Чтение 59–й страницы книги ~Маникюр для покойника~

- Пока все ясно?

- Да, - ответили мы.

- Ну ладно, едем дальше.

Глава 31

- Только за Катей захлопнулась дверь, - сказал Костин, - как Михаил
кинулся к компаньону с вопросом: "Что делать?"

Слава успокаивает подельника, предлагает не волноваться и берет дело в
свои руки. Сначала он просто водит за нос Катю, сообщая, что на телевидении
нет свободного эфирного времени, а газеты берут информацию за месяц. Пока
наивная женщина ждет, Гоголев быстро свертывает производство и переводит
заводик в другое место.

Время бежит, Катя начинает понимать, что ее попросту дурят, и настает
момент, когда она звонит и говорит Громову:

- Все, завтра иду в милицию.

Михаил просит не торопиться и велит ей быть....утром возле Останкинского
телецентра. Якобы он наконец договорился о записи, и Катя своими глазами
увидит, как они со Славой начнут каяться. Женщина является на встречу и
попадает в лапы к Славе. Тот привозит женщину к себе домой и требует
подлинники документов, обещая в случае отказа просто убить Катю. Та просит
отпустить ее, обещая, что привезет папки через час, но подобная просьба
вызывает у Гоголева нездоровый смех, и он велит, протягивая телефон:

- Давай договаривайся с какой-нибудь подружкой, пусть подъезжает к метро
"Динамо".

Катя начинает звонить.У нее есть всего две близкие, абсолютно надежные
подруги: Лена и Надя. Но одна уехала отдыхать в Карловы Вары, а у другой
дома муж сообщает:

- Вечером Надюшкина мать звонила из Тамбова, якобы у нее инфаркт. Врет,
наверное, как всегда, но Надя туда в семь утра умотала.

И тогда, в полном отчаянии, Катюша обращается к Ефросинье...

- Кстати, - поинтересовался Костин, - а откуда вы друг друга знаете?

- Она прыгнула под мою машину, хотела покончить с собой, - буркнула Катя.

- Ага, - кивнул головой майор, - что-то подобное я и предполагал.

Ефросинья едет к Катукову, и тут начинается чехарда и полный бред.
Привезенный портфельчик оказывается пустым. И Слава велит искать документы,
определив на все срок в две недели. Здесь следует оговориться. Гоголев
выглядит внешне абсолютным бандитом - огромный, наглый, грубый, он похож на
отмороженного "быка" из какой-нибудь группировки. Но только внешне. На самом
деле Слава трус и никогда не имел дело с законом, хотя усиленно
прикидывается авторитетом, используя блатной жаргон. На Ефросинью его вид
действует завораживающе, она до полусмерти пугается, принимая Славу за
крестного отца мафии, и начинает бестолковые поиски.

- Не верю, что Михаил оказался способен на такое, - медленно проговорила
я, - не верю, тут ошибка. Он интеллигентный человек, неспособный на
подлость!

- Дорогая Ефросинья... - завел майор. Но я прервала его:

- Сделайте одолжение, это имя мне неприятно.

- Как же вас называть?

- Евлампией.

- Дорогая Евлампия, - вновь сказал Костин, - вы просто совершенно не
знали человека, возле которого довольно долго прожили.

- Все равно не верю, - упорствовала я. - Ну зачем ему, богатому
бизнесмену, связываться с сомнительным делом?

- С чего вы решили, что он богат?

- Как! - растерялась я. - Но мы ни в чем себе не отказывали, и потом, он
сам говорил, когда нас сватали.

- Именно что сам, - фыркнул Владимир. - Его дело дышало на ладан, когда
очень удачно подвернулись вы. Знаете, какое приданое дала за вами матушка?

- Приданое?

- Ну да, насколько понимаю, она мечтала увидеть вас замужем, а женихи все
не появлялись. Вернее, появлялись, но не те. Поэтому, когда тетка Михаила
предложила вас сосватать, она потребовала за невестой приданое.

Маменька отдала дачу и картину Кустодиева, подлинник великого мастера.
Михаил продал полотно и вложил деньги в бизнес, что позволило ему
продержаться на плаву. Потом мамочка умерла, а Михаил продал ее квартиру и
вновь вложил полученные доллары в дело, ну а потом началась витаминовая
афера.

Я удрученно молчала. Это было похоже на правду. То-то супруг взбесился,
узнав, что я заказала "Витаформ", теперь понятна его злоба.

Воцарилось долгое молчание. Потом Володя мягко сказал:

- Понимаю, вам сейчас тяжело, но нужно осознать - Громов никогда не любил
вас.

- Почему же тогда он был столь внимателен, выполнял любые капризы? - тихо
поинтересовалась я.

Володя с жалостью поглядел на меня:

- Знаете, какое вам досталось после смерти родителей наследство? Я пожала
плечами:

- Дача, квартира, ну мебель, и еще, оказывается, картина,

Майор так и подскочил на стуле:

- Господи, да вы жили словно в колбе. Ну вспомните кабинет своего отца,
что там было на стенах?

Я напряглась:

- Какие-то пейзажи, портреты... После папиной смерти мамочка все убрала
куда-то, говорила, будто не может смотреть на них, постоянно плакала.

- Ваша маменька, - медленно произнес Костин, - была уникальная женщина,
редкого трезвого ума, да еще обладала расчетливостью, ей бы не в опере петь,
а сбербанком руководить. А пейзажи и портреты, которые вы не можете
припомнить, составляют одну из лучших в нашей стране коллекций русского
искусства. Ваш отец собирал ее всю жизнь.

Я разинула рот. Ну и ну!

- После кончины мужа, - продолжил Володя, - ваша мама убрала картины, но
не потому, что они вызывали тяжелые воспоминания. Она боялась воров. Полотна
отправились к ближайшему другу семьи - Геннадию Ивановичу Юровскому. Знаете
такого?

Я кивнула:

- Конечно, дядя Гена, только он жутко старый.

- Ну не настолько жутко, - хихикнул Костин, - ему всего восемьдесят. И
притом сохранил полный разум, мыслит четко, быстро и даст фору любому
молодому человеку.

Ольга Петровна передала картины Геннадию Ивановичу сначала просто на
сохранение. Лучшее место трудно было придумать. Юровский - крупнейший
специалист в области ракетостроения, мировая величина, и в доме у него
постоянно находится охрана. Незадолго до смерти, уже в больнице, Ольга
Петровна попросила ближайшего друга:

- Гена, после моей кончины ни за что сразу не отдавай всю коллекцию
дочери.

- Почему? - удивился Юровский.

Ольга Петровна вздохнула. Она до беспамятства обожала своего ребенка и
сделала все, чтобы девочку не коснулись жизненные тяготы. Результат не
замедлил сказаться. Любимая дочь в тридцать лет оказалась инфантильным,
абсолютно не приспособленным к жизни цветком, болезненным и глубоко ранимым.
По счастью, Ольге Петровне удалось выдать ее довольно удачно замуж, но
молодому зятю она все же до конца не доверяла, потому что сказала ему:

- Миша, Фросенька обеспеченная девочка. Даже если станет продавать по
картине в год, всю жизнь проживет безбедно, в свое удовольствие. Но доверять
сейчас детке капитал нельзя, она слишком молода и неразумна. Поэтому всем
станет распоряжаться Геннадий Иванович.

Четкие указания получил и Юровский. Во-первых, давать только по одному
полотну в год, во-вторых, иметь дело лишь с Михаилом, в-третьих, рассказать
"неразумной девочке" правду только тогда, когда та достигнет подходящего
возраста. А он был определен Ольгой Петровной в сорок лет. В день
сорокалетия дочь должна была получить из рук Юровского оставшиеся картины и
могла делать с ними что захочет.

Ольга Петровна убивала сразу нескольких зайцев. Естественно, что супруг,
знающий, каким капиталом обладает жена, поостережется плохо относиться к ней
и никогда не затеет бракоразводного процесса. А инфантильная девушка будет
жить припеваючи, лишенная возможности потратить все деньги сразу на
какие-нибудь глупости. Было только одно "но".

- А вдруг я умру? - спросил Юровский, быстренько посчитавший, что в день
сорокалетия Фроси ему самому должно уже стукнуть восемьдесят три.

Ольга Петровна нахмурилась:

- Ты этого не сделаешь! Никогда! Имей в виду: Андрей тебе подобного
никогда не простит и на том свете к ответу призовет.

- Понял, - рассмеялся Геннадий Иванович. - Разрешите исполнять, товарищ
генерал?

Шутки шутками, но он благополучно проскрипел до восьмидесяти одного года,
выдавая Михаилу портреты и пейзажи. Тот продавал вещи, и они жили с женой
безбедно.

Громов постарался сделать так, чтобы супруга, не дай бог, не превратилась
в самостоятельную личность. Сначала он предложил ей отказаться от концертной
деятельности, мотивируя свои действия полной бесталанностью жены. Ефросинья,
не слишком любившая арфу, легко соглашается. Кстати, коллеги по филармонии
вспоминали, что Романова играла не так уж плохо, только всегда была зажата и
испуганна.

Посадив жену дома, Михаил начинает вкладывать в ее голову мысли о
невероятной болезненности. На первый взгляд подобное поведение кажется
заботой. "Дорогая, не пей холодной воды, заболеешь!", "Милая, не ходи
сегодня на улицу, помни о своих слабых легких", "Очень прошу, носи с собой
лекарства, вдруг приступ астмы приключится". Как все артистические натуры,