забыть. Так и сделаю.
как она туда попала, и швырнул через плечо.
кончился, она бы и вас добавила для круглого счета.
запутанный рассказ, где она призналась бы только в мелком обмане. Сегодня
утром вы имеете полное, как я надеюсь, признание. Вы не дали мне его
прочесть, но ради любовного письмеца вряд ли бы вы стали вызывать прокурора.
Если бы по делу Леннокса вовремя как следует поработали, кто-нибудь раскопал
бы его послужной список, узнал, где его ранили, и все остальное. А попутно
всплыла бы и связь с Уэйдами. Роджер Уэйд знал, кто такой Фрэнк Марстон. И
еще один частный сыщик знал, на которого я случайно вышел.
ведут. Если дело уже закрыто, его не ворошат снова. Даже если никто не
нажимает, чтобы скорее с ним покончить. Я расследовал сотни убийств. В
большинстве случаев все концы сходятся, и закон вступает в силу. Бывает, что
и остаются какие-то неясности. Но когда есть мотив, средство, возможность,
бегство, письменное признание и сразу за ним самоубийство, этого более чем
достаточно. Ни одна полиция в мире не станет выделять дополнительного
времени и людей, чтобы оспаривать очевидное. В пользу Леннокса было всего
два аргумента: во-первых, некоторые считали, что он славный парень и не
способен на убийство; во-вторых, были и другие, кто мог прикончить Сильвию.
Но другие не удирали, не писали признаний, не пускали себе пулю в лоб. Это
все сделал он. А что касается "славного парня", то примерно
шестьдесят-семьдесят процентов убийц, которые расстаются с жизнью в газовой
камере, на горячем стуле или на виселице, были, по мнению их соседей,
безобидны, хорошо воспитанные люди, как миссис Роджер Уэйд. Хотите прочесть,
что она написала в своем письме? Ладно, читайте. Мне нужно в мэрию.
поздоровится.
увидел черно-белые фотокопии. Потом, дотрагиваясь только до краев,
пересчитал их. Их было шесть штук, каждая по нескольку страниц, сколотых
вместе. Я взял одну копию, свернул ее в трубку и спрятал в карман. Потом
стал читать следующую, лежавшую в папке сверху. Дочитав, сел и стал ждать.
Примерно через десять минут Эрнандес вернулся один. Он снова сел за стол,
перебрал фотокопии и убрал папку в ящик.
копировальная машина.
надо. Я встал. Внезапно он спросил:
не пустил в ход.
растягивать на больших пальцах. Тянул все сильнее и сильнее. Наконец, она не
выдержала и лопнула. Он потер палец, по которому ударил конец резинки.? Если
долго тянуть, никто не выдержит,? сказал он.? Даже самый страшный на вид.
Ну, пока.
остался.
обычную партию с утренней почтой. Прорезь для писем ? стол ? корзина.
Плотник ? Сапожник ? Портной. Сдул пыль со стола и разложил на нем
фотокопию. Свертывал я ее аккуратно, и трещин не было.
ясным для любого непредубежденного человека. Эйлин Уэйд убила жену Терри в
приступе дикой ревности, а потом, когда предоставилась возможность, убила и
Роджера, так как была уверена, что он знает. Выстрел в потолок у него в
спальне в ту ночь подстроила тоже она. Непонятно ? теперь уже навсегда ?
было одно: почему Роджер Уэйд молчал и не сопротивлялся. Должен же был
понимать, чем это кончится. Видно, он махнул на себя рукой, и ему стало
наплевать. Его профессией были слова, почти для всего он находил слова, а
вот для этого не нашел.
приму их все и лягу. Дверь заперта. Очень скоро меня уже нельзя будет
спасти. Говард, постарайтесь понять. У меня за спиной стоит смерть. Каждое
слово здесь ? правда. Я ни о чем не жалею ? разве, может быть, о том, что я
не застала их вместе и не убила вместе. Не жаль мне и Фрэнка, которого здесь
звали Терри Ленноксом. От того человека, которого я любила и за которого
вышла замуж, осталась одна пустая оболочка. Он перестал для меня
существовать. Когда он вернулся с войны, и я снова увидела его в тот день,
сперва я его не узнала. Он-то узнал меня сразу. Лучше бы ему умереть молодым
в снегах Норвегии, моему любимому, которого я отдала смерти. Он вернулся
другом бандитов, мужем богатой шлюхи, испорченным, погибшим человеком, а в
прошлом, может быть, мошенником. От времени все грубеет, снашивается,
покрывается морщинами. Жизнь не потому трагична, Говард, что красота умирает
молодой, а потому, что она делается старой и гнусной. Со мной этого не
случится. Прощайте, Говард".
что-то не хотелось. Я достал из стола свою дежурную бутылку, налил себе
порцию, затем снова снял с крючка телефонную книгу и поискал номер редакции
"Ежедневника". Набрал и попросил девушку соединить меня с Лонни Морганом.
в комнату прессы.
возьмете.
телефону. Он сказал, что уголовными делами не занимается. Я ответил, что все
равно он репортер, причем единственной независимой газеты в городе. Он
все-таки продолжал спорить.
время?
вещах, которые они давно похоронили.
салатом и выпил кофе. Кофе был переваренный, а сандвич не намного вкуснее,
чем лоскут, оторванный от старой рубахи. Американцы могут съесть любую
дрянь, если засунуть ее между ломтями поджаренного хлеба и скрепить парой
зубочисток, а сбоку будет торчать зеленый салат, предпочтительно слегка
увядший,
же,? худой, длинный и жилистый образчик усталой и бесстрастной человеческой
породы,? что подвозил меня домой из тюрьмы. Вяло пожав мне руку, извлек
смятую пачку сигарет.
посмотрел материал.
дал ему фотокопию. Он пробежал все четыре страницы быстро, а потом еще раз,
медленнее. Оживления в нем было заметно столько же, сколько в гробовщике на
дешевых похоронах.
какой-то дамой, потом соединился со своим собеседником, попросил его перейти
к другому телефону и перезвонить мне.
указательным пальцем. Раздался звонок, он поднес трубку к уху.
как вы это достали. Я перегнулся и забрал у него фотокопию.
на обороте штамп.
шерифа Лос-Анджелеса. Думаю, что подлинность проверить легко. И за него