выбралась из кабинета, цепляясь плечом за край двери.
незначитекльную часть зимнего вечернего времени. Теперь даже немного
стыдно в этом признаться, но почти все свободное время мы приносили в
жертву театру.
восторг, который охватил нас, когда мы получили в полное свое распоряжение
мельничный сарай.
нескольких сел#5.
ПРИМЕЧАНИЕ 5 с.501. "Пед поэма" 1935 с.48: "...это значило, что
мы можем обслужить несколько сел".
Значение драмкружка очень повышалось, повышались и требования к нему.
даже эти неудобства настолько вредными, что предлагал обратить театр в
подкатный сарай:
нужно печку ставить. А для публики печи надо.
крыша железная прямо без всякой подкладки. Печки топить - значит нагревать
царство небесное и херувимов и серахвимов, а вовсе не публику. И какие ты
печки поставишь? Тут же нужно в крайнем разе чугунки ставить, так кто ж
тебе разрешить чугунки, это ж готовый пожар: начинай представления и тут
же начинай поливать водой.
говорил:
пожар тут же без клопот - никто, здесь это, обижаться не будет.
представления. Нагреть театральный воздух они никогда не были в состоянии,
все тепло от них немедленно улетало вверх и вылезало наружу через железную
крышу. И поэтому, хотя самые печи накалялись всегда докрасна, публика
предпочитала сидеть в кожухах и пальто, беспокоясь только о том, чтобы
случайно не загорелся бок, обращенный к печке.
лампы, упавшей на сцене. Была при этом паника, но особого рода: публика
осталась на местах, но колонисты все полезли на сцену в неподдельном
восторге и Карабанов на них кричал:
кулис, с суфлерской будкой. За сценой осталось большое свободное
пространство, но мы не могли им воспользоваться. Чтобы организовать для
играющих сносную температуру, мы отгородили от этого пространства
небольшую комнатку, поставили в ней буржуйку и там гримировались и
одевались, кое-как соблюдая очередь и разделение полов. На остальном
закулисном пространстве и на самой сцене царил такой же мороз, как и на
открытом воздухе.
мей, необзримое пространство театральных мест, невиданное культурное поле,
на котором только сеять да жать.
быстро и на протяжении трех зим, никогда ни на минуту не понижая темпов
и размаха, кипела в таких грандиозных размерах, что я сам сейчас с трудоми
верю тому, что пишу.
никогда не гонялись за каким-либо клубным облегчением и ставили только
самые серьезные большие пьесы в четыре-пять актов, повторяли обычно
репертуар столичных театров. Это было ни с чем не сравнимое нахальство,
но, честное слово, это не было халтурой.
пределы Гончаровки. К нам приходили селяне из Пироговки, из Габриловки,
Бабичевки, Гонцов, Вацив, Сторожевого, с Воловьих, Чумацких, Озерских
хуторов, приходили рабочие из пригородных поселков, железнодорожники с
вокзала и паровозного завода, а скоро начали приезжать и городские люди:
учителя, вообще наробразовцы, военные, совработники, кооператоры и
снабженцы, просто молодые люди и девушки, знакомые колонистов и знакомые
знакомых. В конце первой зимы, по субботам, с обеда вокруг театрального
сарая распологался табор дальних приезжих. Усатые люди в серяках и шубах
распрягали лошадей, накрывали их ряднами и попонами, гремели ведрами у
колодца с журавлем, а в это время их спутницы с головами, закутанными до
глаз, потанцевавши возле саней, чтобы нагреть нахолодевшие за дорогу ноги,
бежали в спальни к нашим девчатам, покачиваясь на высоких кованых
каблучках, чтобы погреться и продолжить завязавшееся недавно знакомство.
Многие из них вытаскивали из-под соломы кошелки и узелки. Направляясь в
далекую театральную экскурсию, они брали с собой пищу: пироги, паляныци,
перерезанные накрест квадраты сала, спиральные завитки колбасы и кендюхи
(сорт колбасы). Значительная часть их запасов предназначалась для угощения
колонистов, и бывали иногда такие пиршественные дни, пока бюро
комсомольское категорически не запретило принимать от приезжих зрителей
какие бы то ни было подарки.
возможность приезжим погреться. Но чем ближе завязывались знакомства, тем
больше проникали гости в помещения колонии, и даже в столовой можно было
видеть группу гостей, особенно приятных и, так сказать, общих, которых
дежурные находили возможным пригласить к столу.
парики, всякие приспособления стоили нам рублей сорок-пятьдесят. Значит,
в месяц это составляло около двухсот рублей. Это был очень большой расход,
но мы ни разу не потеряли гордости и не назначили ни одного гроша в виде
платы за зрелище. Мы рассчитывали больше всего на молодежь, а селянская
молодежь, особенно девчата, никогда не имела карманных денег.
театральный зал потерял способность вместить всех желающих,
и тогда были введены входные билеты, распределявшиеся заранее между
комсомольскими ячейками, сельсоветами и специальными нашими подпредами на
местах.
театру. Из-за билетов происходили постоянные ссоры и недоразумения между
отдельными селами. К нам приезжали возбужденные секретари и разговаривали
довольно напористо:
перед лицом секретаря:
Было пятьдесят, а теперь тридцать.
попадей, лавочниц, куркулек - мы не считали. Вы там загниваете, а мы
должны считать?
загнивание, но на его место прилетает новый протестант:
пятнадцать штук.
только пятнадцать трезвых комсомольцев, да и то из них четыре старые
бабы, а остальные были пьяные.
спиртовом заводе, так от них действительно пахло...
придираетесь и выдумываете. Что это за загибы!
городским барышням да знакомым раздаете, а комсомольцы у вас на последнем
месте...
наша обязанность, неизбежный общественный налог, отказаться от уплаты
которого было невозможно.