почты... Великолепный дрейф английских пакеботов, открывших прямую дорогу из
Старого в Новый Свет. Замечательные блуждания финикиян, попавших в течение
Западных Ветров, а потом топивших свои бесценные карты из-за преследования
пиратов. В такое вот время задумал побег и тот старый разбойник,
отправившийся на поиск "реки жизни", способной исцелить от недуга крови*. А
теперь другой мореплаватель, Кокорин, открывал для себя прямую дорогу домой,
не подозревая, что дорога эта закрыта на сотни замков. И можно было
представить, что произойдет через час-полтора, когда волны пойдут в
резонанс, тяжелая волна остановит винты, а от перегрузок давления помутится
рассудок этих незадачливых спасателей... Кто о них вспомнит тогда? Какой
Гомер пропоет прощальную песнь? Да ничего не произойдет! Просто выйдет
Просеков, мучимый бессонницей и больной ногой, и их приведет.
Гольфстрим в 1513 г.
безмолвной каменистой полосы, отгородившей от него остальной мир. Настя,
официантка из столовой, права: дальше ему плыть некуда. Но как внезапно!
Из-за письма от неизвестной женщины... Почему же не подошла? И даже если это
та, которую знал когда-то, то почему написала с таким опозданием? Нахлынуло
прошлое, захотелось отомстить? Как это жестоко! Или он ее не любил? Он мог
сказать совершенно искренне: он любил всех женщин, которых знал. И даже если
б кого-то захотел разлюбить, то просто не успел бы это сделать. Да они и не
приходили к нему ради детей, семейной жизни.
скамейке: чего-то сидела, куда-то смотрела, в какую-то сторону ехала - поди
узнай! Осталась, как осень, как забытье, как кружение вянущих листьев... Или
та, с которой и встретился и расстался в воде? Даже лица не помнит, не
заметил. Ожоги медуз, одно бормотание, бред... Где это? Уходящие плашкоуты,
туманный берег Южных Курил... Это были не женщины, а состояния души,
окрашенной безвозвратностью жизни. И только здесь, на пустынном кладбище под
Тессемом, время остановилось...
потрескиванием дров: строчить что-то, вылавливать мух в черниле ржавым
пером. Создать нечто такое для массового переписывания... Пустое, Дик! После
дневников Скотта, оборванных на полуслове, ничего нового не напишешь. Все
было, все прошло на земле... Господи, как люди устарели!.. А может, пожить
обыденно, просто, как все? Повесишь барометр на двери, будешь есть лук с
подсолнечным маслом и ждать пароходов - от осени до весны... А что даст
весна, Дик? Откроешь в лучах, в чистоте воздуха, что ты постарел па целую
полярную ночь. Или заблудишься в метели, среди десятка домов, и вырубят в
куске льда, как исторических животных: легавого с голой шкурой и его хозяина
в охотничьем костюме, - скорее всего. Да и с чем ты туда придешь? Или у тебя
есть на это право: открыл Атлантиду, течение Западных Ветров? А если б
сделал что-то такое, тогда бы смысл твоей жизни, в какой наготе ни
представился теперь, тогда бы он был и оправдывался высшим смыслом. А так, в
преддверии старости, оглушенный несчастьем и не умея преодолеть себя
каким-то нечеловеческим открытием, - для этого нет сил, озаряющих одиночек,
может, и подлых, но не боящихся своей подлости, потому что природа их
охраняет и бережет: она их растит, воспитывает и убивает, это ее дети, -
таких сил, чтоб уцелеть, в тебе нет, ты просто убогое дитя человечества, и
скорбь твоя и желание твое, не проявившись в деле, - всего лишь слюни
немощи, размазанные по остывающему сердцу...
не дом, а корабль, Дик! И такой, слава богу, появился -"Шторм". Да, именно'
он! Последний корабль, который нас или погубит, или спасет. Его-то и надо
привести. И дорога к нему не с Маресале, где поворота не будет и не может
быть. А надо повернуть с моря, вот сейчас. Курс, который ты проложил,
неверен.
работал, и Шаров вел по чутью, откатывая рукоятки штурвала то влево, то
вправо. Собственно, и он спал, загипнотизированный волнами. Но это был
особый сон, похожий на забытье пианиста, чутко дремлющего в шквале оркестра.
А чтоб дремать среди отвесных водяных стен, нужно обладать отменным чувством
равновесия, позволявшим Шарову вести "Кристалл" едва ли не по гребням волн,
где он шел, а не создавал иллюзию, что идет. А также умением воспринимать
волны как особый вид поступательного движения, помня о том, что истинный
курс в волнах поворачивает к глубокой воде, - чем глубже воды, тем круче
поворот. И эта линия, как самое важное, что Просеков сразу выделил и
распознал, не изменилась. Шаров не делал круги на месте и не повернул, что
тоже происходит незаметно. Он вел судно в поселок с той точностью, какая
была возможна.
железные, и Шаров, показывая, что не уступит, перевел глаза на деревянный
молоток, лежавший на компасе. Капитан озадаченно смотрел на матроса, не
понимая, отчего тот возражает. С этим матросом, которого он отыскал когда-то
в сахалинских песках, тогда безвестного ловца креветок, привел, как Золушку,
на "Агат", с которым просидел в океане немало рассветов и закатов, поверяя в
молчании самые сокровенные мысли, -с этим матросом Просеков сейчас не
сходился в главном: в забытьи.
уговаривая: отчего ты не хочешь прогуляться? Кто тебя вынянчил, кто вот
такого носил за пазухой? Отчего ты такой неблагодарный, Дик...
того, чтоб открыть дверь на палубу, опять открыл в коридор...
равнине Полыньи. Но в этом безлюдье воздуха, сливавшемся с безлюдьем волн,
луна была, как живое лицо, которое проступало не в свете, разлитом на
гребнях, а в провалах черноты, где шипел сдавливаемый воздух. Он резал лицо,
как жесткий снег. Идя вдоль борта, Просеков понял, что море расшатывалось
подводной рекой, изгибавшейся в глубине, - это были ее повторы, размахи ее
дыхания. Куда-то она шла, пробиваясь сквозь каменную стену остальной воды,
куда-то спешила, ведомая своим поводырем! А та река, которая еще недавно
текла на поверхности, сейчас складывалась опять, из этих волн, похожих на
огромные вулканы, которые безмолвно вставали и так же безмолвно разрушались,
как при далеком землетрясении. Какое-то видение расплылось в отравленном
сознании: прямо на него бежал человек, обмотанный шафром, в валенках,
проступая темным силуэтом в искристости воздуха, который закручивался по
спирали: Бегичев на дороге в Маресале... Было страшно подумать, что на такой
планете, как Земля, где кружил, не утихая, человечий рой, шел человек,
пытаясь достичь одного огня, и не мог достичь, - жутко было ощущать такую
несправедливость!.. Может, это была и его дорога - дорога лунного странника,
бредущего в безбрежье земного одиночества? И по этой дороге они пошли с
Диком, уходя от всего, от всех, глядя на холмы, на долины, удивляясь их
красоте и соглашаясь с нею жить, пока не увидели дом, стоящий на горе, и
там, внутри дома, когда они вошли (не как путники, чтоб согреться и выйти, а
чтоб остаться и жить), стреляла угольями печь и в отсветах пламени, пляшущих
по стенам, по широким доскам пола, по потолку, женщина с лицом Насти кормила
грудью ребенка...
20
помнил, все знал, все видел ясно.
Другого выхода нет.
по-видимому, установится прежняя глубина в проливе - сто двадцать метров.
Такая глубина давит на корабль с силой в двенадцать атмосфер. Округлим с
земной: тринадцать. Давление станет на три атмосферы меньше, чем сегодня.
Следовательно, шансы "Волны" как тягловой силы возрастают. Добавим еще, что
баржа будет всплывать днищем, как бы укрывая отсеки. Воздуху будет непросто
выйти из "Волны".
расчеты - стихия Маслова. Кессонную таблицу с расчетом времени сделает Иван
Иваныч. Твое дело - обеспечить остановки и движение "Шторма". Сейчас ты
обязан допустить как непременное, что "Волна" поможет оторвать "Шторм" от
грунта. А когда пароход отрывается, он всплывает.
касающиеся и "Шторма", и того места, где он лежит. Поэтому можно сказать
сейчас: всплытие "Шторма" будет рассчитывать сама Полынья.
в атмосфере. Вода там "дышит": поднимается и опадает. Плотность ее так резко
меняется, что создает впечатление пустот. Даже течение над каньоном
проваливается, как самолет в воздушной яме. Отчего это происходит? Возможно,
от процессов в вулкане. В такой среде аномалия вызревает быстро. Стихия
вообще не умеет попусту тратить время. Тем более что у нее есть свой
Акунин Борис
Махров Алексей
Флинт Эрик
Пехов Алексей
Лукин Евгений
Маккэфри Энн