собой; и хотел бы он знать, что в конце концов перевесит. Отдавать приказы
было некогда и некому, все резервы, включая самого лавагета, утонули в
рычащей мешанине боя, и можно было делать лишь одно - тупо отражать и
наносить удары, доверившись телу и стараясь не думать. Чтобы выжить. Чтобы
не упасть в вязкую трясину, подняться из которой уже не будет суждено.
Чтобы отправить по протоптанной дороге в Эреб еще одного орхоменца. Вот
этого. И вот этого. И еще вон того, с разорванным ртом. И еще...
колесницами, наглухо перекрылся щитом и лишь изредка коротко и зло бил
зажатым в правой руке копьем, чутьем старого воина ловя единственно
возможный миг для змеиного укуса листовидного жала.
несколько дротиков - и некоторое время не подпускал к себе минийцев, но
дротики скоро кончались, и все начиналось снова.
открывшийся бок.
своего укрытия.
Золоченая, запряженная вороной парой, она попирала трясину, словно под
колесами лежала укатанная дорога, и брызги грязи не приставали к сияющей
обшивке.
знаменитого шлема?! - и разил копьем направо и налево, одновременно правя
упряжкой и не замечая свистящих вокруг стрел и дротиков.
его коней выросли крылья.
сразу же знакомый голос Гермия произнес: "Не было на Олимпе лишь кровавого
Арея - но кому не известно мнение Эниалия по поводу любой войны?.."
криками подбадривая друг друга, уже стягивались к остановившимся вороным
жеребцам, к хохочущему лже-Эргину - в этом Амфитрион больше не сомневался.
Птерелай-Циклоп чудом вырвал из битвы и отправил в поддержку басилею.
через наваленную перед ним кучу трупов.
голос. Амфитрион лгал сам себе, прекрасно зная, что это не один, а два
голоса, один из которых принадлежал лукавому богу в крылатых сандалиях, а
другой был его собственным, голосом того Амфитриона, который безумно хотел
жить... приказав голосам, чьи бы они ни были, заткнуться, лавагет
перебрался через завал и, по колено проваливаясь в грязь, пошел к воину в
знакомом шлеме.
оказал ему честь, придя на выручку Орхомену - и, разумеется, не стал
портить игру богу, раз бог на его стороне, на стороне благоразумного и
благочестивого басилея Эргина!
свалке, лицо басилея было заляпано грязью - и никем не узнанный Эргин
просто старался держаться поближе к своему божественному двойнику, видя,
куда перемещается центр боя.
внезапно - и столь же внезапно исчез, когда лавагет молча ткнул его копьем
в живот; но древко застрявшего копья с треском сломалось.
лавагета еще раз скользнул по шевелящейся трясине, по опрокинутой на бок
повозке с отлетевшим колесом... колесом...
застыл, согнувшись в пояснице, а потом отчаянным усилием выпрямился,
занося над головой дубовое, обшитое медью колесо, весящее никак не меньше
таланта [талант - мера веса, около 26 кг], для последнего броска.
фиванец, неуклонно движущийся к богу на золоченой колеснице, спасавшему
Орхомен.
зашарил взглядом вокруг себя - и вдруг Эргин узнал врага!
сопровождал дань в Орхомен; и еще один раз - на колесничных состязаниях в
Аргосе.
предательское болото, сделал еще шаг и, повернувшись к басилею спиной,
поднял покореженное колесо.
фиванского лавагета, решил не рисковать.
спину Амфитриона, как раз в прореху треснувшего доспеха.
сошлась воедино вся боль его не столь уж короткой жизни, всего себя, уже
мертвого, но еще живого, все презрение к богам и людям, бьющим в спину -
все, что мог, вложил Амфитрион в это колесо, которое любил сейчас больше
жены, детей, жизни, сделав дерево и медь частью себя, отрываемой с
животным ревом.
и бог, нелепо взмахнув руками, полетел в грязь.
оброненный меч - добить, добить фиванца! Наконец пальцы чудом нащупали
знакомую рукоять; басилей с кривой улыбкой выпрямился, но какая-то
непонятная сила, словно котенка, отшвырнула его в сторону, заставив
выронить с таким трудом найденное оружие.
Амфитриона вверх. И лавагет увидел перед собой, в прорези конегривого
шлема, неистово горящие глаза Арея-Эниалия.
ребристому забралу шлема. - Ты опоздал, бог! Можешь добить меня... если
хочешь...
прислонив к стоявшей рядом минийской колеснице.
на смертного и бога, не зная, кто перед ними.
необходимо было добить - и тогда клич: "Амфитрион мертв!" окончательно
переломит ход битвы.
он, Эргин, является басилеем гордого Орхомена!
ничком, оставив заботы живым - из-за уха у него торчало длинное оперенное
древко стрелы.
стрелу и с диким изумлением уставился на свою ладонь, глубоко оцарапанную
наконечником.
накладывал на тетиву варварски длинного лука последнюю стрелу.
кто отказался быть возничим на колеснице Арея.
завала из камней, бревен и глины; словно сам бог Кефиса поднялся из мутных
глубин, желая выйти на берег.
увидел лицо плывущего. Это был тот же самый юноша, который натягивал
сейчас лук на обрыве; это была та же самая стрела. И столько ярости и
неотвратимой мести было в этом раздвоившемся лице, что Арей содрогнулся.