этому сброду какие бы то ни было вольности; но ведь в людях при любых
обстоятельствах всегда и неизменно, по самой их природе скрыто вредоносное
начало. Быть может, быдло на нижней палубе развеселилось под влиянием
выпивки. Им дана возможность понемногу покупать пиво, хотя откуда у них
возьмутся деньги, уму непостижимо. Капитану говорили, что среди них нет ни
одного человека, у которого бы нашлось больше десяти кубинских песо. Правда,
после той драки во время обедни пошли слухи, что толстяк, ее затеявший, не
только профсоюзный агитатор и безбожник, но и контрабандой торгует крепкими
напитками; говорили, будто в Гаване он протащил на борт изрядное количество
мерзкого пойла - смеси сока сахарного тростника со спиртом, ромом это не
назовешь, - и тайком по дешевке продает его, пытаясь таким способом привлечь
учеников и последователей. Поиски контрабандного пойла остались
безуспешными; может быть, это лишь пустой слух. Но все равно, эти животные
(ведь они по своему развитию немногим выше четвероногих, а может быть, и
ниже) чересчур оживились - не к добру это. Плаванье только началось, до
Санта-Круса-де-Тенерифе еще далеко; и вообще капитану всегда неприятно,
досадно и тревожно видеть веселящееся простонародье, а уж на своем корабле -
и подавно. Все дурные предчувствия, что посещали его в этот день, обрушились
на него с утроенной силой - нет, сейчас совсем некстати розовые очки. Он
мельком глянул на часы и решился на самый разумный шаг. С капитанского
мостика был отдан приказ, он передавался сверху вниз, и наконец тот, кому
следовало, погасил на нижней палубе все огни, кроме двух необходимых -
носового и кормового, - двумя часами раньше, чем положено.
привыкли проводить вечера при электрическом освещении. Нередко они играли в
карты при луне, и не впервой им было танцевать при свете звезд. Те, что
послабее здоровьем и еще не оправились после морской болезни, наконец
сдались и уснули лежа ничком на палубе, в сторонке. Матери грудных младенцев
со вздохом облегчения опустились на парусиновые шезлонги и перехватили
малышей поудобнее. Все меньше и меньше слышалось криков, их сменяло
негромкое пение, и наконец остались лишь жалобные звуки гитар, будто
перекликались в дальнем лесу полусонные птицы.
верзилу; потрепанная одежда болталась на нем как на пугале, boina {Берет
(исп.).} лихо заломлен набекрень, из-под него торчит ухо. Лицо у верзилы
узкое, длинное, в глубоких морщинах, и тяжелая нижняя челюсть; широко
раскрывая беззубый рот, он запел куплеты собственного сочинения обо всем,
что ему подсказывали слушатели. Круг раздвинули шире, в такт захлопали в
ладоши, и он пел глубоким сильным басом, порой сбиваясь с мотива, наклонив
голову и неотрывно глядя в пол. Кто-нибудь выкрикнет слово, подбросит тему;
с минуту долговязый бормочет себе под нос, потом протяжно вскрикнет, пропоет
куплет и в заключение спляшет - медленно, неловко топчется на месте, шаг
вперед, шаг назад, пристукивая каблуками в лад дружным хлопкам слушателей. А
те в восторге, кричат, подсказывают новые веселые двусмыслицы - и он на лету
их подхватывает и перелагает в стишки.
который по долгу службы следил сверху за происходящим на нижней палубе,
точно за медвежьей ямой в зоопарке, решил, покуда нет другого приказа, можно
не вмешиваться. Моряцкая выучка и вся его служба основаны на нерушимом
правиле: ослушаться командира все равно что ослушаться Господа Бога и
чревато куда большими неприятностями, - и однако в самых дальних, тайных,
наглухо замкнутых глубинах его существа скрывались зыбучие пески сомнений, и
сейчас там шевельнулась ужасная, еретическая мыслишка: уж не чересчур ли
капитан тревожится по пустякам? И он усмехнулся про себя, вообразив, как
капитана бросает в пот при одной мысли о безобидных чертяках с нижней
палубы.
ускользнуть неслышно, как призрак. Хватит с него пассажиров, за день он сыт
по горло. Но эти (чего он знать не мог) на него никак не покушались: по
палубе ходили Дженни Браун и Гуттены со своим Деткой; Дженни пыталась
побороть тоску и тревогу, а Гуттены с Деткой - морскую болезнь и бессонницу;
и каждый надеялся отдохнуть от самого себя и от всех остальных, найти
успокоение в свежем морском ветерке и в убаюкивающей темноте. А молодой
моряк сбежал не столько от непрошеного вторжения в его одиночество, хоть и
редко выпадают за долгий хлопотливый день спокойные минуты, когда остаешься
наедине с собой, непременно к тебе с чем-нибудь да пристанут. Просто он на
горьком опыте узнал, что пассажиры на корабле - нудная и обидная помеха, и
научился при первой возможности удирать от них подальше. Сухопутные крысы
мужского рода ему без надобности, он нашел себе вполне приличных подходящих
друзей среди моряков того же ранга и происхождения; а что до одиноких
пассажирок - они пугали его, какими бы милыми поначалу ни казались: не
успеешь оглянуться - так и вцепятся в тебя, точно краб клешнями. Понятно,
нельзя быть чересчур разборчивым, тогда, пожалуй, потеряешь кусок хлеба
насущного. Пассажиры все одинаковы, ничего другого от них не жди,
безнадежно; а если они не пожелают плавать на этой паршивой посудине (он
стыдился почтеннейшей "Веры" и давно уже замышлял перебраться на судно
получше), придет конец и его профессии, которую он издавна приучен считать
одной из самых благородных. И все же надо смотреть правде в глаза: ему
ненавистны пассажиры всех мастей, просто видеть их тошно, себя не обманешь.
Тредуэл - и собой недурна, и, кажется, и впрямь славная женщина. Понемногу
он стал относиться к ней почти дружелюбно и сам понимал почему: она ни разу
не поглядела в его сторону, даже не заметила, что он существует на свете.
Такие пассажирки лучше всего, не то что испанка, от которой так и разит
духами и которая вечно старается поймать его где-нибудь в укромном уголке. А
у него есть невеста, и он этому очень рад, они знакомы с детства, и, надо
надеяться, он знает, чего от нее ждать, она не преподнесет ему никаких
неожиданностей; когда попадаешь на сушу, нужно, чтоб был у тебя надежный,
спокойный кров... Молодой моряк не знал, даже вообразить не мог и очень
неприятно был бы поражен, если б узнал, что Дженни и Гуттены тоже не
подозревают о его существовании. Ему казалось, он один имеет право на
равнодушие и сдержанность, у других такого права нет.
приветливее обычного; что бы молодая американка ни говорила, что бы ни
делала, даже если просто сидела молча, уронив руки на колени, она всегда
казалась странной и чуждой, Бог весть чего от такой можно ждать, но и это не
могло заглушить во фрау Гуттен природного добродушия. Тем более в начале
вечера муж заверил ее, что этому плаванью рано или поздно все-таки настанет
конец. А Дженни очень сочувствовала Гуттенам, оттого что все семейство
измучила морская болезнь.
- сказала фрау Гуттен. - То ему лучше, то опять хуже, - говорила она с
недоумением, словно о каком-то чуде природы.
между ушей. А выпрямляясь, взглянула по сторонам и увидела сперва Дэвида (он
словно бы прятался в одном конце палубы), потом Глокена - этот шел с другой
стороны, тоже увидал их и заторопился, явно желая присоединиться к их
компании. Дженни постаралась перед самой собой притвориться, будто не
заметила ни того, ни другого, а вернее - что это ее вовсе не касается.
голова стала тяжелая, мутная, но заснуть не удалось, и теперь он обрадованно
шел к людям, будто ждал от них помощи и облегчения. Все приветливо с ним
поздоровались, и он сказал, что такую прекрасную лунную ночь, когда так
хорошо дышится и так красив океан, проспать просто грешно...
молодой человек по имени Дэвид Скотт, относится к ней скорее не как к
любовнице, а как к жене или сестре, ни разу ни словом не упомянул о ней
соседям по каюте. Глокен раскинул руки, оперся подбородком о перила борта, а
Дженни повторила: да, лунную ночь грешно проспать где бы то ни было, тем
более на корабле, да еще в Атлантическом океане... Вот она раньше плавала
только к цветущим островам Карибского моря да в Мексику; а ведь
Атлантический океан выглядит куда внушительнее, Глокен с этим, наверно,
согласен? Кажется, и сам корабль чувствует, что здесь ему просторней, иногда
он резвится прямо как дельфин, и так далее, и так далее; Дженни болтала что
придется, без умолку, словно наедине с собой, и все поглядывала налево.
Глокен сразу понял, что она разговаривает не с ним, не даст ему слова
сказать и сама ничего такого не скажет, на что он мог бы, хоть и не сразу,
ответить; он выждал, чтобы ей наконец понадобилось перевести дух, и сказал
по-английски:
поклонился ей, негромко щелкнув каблуками, и сразу же заковылял прочь.
(та, видимо смущенная, держалась немного в стороне).
заговорил профессор Гуттен, по-доброму глядя на Дженни поверх склоненной
головы жены, - Люди с неизлечимыми физическими недостатками, особенно
врожденными, всегда чрезмерно чувствительны к отношению окружающих, тем
более в обществе, и вдвойне - если тут замешана особа другого пола... рано
или поздно, сами того не желая, вы непременно их чем-нибудь обидите, этого
не избежать...
чуть не со слезами сказала Дженни.
попробуем все-таки поспать хоть немного. Спокойной ночи!
прочь.
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Каргалов Вадим
Роллинс Джеймс
Зыков Виталий