приходили выносить.
кольт.
подвал. Когда в дверях показалась рубашка, Завалишин осипшим голосом
скомандовал:
смотрели друг на друга. Завалишин затрясся всем телом и едва не выронил
кольт.
скользкий пол - и сурово сказал:
крикнул:
тебя, как собаку. Кончай, трус проклятый!
ужаса.
раздельно произнес:
хвастал. Человека пристрелить не может. Ну что же теперь, идти мне спать?
когда Завалишин снова поднял кольт, Астафьев быстро взглянул ему прямо в
лицо и рассмеялся:
пли!
"ОРUS 37"
поссорились из-за того, что у одной из них оказалась обломанной иголка для
прочистки примуса; теперь они не смотрели одна на другую и не повернули
головы, когда в кухню вошел Эдуард Львович.
плитой. Он взял ее брезгливыми пальцами, хотел встряхнуть, но постеснялся и
унес к себе.
Но у него не было половой щетки; ее кто-то либо сжег в печурке, либо просто
похитил. У Эдуарда Львовича не хватило энергии произвести расследование
среди жильцов уплотненной квартиры. Он примирился с пропажей и управлялся
теперь одной тряпочкой, мыть которой не умел.
нотной этажерки и со стола. Затем, наклонившись с натугой, тряпочкой же
помахал по полу в сторону печки. У самой печки собралась кучка пыли и
каких-то ниток. Эдуард Львович собрал сор на листик твердой нотной бумаги и
ссыпал в печурку.
только носовым платком, который потом он встряхивал и клал обратно, в
карман. Клавиши были священны.
37" и рядом положил карандашик.
закончен, и вряд ли теперь карандашик мог понадобиться. "Орus 37" -
странная, лишенная мелодии, написанная всего в три дня вещь, совсем новая и
неожиданная даже для самого Эдуарда Львовича.
музыкальную пьесу, - теперь он сам оказывался ее автором.
логика и внутреннее оправдание. Но вдруг тема, едва намеченная и лишь
начавшая развиваться, прорезывается... как бы это объяснить... какой-то
музыкальной царапиной, раскалывающей ее затем сверху донизу. Тема упрямо
хочет нормально и последовательно развиваться, но царапина углубляется, рвет
натянутые нити музыкальной пряжи, треплет концы, путает все в клубок
трагической неразберихи. Момент отчаянной борьбы, исход которой неведом.
выправляются, концы вытягиваются из клубка, уже слышен авторитетный волевой
приказ (басы!), и вдруг - полный паралич логики: именно в волевых басах
рождается измена! Это был только ловкий обман, обход с тыла.
его старое и усталое сердце замирает, почти останавливается, как шевелятся
на затылке остатки волос и подергиваются надбровные дуги. Страница
преступная, непозволительная, - но это же сама правда, сама жизнь! Тут
нельзя изменить ни одной шестнадцатой! Композитор - преступник, но
композитор - творец. Слушатель и служитель истины. Пусть мир рушится, пусть
гибнет все,- уступить нельзя. Рвутся все нити, сразу, скачком; далеким
отзвуком тушуются и быстро умолкают концы музыкальной пряжи, тема мертвеет и
умирает,- и рождается то новое, что ужасает автора больше всего: рождается
смысл хаоса. Смысл хаоса! Разве в хаосе может быть смысл?!
изодрать в клочья эти последние страницы, этот продукт дикой измены всему
его прошлому, традициям старого классического музыканта, преемника и ученика
великих. Но сил для этого нет: преступник любит свое преступление. Если бы
сейчас, тут же, рояль Эдуарда Львовича окружили возмущенные тени Баха,
Гайдна, Бетховена, Моцарта и если бы они стали вырывать у Эдуарда Львовича
его рукопись, осыпая его проклятьями и добивая презрением, - он стал бы
отбиваться руками, карандашиком, пыльной тряпкой, подмял бы под себя свою
тетрадку, - но, пока жив, не отдал бы ее никому, ни живым людям, ни теням
умерших, ни даже тени своей матери. Если бы она, плача, умоляла его, - он
сам бы истек слезами, умер, но уступить не мог бы - даже ее мольбам. Вот она
- трагедия творчества!
растерянно оглянулся и, в волнении, пробежал комнату из угла в угол.
Повертываясь, зацепился пиджаком за угол нотной этажерки, испугался, поднял
упавшую тетрадь и далее не знал, что делать. Нет сомнения, что "Орus 37" -
изумительное произведение.
однажды влетевшая ночью в его комнату, пробившая окно и застрявшая в
штукатурке под обоями,- не она ли просвистала ему, что в хаосе может быть,
что в хаосе есть смысл! В смерти есть смысл! В безумии, в бессмыслице -
смысл. Нелепость седлает контрапункт, бьет его арапником и заставляет
служить себе, - разве это возможно! Белая ниточка у печурки осталась
неподобранной. Эдуард Львович наклонился, подскреб ее ногтем музыкального
тонкого пальца и бросил в открытую дверцу. Разогнулся не без труда - болела
поясница. И вдруг, бросив взгляд на ноты, раскрытые на пюпитре рояля, он
понял:
внятно:
доносилось шипение примусов и ругливая воркотня жиличек. Но Эдуард Львович
ничего не слыхал. Он сидел, подкошенный странным, внезапным сознанием того,
что "Орus 37" - гениальное постижение музыканта. Этот момент совпал с
приходом старости, - возможно ли? И еще беспокойная уверенность: они не
поймут, никто не поймет его последнего постижения.
как бы боясь расплескать чашу полноты и откровения, натянул на худые плечи
пальто на клетчатой подкладке, боком надел на голову широкополую свою шляпу
и, оглядев комнату невидящим взглядом, отворил дверь и вышел.
пюпитре рояля.
ЧАСЫ С КУКУШКОЙ
западу. Лето сменялось осенью, прекрасной в деревне, хмурой в городе. Зима
сковывала воды, заносила дороги, погребала опавшие листья. Теплело - и опять
возвращалась весна, обманывая людей надеждами, богато одаряя природу зеленой
мишурой, -
стрелок, не оставлявших никакого следа на круге, размеченном двенадцатью
знаками.
открывались новые раны, ныли, рубцевались; затихали вздохи и сменялись
первой радостью; новые страхи вставали в сумеречный час; в потоке жизни
Маккэфри Энн
Володихин Дмитрий
Конан-Дойль Артур
Контровский Владимир
Лукьяненко Сергей
Андреев Николай