Чтение 59–й страницы книги ~Боги слепнут~

и решил посмотреть, прикажу ли я тебя выгнать.

- Я назвался, - отвечал Марк. - Мне сейчас не до розыгрышей.

И вправду выглядел он неважно - лицо серое, щеки запали, а волосы
поседели, хотя он не стар. О боги, он ведь мой ровесник, неужто и я выгляжу вот
таким потрепанным жизнью, уставшим? Или всему причиной рана Марка? Ранен он в
левое бедро выше колена, и рана не желает заживать, хотя ее и прижигали каленым
железом. Рана давнишняя, и странно, что она не затягивается.

Я позвал Дионисия и еще двоих и велел перенести Марка в бани, благо они
были протоплены - раненому не повредит с дороги хорошее мытье и потение в
лаконике.

Я тут же велел послать за медиком. Выяснилось, что в ноге застряла
деревянная щепка и кусок ткани и оттого рана оставалась открытой. То, что Марк
не умер, можно считать чудом. Природа наделила его удивительным здоровьем.
Вечером медик извлек из раны вместе с гноем эту самую щепку, а на следующее
утро Марк велел перенести себя в триклиний и принял участие в нашей трапезе.
Тогда-то мы и собрались все вчетвером. Разумеется, речь пошла о последних
завоеваниях Траяна. Я ожидал, что Марк начнет восхвалять прежнего императора.
Но я ошибся. Едва мы заговорили о Трояне и его преемнике, как Марк помрачнел.

- Тебя не вдохновляют новые приобретения Рима? - с деланным изумлением
спросил Серторий - по его понятиям военный должен приходить в восторг, когда
наши границы расширяются.

- Нет, - кратко отвечал Марк.

- Но ты же солдат.

- Я бы вообще не хотел больше ни воевать, ни убивать.

- Значит, ты будешь искать какой-нибудь гражданской должности?- продолжал
допытываться Серторий.

- При Домициане философы были изгнаны из Рима, - сказал Марк.

Марк никогда ни о чем не говорил прямо. Я слышал, что на востоке он принял
участие в мистериях и был посвящен в культ Митры. Однако сам он никогда не
рассказывал об этом. Неужто Марк решил заняться философией?

- Ныне настоящая философия не в моде, - заметил я. - Все больше толкуют о
чудесах и откровениях. Наш мир хаотичен, а не разумен.

- Наш мир хаотичен потому, что в наше время больше нет героев. Даже Катон
Утический вызывает улыбку, хотя умер за Республику. Теперь все зачитываются
похождениями подонков и подробностями жизни бывших рабов и кинэдов. Петроний
Арбитр стал выше Вергилия, - вздохнул Серторий.

- Подумаешь, доблесть - пырнуть себя кинжалом! Сколько людей делали это из
трусости, стоило Нерону нахмурить бровь...

- Не будем о принцепсах. Если не хочешь, чтобы у меня испортился аппетит,
- перебил меня Серторий.

- Тебя не устраивает Адриан? По-моему, он - достойный преемник Траяна.

- Да, Андриан достаточно умен и достаточно честен, - согласился Серторий.
- Но что из того? Один принцепс может быть умен и честен. Ну, два могут, даже
три. А десять? Нет, никогда. Тем более, десять подряд. Так что не будем о
принцепсах. Лучше займемся книгами. Книга может быть хороша сама по себе. Одна,
в единственном числе. Все остальные пусть будут дрянью. Блеска одной они не
затмят.

Виночерпий наполнил наши чаши. Вечер был тих и светел. Приятно говорить о
книгах в такой вечер.

- Книги пишут в основном о принцепсах, - сказал Марк раздраженно.
Возможно, рана еще его беспокоила.

- Что мешает тебе сочинить что-то, отличное от того, что ныне популярно. Я
предлагаю всем вместе сочинить какую-нибудь занятную книжку, только не сатиру.
- Серторий болтал первое, что приходило в голову. По крови он грек и склонен к
фантазиям.

- Терпеть не могу сатир. - Я не говорил тогда этой фразы, но теперь не
удержался и вставил ее в текст. - Завидую иногда старику Гомеру. Из его поэм
вырос целый мир. Они определяли дух Греции.

- Нет, Гомер сейчас не подойдет. Кого устроит герой, крушащий скулы? -
покачал головой Серторий. - Все жаждут искупления и прощения. И ищут страдания.
Да, да, ищут страдания, сознавая несовершенство этого мира. Я бы хотел написать
историю бродячего философа.

- Описывать фанатика, невнятно бормочущего свои поучения, грязного, с не
чесанной бородой, от которого воняет потом, в пыльном хитоне - нет, увольте,
друзья, я этим заниматься не собираюсь, - в первый момент мне совершенно не
понравилась идея Сертория.

- Почему фанатик, почему бормочет и почему грязный? - с улыбкой спросила
Береника. Сегодня она выбрала для губ краску лилового оттенка. Это означало,
что сегодня она будет дерзкой. - Он будет смелым, красивым, уверенным в себе.
Да, да, он должен все время повторять: "Радуйтесь, что я с вами. Цените время,
пока я с вами..." Он придет в дом, а ноги ему омоют не водой, а мирром.
По-моему, неплохо. Бродяга, которому ноги омывают мирром. На нем будет драный
хитон и в то же время все будут смотреть на него как на царя, - произнесла она
мечтательно. - Или как на бога. Или сына бога... И сам он будет взирать на
других, как бог. Без презрения, но все равно как бог. Герой - вот что дает
бессмертие сочинению. Если читатель влюбляется в твоего героя, если плачет,
когда тот умирает, - значит, ты сделал нечто замечательное.

- Ты рассуждаешь по-женски.

- Но все эти сухие сочинения, которыми восторгается Рим, похожи на корки,
оставленные в наследство, библиотечным мышам. В Риме умеют сочинять либо
сатиры, либо заумные трактаты!

- Это будет пользоваться успехом? - засомневался Серторий.

- Никогда не знаешь, что будет пользоваться успехом, а что нет. Обычно
пользуются успехом или божественные произведения, или посредственные, средние
проходят незамеченными, - сказал и я свое веское слово.

- Самое главное - удачно описать смерть героя, - сказал Марк. - Умирая,
герой покоряет мир. Как умер наш герой?

- Его могли распять, как раба.

- Человек, который воображал себя богом, умер на кресте? - переспросил
Серторий.

- В этом что-то есть - позорная казнь бога, - произнесла Береника
задумчиво. - Вслушайся в эти слова. Они волнуют воображение. Они противоречат
друг другу - все три. Это корни невиданного растения, прорастающие намертво
через человеческую душу. Противоречие, сводящее с ума, приводящее в восторг.
Таково бессмертие на вкус. Соленая сладость, сверкающая тьма - вот его
название.

- Ну что ж, пусть его распнут на кресте. И тут же начнется страшная гроза,
земля расколется и...- принялся фантазировать Серторий.

- Думаешь, это подходящая сцена? - засомневался я. - От нее за милю несет
театром. Потом появится бог из машины...

- А кто его казнит ? - спросил Марк.

- В Иудее был какой-то философ, которого распяли во времена Тиберия. Я
читал об этом где-то. Кажется, у Тацита. Если это так, то отправить философа на
казнь должен был Понтий Пилат. Прокуратор Иудеи славился жестокостью.

- Жестокий правитель убивает философа? - засомневался Серторий.- Явный
намек на Домициана.

- Пусть будет не так, - опять вмешалась Береника. - В нашей книге не
должно быть ничего однозначного. Пилат был жесток, но наш философ ему почему-то
понравится, и Пилат захочет его помиловать. Царь Ирод посмеется над бродячим
философом, первосвященник будет требовать казни, а римский прокуратор
попытается спасти несчастного, а когда не получится, воскликнет...- Береника
замолчала, подыскивая подходящую фразу.

- "Что за безумье, увы! Ужели смертоубийство".

- Просто речною водой можно, по-вашему, смыть!* - подсказал тут же
Серторий.

* Овидий. "Фасты". Пер. Ф.Петровского.

- Да, да, Пилат омоет руки, будто захочет смыть с них кровь невинной
жертвы, - подхватила Береника.

- Я никогда не был в Иудее, - признался Серторий. - Как я смогу описать
эти места?

- Какое это имеет значение? Другие там тоже не были. Напишешь, как
представляешь эту землю ты. Наш философ будет рассказывать занятные истории с
поучительными выводами.

- Что-то вроде басен Эзопа? - усмехнулся одной половиной лица до того
молчавший Марк.

- Может и так... но нечто другое. А ты, Серторий, выищешь у философов для
него афоризмы, которыми так славился Эпиктет.

- Да вот, к примеру, мне один сразу пришел на ум..

"Питтак, оскорбленный одним человеком, мог наказать его, но отпустил со
словами: "Прощение - лучше мщения". Первое свойственно людям добрым, последнее
- злым"*. А когда Эпиктета спросили, чем можно мстить своему врагу, он сказал:
"Стараться сделать ему как можно больше добра".

- Неплохо. Нашему философу подойдет. Однако форма. Обрати внимание на
форму. Форма должна быть совершенной. Тогда каждое слово обретет удесятеренную
силу. С Эпиктетом все понятно. Тут все строго, как в геометрии Евклида. А нам
надо придумать такую фразу, которая вызовет бурю протеста и одновременно
ощущения высшей правоты. Это будет действовать, как магия. Все должно быть
примитивно и одновременно сложно. Две крайности соединим вместе. Вспомни
Ликурга, как он перевоспитал своего мучителя, который выколол ему глаз. Что бы
мог сказать Ликург?

- Ты вынул у меня один глаз, вынь и второй, - предположил Марк.

Я думал, что Марк неудачно пошутил, но Беренике его слова понравились.

- "Ничто, кроме души, недостойно восхищения, а для великой души все меньше
ее"**, - процитировала она.

* Эпиктет.

** Сенека.