какой мы не ожидали. Справили мы свой юбилей торжественно: сварили из
сушеной черники суп и подправили его для сладости двумя банками
консервированного молока.
не хочу даже называть их - помнят 29 мая, день своего избавления от
смерти, и ежегодно чтут его. Но если спаслись люди, то все же утопили
двустволку и нашу кормилицу-кухню. Благодаря этому мы должны были вчера
есть сырое мясо и пить холодную воду, разведенную молоком. Эх, только бы
привел мне бог благополучно добраться до берега с этими ротозеями!
которого я должен был выступить во главе части команды:
покинуть судно с целью достижения обитаемой земли, сделать это 10-го сего
апреля, следуя пешком по льду, везя за собой нарты с каяками и провизией,
взяв таковой с расчетом на два месяца. Покинув судно, следовать на юг до
тех пор, пока не увидите земли. Увидев же землю, действовать сообразно с
обстоятельствами, но предпочтительно стараться достигнуть Британского
канала между островами Земли Франца Иосифа, следовать им, как наиболее
известным, к мысу Флора, где, я предполагаю, можно найти провизию и
постройки. Далее, если время и обстоятельства позволят, направиться к
Шпицбергену. Достигнув Шпицбергена, представится Вам чрезвычайно трудная
задача найти там людей, о месте пребывания которых мы не знаем, но,
надеюсь, на южной части его Вам удастся застать, если не живущих на
берегу, то какое-нибудь промысловое судно. С Вами пойдут, согласно их
желания, тринадцать человек из команды.
безнадежном положении.
очков, но нельзя сказать, что они достигают своего назначения, Стекла
сделаны из бутылок от "джина". В передних нартах идут счастливцы "зрячие",
а "слепцы" тянутся по их следам с закрытыми глазами, только по временам
поглядывая сквозь ресницы на дорогу. Глаза болят от мучительного,
нестерпимого света. Вот картина нашего движения, которой я никогда не
забуду: мы идем мерно, в ногу, одновременно покачиваясь впереди, налегая
на лямку грудью и держась одной рукой за борт каяка. Мы идем с плотно
закрытыми глазами. В правой руке - лыжная палка, которая с механической
точностью заносится вперед, откидывается вправо и медленно остается
позади. Как однообразно, как отчетливо скрипит снег под наконечником этой
палки! Невольно прислушиваешься к этому поскрипыванию, и кажется - ясно
слышишь: "далеко, далеко". Как в забытьи, идем мы, механически переставляя
ноги и налегая грудью на лямку... Сегодня мне представилось, что я иду по
набережной жарким летом, в тени, высоких домов. В этих домах азиатские
фруктовые склады, двери раскрыты настежь, и слышен ароматный, пряный запах
свежих и сухих фруктов. Одуряюще пахнет апельсинами, персиками, сушеными
яблоками, гвоздикой. Персы-торговцы поливают водой мягкую от жары
асфальтовую панель, и мне слышится их спокойная гортанная речь. Боже, как
хорошо пахнет, какая приятная прохлада!.. Я очнулся, споткнувшись о свою
палку, схватился за каяк и остановился пораженный - снег, снег, снег,
докуда видит глаз. По-старому ослепительно светит солнце, по-старому
нестерпимо болят глаза.
что он плюет кровью. Осмотрел десны - цинга. Последние дни он жаловался на
ноги.
минуту, когда, провожая нас, он говорил прощальную речь и вдруг замолчал,
сжав зубы и осмотревшись с какой-то беспомощной улыбкой. Он болен, я
оставил его только что вставшим с постели. Боже мой, это самая страшная
ошибка! Но не возвращаться же назад.
вершины тороса он видел какую-то "ровнушку", то есть совершенно ровный
лед, который тянется на юг очень далеко. "Своими глазами видел, господин
штурман! Такая ровнушка, что копыто не пишет". Сегодня утром его не
оказалось в палатке. Он ушел без лыж, и следы его пим чуть заметны на
тонком слое крепкого снега. Мы искали его целый день, кричали, свистели,
стреляли. Он ответил бы нам - у него была с собой винтовка-магазинка и
штук двенадцать патронов. Но ничего не было слышно.
вышиной в пять сажен, прикрепили к ней два флага и поставили на вершине
холма. Если он жив, он увидит наши сигналы.
число. Когда же, наконец, будет земля, хотя какая-нибудь, голая,
неприветливая земля, которая стояла бы на месте, на которой мы не
опасались бы ежеминутно, что нас относит на север!
набережной и ночного кафе с людьми в белых панамах. Сухум? Снова пряный,
душистый запах фруктов и горькие мысли: "Зачем я пошел в это плавание, в
холодное, ледяное море, когда так хорошо плавать на юге? Там тепло. В
одной рубашке можно ходить и даже босиком. Можно есть много апельсинов,
винограда и яблок". Странно, почему я никогда особенно не любил фруктов?
Впрочем, и шоколад - хорошая вещь, с ржаными сухарями, как мы едим в
полуденный привал. Только мы получаем его очень мало - по одной дольке, на
которые разделена плитка. А хорошо бы поставить перед собой тарелку с
просушенными ржаными сухарями, а в руку взять сразу целую плитку шоколада
и есть, сколько хочется! Сколько верст до этой возможности, сколько часов,
дней, недель!
которым много воды. Полыньи все время преграждают наш путь. Прошли сегодня
не более трех верст. Весь день - туман и тот матовый свет, от которого так
сильно болят глаза. И сейчас эту тетрадь я вижу, как сквозь кисею, и
горячие слезы текут по моим щекам. Завтра Троица. Как хорошо будет в этот
день "там", где-нибудь на юге, и как плохо здесь, на плавучем льду, сплошь
изрезанном полыньями и торосами, под 82-м градусом, широты! Лед
переставляется ежеминутно, прямо на глазах, Одна полынья скрывается,
другая открывается, как будто какие-то великаны играют в шахматы на
исполинской доске.
спутникам: нас проносит мимо земли. Сегодня мы достигли широты
Франца-Иосифа и продолжаем двигаться на юг - между тем не видно и намека
на острова. Нас проносит мимо земли. Это я вижу и по моему никуда не
годному хронометру, и по господствующим ветрам, и по направлению
выпущенного в воду линя.
только он был в состоянии утаить. Это лишает меня веры в наше спасение.
и десны у него кровоточат и припухли. Мое лечение заключается в том, что я
посылаю их на лыжах искать дорогу, а на ночь даю облатку хины. Может быть,
это жестокий способ лечения, но, по-моему, единственный до тех пор, пока
человек не утратил нравственной силы. Самую тяжелую форму цинги я наблюдал
у Ивана Львовича, который болел ею почти полгода и лишь нечеловеческим
усилием воли заставил себя выздороветь, то есть просто не позволил себе
умереть. И эта воля, этот широкий, свободный ум, эта неистощимая бодрость
души обречены на неизбежную гибель.
дрейфа на юг.
увидел "нечто". Это были два розоватых - облачка над самым горизонтом,
которые не меняли своей формы, пока их не закрыло туманом. Кажется,
никогда мы не были окружены таким количеством разводьев, как теперь. Много
летает нырков и визгливых белых чаек. Ох, эти чайки! Как часто по ночам
они не дают мне заснуть, суетясь, споря и ссорясь между собой около
выброшенных на лед внутренностей убитого тюленя. Они, как злые духи,
издеваются над нами, хохочут до истерики, визжат, свистят и едва ли не
ругаются. Как долго я буду помнить эти "крики чайки белоснежной", эти
бессонные ночи в палатке, это незаходящее солнце, просвечивающее сквозь
полотно ее!
югу на целый градус.
ропак, чтобы осмотреть горизонт. На этот раз я увидел на О от себя что-то
такое, от чего я в волнении должен был присесть на ропак и поспешно стал
вытирать и глаза и бинокль. Это была светлая полоска, похожая на
аккуратный мазок кистью по голому полю. Сперва решил, что это луна, но
почему-то левая половина сегмента этой луны постепенно тускнела, а правая
становилась резче. Ночью я раз пять выходил посмотреть в бинокль и каждый
раз находил этот кусочек луны на том же месте. Я удивляюсь, что никто их
моих спутников ничего не видит. Какого труда стоит мне сдержать себя, не
вбежать в палатку, не закричать во весь голос: "Что вы сидите чучелами,
что вы спите, разве вы не видите, что нас подносит к земле?" Но я
почему-то молчу. Кто знает, быть может, и это мираж. Видел же я себя в
южном городе, на набережной, жарким летом, в тени высоких домов!
из этой крови и нырков сделали очень хорошую похлебку. Когда мы варим чай
или похлебку, то обыкновенно шутить не любим. Сегодня утром мы съели ведро
Шилова Юлия
Жюль Верн
Никитин Юрий
Корнев Павел
Посняков Андрей
Ибсен Генрик