чивала самокрутку себе и пальцы у нее дрожали.
руки.
отвернулась прикурить к Тешке-летучему. Тешка сидел неподалеку и, дрыгая
ногами, хохотал над очередной выходкой Юды.
Настиных недоговоренностей. Понял и о кладе, которого с такой жадной му-
кой добивался. - Ну-ну, пускай его сушится! Юда, - крикнул он назад, -
отвари мясца на закуску... распечатывай угощенье-то.
Мишка, укрощая в себе внезапную вспышку. - В десяти местах просил - не
дают. А стукнул раз, ну и потащили всякого добра... Ты свои рассужденья
брось, не время теперь! Про отца слышал?
барсуков, мешавших слушать.
- В гору Савель Петрович попер. Не знаю, правда ли, председателем в Во-
рах нонче, сказывают. Не знаю, как уже и верить... больно уж врунист
Бедрягинец тот, что сказывал. Орудует, говорит, ваш Савелий...
сидеть! А ты не врешь? - прищурился он вдруг и усмехнулся, показывая,
что готов принять и за безвредную шутку нешуточное Мишкино сообщенье.
огоньку... опять затухла! И не в том еще дело, - продолжал Жибанда, -
вот, видишь?.. - он протянул Семену трепаную свою папаху.
дебностью сказал Семен.
стреляно, свои стреляли... Я головой учуял.
ровой руке.
Мишка. - Не лезь уж!..
щий сквозь махорочную завесу взгляд Юды. - Смотрит!.. - покривилась она
и сильно затянулась из папироски.
мазал-то! Юда без промаха бьет...
Волосы на лбу его разлохматились, и слежавшаяся под шапкой прядь с видом
обидчивым и детским спадала на бровь. Настя зорко следила за сменой вы-
ражений лица у Семена.
Ты живи с ней, если... Я вам не разлучник!
и пошла к выходу, высоко неся обострившиеся плечи.
Семена и пошел вон из землянки.
женными самогонным паром. - Выпила бы с нами за всех пленных, военных и
обиженных, а? - и, не смущаясь строгим взглядом Мишки, шепнул что-то на
ухо Юде. Тот отпихнул его, но не прежде, чем улыбнулся, презрительно
соглашаясь.
уже закипали котелки с мясом. Потехи ради и во удовлетворение расходив-
шейся погани своей, Юда послал Брыкина за татарченком из двадцать
третьей. Тот, поднятый со сна, прибежал весь встрепанный и напуганно ог-
лядывал полупьяных верховодов.
мясца! - командовал Юда. - А ну, Махметка, рассказывай - вали про Адама,
ну про это вот, как ему бог жену дал! - велел Юда, весело кривясь в по-
яснице, где бежал кавказский поясок. - Как-то подслушал Юда: татарченок,
споря о преимуществах богов, рассказывал бородачам Отпетовцам историю
Адамова грехопаденья. И теперь тормошил его Юда, сам весь дрожа, на
пьяный посмех барсукам. - Ну, пей сперва, а потом вали... ну!
нок. - Зачем зубы скалишь? Твоя вера, моя вера... одная дорога!..
языком. - Зачем тебе на чужого бога лезть? Ты уж козыряй своего, как ты
свому-те полный хозяин, а в языке зуд...
стали круглы и малы. - Я ведь тарабанить не буду с тобой! - и опять ло-
мался Юда в пояснице, точно выскочить хотел из кавказского ремешка.
верховодов стал рассказывать, запинаясь и покрываясь пятнами жгучего
стыда, словно преступал величайший наказ отца.
Бог говорит: Адамка, Адамка, ты хароший мужик... вина, свинины...
Сен-ии-улан! Я тебе бабу дам, все тебе делать будет. Сама, - и татарче-
нок почмокал с вылупленными от натуги глазами, - сама слаще арбуза!
Вот...
ву, затрепетал в беззвучном, оскорбительном смехе Тешка. А вслед за ним
пошла хохотом и вся остальная. Со стороны казалось: не смех, а что-то
гудит, скрипит, сопит и рвется, раздираемое ногами. Смеялся и Евграф
Подпрятов, осудительно покачивая головой, - округлилась смешком и Гара-
симова бурная борода, - вытирал слезы смеха Прохор Стафеев, - счастливо
обнажал крупные, вкось поставленные зубы Петька Ад. Не смеялся только
сам Юда.
полузакрывая глаза. - Ступай, я тебе сказал!
дел поочередно на всех, жалуясь. В его смуглой, нежной глазнице, казав-
шейся пушистою под изогнутой как лук бровью, повисла слеза. Потом она
скатилась на алое пятно стыда, тлевшее на щеке.
А-а... - увидел он татарченка и сам долго, грубо и зло хохотал, разливая
из бутыли.
предсказание скорого конца, но все еще волновался в уезде товарищ Бро-
зин, глядя на карту, где красным карандашом была обведена Воровская ок-
руга. - Над волостями, примкнувшими к барсукам, реяли тревожные пред-
чувствия. Сперва-то и сжились с ними. Спали с чутким ухом, не загадывая
про завтрашнее. Каждый день, не отмеченный выстрелом, считался напрасной
оттяжкой немилостивого срока. Догадывались о первом снеге: по первопутку
прискрипят сани из уезда, памятен будет на долгие годы мужикам первопу-
ток того года. На барсуков смотрели уже с жалостью, а не с доверием,
хоть и видели в них свое, сильное, неразумное и по одному тому уже обре-
ченное. Да и мало просачивалось известий о барсуках в затворенные наглу-
хо от страха мужиковские избы.
обжигать, названье им отсюда не Барсуки, а Жоголи. В Сусаковской волости
оброс слух как бы бородкой: уголь - в город на продажу возить, набрать
уйму денег хотят и уехать в теплые места от скорого советского суда.
Семь недель гостевал тот слух по волостям, а все еще не возвращался до-
мой, к досужему Попузинцу. Наконец, воротился, и не признал в нем нера-
зумного своего детища досужий: жжется уголь для отвода глаз. "Мы-де жо-
голи, уголь жгем. Мы-де угольная артель, из пропитанья трудимся. А уби-
вали и разные непотребства творили мужики-Воры, их и крошить распра-
ве"... - Вернулся слух таким - после того, как приходил Жибанда выжимать
мирскую лепту на барсуковское кормленье.
нем месте: ушли из нор, а на их месте стоят снега, а в снегу елки.
хоть бы следок зайчиный!
видал... Она не спроста стоит! - и поднимал указательный перст к носу.
гам, бродил Половинкин с отрядом добровольцев-мужиков же Гусаковской во-
лости, - народ бородатый, невоенный, и потому настойчивый. Первоначально
не обретали смысла в его гуляньи по снегам даже и присяжные догадчицы:
в снегах?..
но, будто сами Сусаки в уезд ходоков спосылали: "Дичаем-де от безв-
ластья. Приходите ворочать нами. Утолите невозможную нашу тоску"... Да и