порядочное приданное. Став свидетелем
оскорбления и желая возвыситься в глазах предполагаемого тестя,
молодой человек саданул дерзкого чужака под ложечку да так
ловко, что последний не только согнулся пополам, но и забыл
разогнуться. Ему на выручку немедля кинулись двое или трое
дюжих апостолов. Они швырнули молодого человека оземь,
прогулялись по его физиономии, основательно намяли бока,
выдирая при этом волосы целыми жменями, -- в общем, обошлись с
ним точно так, как если бы все дело происходило в России. Этого
зрелища присущее табачнику чувство чести уже не вынесло.
Перескочив с неожиданной живостью через копошащуюся кучу-малу,
он призвал городского полицейского. Никто и глазом моргнуть не
успел, как явился офицер с трубой и са блей в руках. И на этом,
сказать по совести, все могло бы закончиться -- после
установления личностей и отдачи под стражу всех нарушителей
общественного спокойствия.
багровое облако безумия заволакивало Непенте. И хотя вулкан
по-прежнему вел себя образцово, хотя священники сделали все
возможное для успокоения охвативших островитян дурных
предчувствий, на душе у местных жителей было неспокойно с тех
самых пор, как распространились новости об источнике Святого
Илии и прочих зловещих предзнаменованиях. Обитатели острова,
пребывавшие в состоянии подавленной тревоги, готовы были по
малейшему поводу взорваться, впав в жестокое безрассудство. Да
и русские, особенно приехавшие недавно, не могли не поддаться
неприметному воздействию южного ветра; их тоже пьянило
безоблачное небо -- оказавшись под ним после своих угрюмых
лесов и придавленных горизонтов, они ощущали себя, как дикие
звери, выскочившие из темных клеток на залитую солнцем арену.
Все вдруг лишились способности соображать. Появление
полицейского не только не восстановило порядка, но послужило
сигналом к началу всеобщей потасовки; fracas(50), как
впоследствии выразился французский художник, быстро переродился
в mкlйe(51). Существо дела никого не интересовало -- апостолы
versus(52) иноверцы, этого всем хватало.
сомкнутые ряды мускулистых христиан, орудовавших кулаками не
хуже монахов древней Александрии. Все русские -- прирожденные
бойцы, если не на поле сражения, то по крайности в проулках и
кабаках родных деревень. Ничего не зная о различном отношении
российских и итальянских законов к оскорблению действием, Белые
Коровки размахивали кулаками с таким успехом, что уже через
несколько секунд около тридцати туземцев распростерлись
бездыханными на земле. Белые Коровки сражались за свою Веру;
более того, они, если честно сказать, получали огромное
удовольствие. Происходящее напоминало им воскресный отдых на
родине.
еще ножи. Ибо прокаленный солнцем непентинец, если его как
следует раззадорить, обнаруживает обширные познания в анатомии;
он оказывается способным с точностью до дюйма указать, где
расположены печень, селезенка, почки и прочие не лишенные
интереса органы человеческого тела. Пролилась кровь, кровь
Священных шестидесяти трех. Завидев которую, женщины, как у них
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Дальский Алекс
Конюшевский Владислав
Юрьев Сергей
Афанасьев Роман