Чтение 59–й страницы книги ~Евпраксия~

- Кому? Кто тебя прислал?

- Он хочет вам добра, ваше величество. И я всегда хотела вам добра.

- Кто? О ком ты?

- Там барон Заубуш, ваше величество.

- Барон? Ночью? Тут? Что ему нужно?

- Позвольте ему сказать, ваше величество?

Евпраксия проснулась окончательно. Увидеть наяву дьявола, чуть не
коснуться его своей рукой, - и услышать, что где-то здесь Заубуш! Слишком
много даже для нее, хотя она уже отвыкла удивляться. Но Вильтруд просила
так льстиво и униженно! Все это и не похоже было на обычные повадки
одноногого барона. Разве он просил когда-нибудь и кого-нибудь, разве
прибегал к услугам таких беспомощных посланцев?

- Я не желаю видеть этого человека.

- Он очень просит, ваше величество... И... я прошу вас тоже.

- И ты? За Заубуша? Да знаешь ли ты его как следует?

- Позвольте, ваше величество, ему войти.

Видно было, что не перестанет просить. Ухватилась за край ложа,
словно тот нечистый, из видения, и будет стоять так до утра и целый день,
будет просить, умолять за барона, которому, право, привычней врываться без
предупреждений, тем более - без мольбы.

- Где барон?

- Он тут.

- Пусть войдет. Но ты останься.

- Не смею, ваше величество.

- Приказываю.

Вильтруд исчезла. В комнате еще царил мрак, и, хотя глаза Евпраксии
свыклись с ним, все же она поначалу не заметила Заубуша, вошедшего
неслышно, не стуча нахальной своей деревяшкой. Барон стал вроде бы ростом
меньше; быть может, то не барон, а снова злой дух?

Евпраксия решила молчать, упорно и неуступчиво. Послушать, что ему
нужно, кто прислал сюда, что они там еще затевают.

Издалека донесся до нее голос Заубуша, в том не было сомнения, но
почему-то без обыкновенной для барона напористой резкости.

- Ваше величество!

Евпраксия молчала.

- Что вы думаете обо мне, я знаю. Но ведь... ваше величество!..

Она не откликалась.

- Заубуш - грязная свинья, все это знают и все это произносят... Речь
идет не о Заубуше. О вас, ваше величество.

Каждому, от кого чего-то ждут выгодного для себя, всегда внушают -
речь идет, мол, о нем, только о его пользе. Нужно ли было будить ее?

- Ваше величество, вы не хотите меня слушать?

Молчит - значит, слушает. Уже этого более чем достаточно для такого
грязного человека.

- Я выступаю не от своего имени, ваше величество.

Он никогда не выступал от своего имени. Все это тоже знают. Не тайна
и для нее.

- За мной стоят огромные силы, ваше величество! Большие, чем сам
император!

Какое ей дело до императора, и до тех сил, и до всего на свете? Уже
привыкла полагаться на собственную силу, черпать ее из собственных
источников. Лишь бы только не обмелели, не высохли, не исчезли!

- Вы пожалеете, ваше величество!

Даже не смотрела в его сторону. Стояла к нему боком, уставившись в
каменную стену, за которой был бесконечный простор. Устремлялась туда
сердцем, душою. За горы, за небеса, домой! Почему там, дома, ее учили
только добру? Почему никто не учил суровости? Сызмальства, с самого
рождения, от первого крика надо человека учить, что мир жесток,
безжалостен, тверд, и потому нужно уметь состязаться с ним, сопротивляться
ему, выступать в случае необходимости против него, находить для этого
силы. Выступать против всего мира! Отважно, дерзко, отчаянно! А она не
умела. Даже не умела испепелить взглядом, убить острым словом какого-то
Заубуша. Презирала, ненавидела, но молча, бессильно, пугливо. Все еще не
знала, с какими намерениями притащился в башню этот негодяй. Может, послан
что-то выведать, может, вместе с императором задумал против нее еще более
тяжкое, чем прежние, преступление? А она бессильна.

Заубуш исчез так же беззвучно, вопреки своей привычке. Не бранился
<сотней тысяч свиней> и не гремел деревяшкой: почти сразу же после его
исчезновения снова появилась возле постели светловолосая Вильтруд, упала
перед императрицей на колени, схватила руку Евпраксии, целовала, плакала.

- Ваше величество, ваше величество, почему вы не захотели его
слушать?

- Глупая ты, Вильтруд. Ведь я слушала. Слышала все, что говорил этот
человек.

- Но ведь вы же молчали, ваше величество!

- Я не хочу разговаривать с негодяем.

- Вы несправедливы к нему, ваше величество!

- Несправедлива к Заубушу? Вильтруд, ты еще слишком мало знаешь.

- Я... я знаю все. Он хочет вас освободить, ваше величество.

- Заубуш?! Освободить меня?!

- Да. А вы...

Девушка заплакала еще сильнее.

- Успокойся, Вильтруд. Речь идет о моем освобождении. Зачем же
плакать? Ты-то свободна...

- Вы не захотели... для меня...

- Для тебя? Что для тебя, Вильтруд? Говори. Я помогу, если буду в
состоянии.

- От вашей воли... мое счастье...

- Благодарю тебя, дитя мое. Но ты можешь быть счастлива и не
дожидаясь моей свободы.

- Барон велел, чтобы я... Чтобы я подговорила вас...

- Подговорила? К чему же?

Вильтруд вытерла глаза. Сверкнула ими печально и жалостно.

- Он обещает взятьї мїеїнїяї вї жїеїнїы.

- Тебя? Кому же?

- Себе! Ведь у него еще никогда не было жены. Ничего не было. Он
глубоко несчастный человек!

Слово <несчастен> никак не вязалось с Заубушем. Но какую же нужно
было иметь душу, чтобы увидеть что-то человеческое в бароне?

- Он обещал взять тебя в жены?

- Да. Только при одном условии. Чтобы я подговорила вас бежать
отсюда. Он вам поможет. Он уже все подготовил. Он добрый и хороший, а
вы... отказываетесь. Почему вы отказываетесь, ваше величество?

Евпраксия не могла опомниться. Ведь столько раз убеждалась: в этом
мире чье-то счастье и чья-то свобода возможны лишь ценой чужих несчастий и
заточений, - а теперь нежданно предстало пред нею нечто невиданное: кто-то
может стать счастливым благодаря ее освобождению! Странное счастье и еще
более странная свобода, полученная такой ценой, не жестокой ценой, доброй,
какой-то особенной человечной. Но если вдуматься?.. Бсе равно. Есть в этом
обмене что-то не совсем чистое, все равно есть, коли замешан в дело такой
человек, как Заубуш, да и маленькая Вильтруд плачет сейчас не потому
вовсе, что ее императрица, отказав ей, остается в башне, а из-за
разрушенияї сївїоїиїхї надежд наї сївїоїеї счастье! На свете нет ничего
бескорыстного. В своей доброте эта девица с ангельскими глазами тоже ведь
безжалостно жестока, подобно Заубушу, императору, подобно всем, кто
заботится прежде всего о себе, о собственной выгоде, собственной
заносчивости, осуществлении собственных намерений и вожделений. У каждого
по-своему это называется, а все одно и то же, и боязнь упустить
собственный шанс - одна и та же боязнь.

Что ей, Евпраксии, должно было говорить и делать? Утешать Вильтруд?
Или: ты - мне, я - тебе, давай меняться, ровно дети малые?..

Приближалось утро. Некормленный сокол гневно завозился в сундуке,
куда его запирали на ночь. Будут ли они с Вильтруд кормить его теперь,
пускать сокола со своей башни в небо? Вроде бы ничего еще не случилось, но
уже изменилось что-то. Вокруг. И в ней самой.

Внезапно Евпраксия до боли резко, отчетливо поняла, что предложение
Заубуша <выменять> Вильтруд на свободу - это единственный выход для нее,
Евпраксии. Других не будет! И пусть страшно (Заубуш! Насильник Заубуш -
освободитель?), пусть тут опять легко обмануться, ожидая заветных перемен
судьбы, все-таки сейчас нужно радоваться представившейся возможности: хоть
так, но ты становишься устроителем собственной судьбы, вырываешься хоть в
какой-то мере из тенет мрачного повседневного существования узника, -
отвратительнее этих тенет нет ничего на свете!..

В тот день аббат Бодо пришел неожиданно рано. Будто тоже не спал всю
ночь, - правда, на его потемнелом, но тщательно выбритом лице трудно было
вычитать следы каких-либо мирских волнений. С хмурой суровостью взглянул
он на Вильтруд, и та исчезла мгновенно, разом забыв о своих надеждах стать
баронессой. Каменно-суровым видом своим аббат хотел подействовать и на
Евпраксию, но императрица сразу же разрушила молчание, пожаловалась:

- В эту ночь меня посетил злой дух, отче.

Бодо испугался и не скрыл этого.

Помолчав, произнес выжидающе-назидательно:

- Не все те духи злые, которые нам кажутся злыми, дочь моя.
Блаженны...

- Этот не принадлежал к блаженным, отче! Вы должны знать, как он
выглядит, чтоб побороть молитвами, коли встретите его.

Она описала ему своего ночного гостя. Аббат, немного успокоенный,
спросил:

- Надеюсь, ты-то поборола его молитвой?

- Он исчез сам. Прокричал: <Ты недолго останешься здесь>, - и исчез.