свиту в двести пятьдесят человек и отправились в плаванье. Через две
недели мы пристали к французскому берегу, и доктора посоветовали нам здесь
остановиться. Королек этой области предложил нам свое гостеприимство,
которым мы охотно воспользовались. Жил он не очень удобно, но, перенеся
кое-что с корабля, мы отлично устроились в его нелепом старом замке.
Через три или четыре дня он должен был вернуться. В числе других новостей
я ждал известий о результатах еще одного из моих экспериментов. Мой план
заключался в том, чтобы заменить турниры чем-нибудь, что могло бы занять
моих рыцарей без вреда для окружающих, служить выходом для избытка их
энергии и в то же время поддержать лучшее, что в них было, - благородный
дух соревнования. Я создал из них группу игроков, которых тренировал в
тиши, и теперь приближался день их первого публичного выступления.
эту игру и поставить ее на недосягаемую для критики высоту, я подбирал
игроков в мои первые две девятки не по способностям, а по знатности, -
каждый рыцарь, участвовавший в игре, был владетельной особой. Подобного
народа вокруг Артура было всегда сколько угодно. Там нельзя было швырнуть
камешек, чтобы не угодить в какого-нибудь короля. Разумеется, о том, чтобы
эти господа сняли с себя доспехи, не могло быть и речи, они даже купались
в доспехах. Уж и за то спасибо, что они согласились внести некоторое
различие в свои доспехи, чтобы можно было отличить одну команду от другой.
Так, одна команда носила кольчуги в виде фуфаек, а другая - латы из моей
новой бессемеровской стали. Их упражнения на поле были фантастичны до
крайности. Они никогда не убегали от мяча, а поджидали его на месте, и мяч
отскакивал от бессемеровской стали на полтораста ярдов. А когда игрок с
разбегу кидался наземь и полз на брюхе за мячом, было похоже, будто
броненосец входит в порт. Вначале я назначил судьями лиц незнатного
происхождения, но от этого пришлось отказаться. Угодить моим командам было
не легче, чем любой другой бейсбольной команде. Первое решение судьи
обычно оказывалось и последним: его разрубали пополам, и друзья относили
труп на носилках. Когда заметили, что ни один судья не переживает игру,
судейская должность стала непопулярной, и я был вынужден назначать в судьи
людей, чье звание и высокое положение в государстве служили бы им защитой.
присутствовать пятьдесят тысяч человек; стоило проехать весь свет, чтобы
поглядеть на такую потеху. Все нам благоприятствовало; стояла чудесная
теплая весна, и природа уже облачилась в свой новый наряд.
41. ОТЛУЧЕНИЕ
нашей девочке внезапно стало хуже, положение ее было серьезное, и мы от
нее не отходили. Нам не хотелось, чтобы за ней ухаживали посторонние, и мы
вдвоем с Сэнди дежурили у ее постельки день и ночь. Ах, Сэнди, какое у нее
было прекрасное сердце, как добра она была, как искренна и проста! Она
была безупречной женой и матерью; а ведь женился я на ней только потому,
что, по рыцарским правилам, она была моей собственностью до тех пор, пока
кто-нибудь не выиграет ее у меня на поле брани. Сэнди изъездила всю
Британию ради меня, нашла меня на лондонском эшафоте и сразу же заняла
свое место рядом со мной, будто это было ее неотъемлемым правом. Я был
уроженец Новой Англии, и, по моим понятиям, наша неразлучность рано или
поздно могла скомпрометировать ее. Она этого не понимала, но я, чтобы
прекратить всякие споры, поспешил обвенчаться с нею.
сокровищем. Через год я уже обожал ее; она была самым близким и милым моим
товарищем. Толкуют о прелестях дружбы между лицами одного и того же пола,
но такая дружба вздор в сравнении с дружбой мужа и жены, живущих общими
стремлениями, общими идеалами. Первая дружба - земная, вторая - небесная.
столетий, и неудовлетворенный дух мой бесплодно взывал к исчезнувшему
миру, не получая ответа. Много раз Сэнди слыхала слова, которые я бормотал
по ночам во сне. И со свойственным ей великодушием решив, что я твержу имя
женщины, которая когда-то была мне дорога, назвала этим именем наше первое
дитя. Я был тронут до слез и все же чуть не грохнулся на землю, когда она,
с улыбкой глядя мне в глаза в ожидании заслуженной награды, поднесла мне
такой сюрприз:
будет звучать музыкой в наших ушах. Теперь поцелуй меня, так как ты
знаешь, какое имя дала я нашей дочке.
бы жестоко: мне не хотелось испортить ее милую игру; поэтому я не выдал
себя и сказал:
твоя губы, - они ведь и мои, правда? - первые произнесли его. Вот тогда
оно прозвучит для меня музыкой.
стоило мне таких страшных усилий, что в течение нескольких недель у меня
все кости звенели на ходу. Так она никогда и не поняла своей ошибки.
Услыхав однажды те же слова в разговоре по телефону, она удивилась и
рассердилась, но я сказал ей, что телефонистки действуют по моему приказу:
милое имя моей утраченной подруги и ее маленькой тезки будет отныне
служить любезным телефонным приветствием. Это не было правдой, но это было
то, что нужно.
всего мира, не знали, что творится на свете. Наконец пришла награда:
девочку мы спасли. Были ли мы благодарны? Это не то слово. Вообще не
существует слова, способного выразить, что мы чувствовали. Это вы знаете
сами, если вам приходилось сопровождать ваше дитя в его странствии по
Долине Теней и потом видеть, как оно возвращается к жизни и улыбается все
озаряющей улыбкой.
поражены одною и тою же мыслью: прошло более двух недель, а корабль еще не
вернулся.
беспокоятся. Взяв с собой несколько человек, я проскакал пять миль и
взобрался, на вершину горы, с которой видна была морская даль. Где же мой
торговый флот, еще недавно оживлявший и украшавший это море своими белыми
крылами? Ни одного корабля! Ни паруса, ни дымка - от края до края мертвая
пустыня вместо кипучей и шумной жизни.
Мы не могли придумать никакого объяснения этой страшной перемене.
Вторжение? Землетрясение? Чума? Вся нация перестала существовать? Но
догадки были бесполезны. Я должен ехать, и сейчас же. Я взял взаймы у
короля его "флот" - единственное крохотное суденышко величиной с паровой
катер - и собрался в дорогу.
впервые после болезни заговорила, и мы чуть с ума не сошли от радости.
Детский лепет, коверкающий слова, - какая музыка может сравниться с ним! И
как грустишь, когда эта музыка смолкает, сменяется правильным
произношением, зная, что больше она уже никогда не коснется твоего
осиротелого слуха. И как отрадно было увезти с собой столь сладостное
воспоминание!
корабли, но со спущенными парусами и без всяких признаков жизни. Было
воскресенье, но в Кентербери на улицах - никого. И удивительней всего, что
нигде не видно было ни одного священника, не зазвонил ни один колокол.
Тоскливая тишина смерти царила всюду. Я ничего не мог понять. Наконец в
конце города мне попалась похоронная процессия; гроб провожали только
родственники и друзья покойного, священника с ними не было, - похороны без