него. "Куда же девалось уединение мое? -- говорил он. --
кишат людьми, царство мое уже не от мира сего, мне нужны
новые горы.
себе за мною! я -- убегу от нее".
тот, кто был позади его, следовал за ним: так что образовалось
трое бегущих один за другим -- впереди бежал добровольный
нищий, потом Заратустра, и позади всех тень его. Но недолго
бежали они так, ибо Заратустра скоро опомнился от своего
неразумия и сразу стряхнул с себя всякую досаду и всякое
отвращение.
пор не случались с нами, старыми отшельниками и святыми?
слышу я, как шесть старых дурацких ног топочут одна за другой!
И наконец, мне кажется, что ноги ее длиннее моих".
своим; он остановился и быстро обернулся назад, так что чуть
было не опрокинул на землю тень, которая преследовала его: так
близко следовала она по пятам его и так слаба была она. Ибо,
когда он измерил ее глазами, испугался он, как перед внезапным
призраком: так худ, черен, изможден и призрачен был этот
преследователь.
здесь? И почему называешь ты себя моей тенью? Ты не нравишься
мне".
тебе не нравлюсь, ну что ж! о Заратустра, я хвалю тебя и твой
хороший вкус.
вечно в дороге, но без цели и даже без родины; так что мне,
поистине, немногого недостает до вечного жида, разве только что
не вечен я и не жид.
гонимой каждым ветром? О земля, ты стала для меня слишком
круглой!
спала я на зеркалах и оконных стеклах: все берет от меня, но
ничто не дает, я становлюсь тощей -- почти похожу я на тень.
дольше всего, и, если я и пряталась от тебя, все-таки я была
твоей верной тенью: где бы ни сел ты, садилась и я.
призрак, который охоч бегать зимою по крышам и по снегу.
дурному и дальнему: и если что-нибудь во мне может быть названо
добродетелью, так это то, что не боялась я никакого запрета.
мое, все пограничные столбы и всех идолов опрокинула я, за
самыми опасными желаниями гонялась я, -- поистине, по всем
преступлениям однажды прошлась я.
великие имена. Когда черт меняет кожу, не отпадает ли тогда
также и имя его? Ибо имя есть только кожа. И сам черт, быть
может, -- только кожа.
самые холодные воды погружалась я сердцем и головою. Ах, как
часто стояла я поэтому нагая и красная, как рак!
добрых! Ах, куда девалась та изолгавшаяся невинность, которой
некогда обладала я, невинность добрых и их благородной лжи!
и она давала мне пинка. Много раз думала я, что лгу, и только
тогда прикасалась я -- к истине.
касается меня. Уже ничто не живо, что я люблю, -- как могла бы
я еще любить самое себя?
так хочет даже святой. Но, увы! есть ли еще для меня --
радость?
парус мой?
едет, знает также, какой ветер ему по пути.
воля; крылья негодные, чтобы летать; разбитый хребет.
знаешь, это искание было взысканием моим, оно пожирает
меня.
его и нигде не нашла. О вечное везде, о вечное нигде, о вечное
-- напрасно!"
словах ее. "Да, ты -- моя тень, -- сказал он наконец с грустью.
---------------------------------------------------------------------------
странник! Плохой день был у меня: смотри, как бы не наступил
еще худший вечер!
показаться блаженством. Видела ли ты когда-нибудь, как спят
заключенные преступники? Они спят спокойно, они наслаждаются
впервые своей безопасностью.
какая-нибудь узкая вера, какое-нибудь жестокое, суровое
заблуждение! Ибо теперь соблазняет и искушает тебя все узкое и
твердое.
утрату? Вместе с ней ты -- потеряла и дорогу!
ли ты на этот вечер иметь пристанище и отдых? Так иди вверх в
пещеру мою!
тебя. Уже ложится как бы тень на меня.
тому же я еще долго должен быть весел и на ногах. Вечером же
будут у меня -- танцы!" --
был один и продолжал встречать только себя, он наслаждался и
упивался своим одиночеством и думал о хороших вещах -- целыми
часами. В полуденный час, когда солнце стояло прямо над головой
Заратустры, проходил он мимо старого дерева, кривого и
суковатого, которое было увито обильной любовью виноградной
лозы и скрыто от себя самого; с него свешивались путнику пышные
желтые гроздья. Тогда захотелось ему утолить маленькую жажду и
сорвать одну кисть; но едва протянул он к ней руку, как
овладело им другое желание, более сильное, -- лечь под деревом
в самый полдень и уснуть.
среди таинственной тиши пестрой травы, как забыл он тотчас о
своей маленькой жажде и заснул. Ибо, как гласит поговорка
Заратустры: одно бывает необходимее другого. Только глаза его
оставались открытыми: ибо они не могли досыта насмотреться и
насладиться деревом и любовью к нему виноградной лозы. Но,
засыпая, так говорил Заратустра в сердце своем:
происходит со мной?
легкий, как перышко, так -- сон танцует на мне.
Легок он, поистине! легок, как перышко.
меня ласкающей рукою, он принуждает меня. Да, он принуждает мою
душу потягиваться --
душа! Неужели вечер седьмого дня пришелся для нее как раз в
полдень! Уж не блуждала ли она слишком долго, блаженная, среди
добрых и зрелых вещей?
тихо, странная душа моя. Слишком уж много доброго вкусила она;
эта золотая печаль гнетет ее, она сковывает уста.