Натура у Газарии такая. Придется молиться богам, чтобы они не делали меня
женщиной.
тоже пора завести хозяйку дома.
говори о старухе, есть нечто этакое в ее воспитанницах - он заговорщически
улыбнулся Гиртеаде. - Мне не нужна крикливая приказчица или повариха. Я
сам могу быть крикливым. Я хочу посмотреть на жену и... успокоиться. Какой
бы злой ни вернулся домой: посмотреть и успокоиться. Вот она - моя душа,
красивая, невредимая, равнодушная ко всяким глупостям, на которые обращает
внимание тело. Чтобы казалось, будто я вернулся к самому себе. Смотрю на
Гиртеаду и верю, что такое может быть, что такие женщины есть. Правда я их
не встречал ни в Дамаске, ни здесь, в Тарсе. Но, наверное, София их
высиживает! И еще мучает женихов, дабы слаще им потом было жить...
ничтожеством. - Он виновато положил руку на плечо жены. - Мне бы надо это
говорить тебе. Пастух пастухом - так редко слова, достойные тебя, приходят
в голову.
Гиртеада. Хоть ты и прорицатель, а пастух пастухом. А я, хоть и сводник,
сказать слово иногда могу!
мелодию.
Газарии могут из пустоты сделать хорошее настроение. Он признавался себе,
что завидует умению сирийца. Гиртеада улыбалась, смеялась над шутками
хозяина, а тот - совсем как ручной зверек - нежился и, одновременно,
выкидывал всяческие фокусы, цепко удерживая в своих лапках ее внимание.
Газария лечит ее - теплотой и пустотой болтовни, настойчивой
беззаботностью тона. Он снимал габиенские наговоры подобно тому, как
опытный врач снимает с тела больного раздражающую коросту. Он лечил
Гиртеаду - и тут же давал урок Калхасу. Урок изгнания демонов холода и
равнодушия. Урок врачебного искусства, от которого сам врачеватель
получает удовольствие не меньше, чем исцеляемый.
шепнул на ухо сирийца несколько слов. Выслушав его, тот сделал большие
глаза.
надеется на большие деньги.
целая толпа добропорядочных глав семейств стучалась в двери моего дома.
Они обещали вернуться - только в больших количествах.
длинные плащи, а я пока напишу одно письмецо.
Там мои компаньоны. Спросите у любого: где живут сирийцы из Дамаска? - вам
укажут. В письме рекомендация; компаньоны помогут вам сесть на хороший
корабль и вообще помогут в случае необходимости.
пусть она меня поцелует.
обманчивые тарские сумерки. Пастуху казалось, что плащи скорее обращают на
них внимание, чем скрывают от прохожих. Он издергался, но, к счастью,
никто не проявил к ним интереса.
порцию овса. Пока за лошадьми ухаживали, Калхас с женой поднялись наверх и
стали собирать вещи. Однако продолжалось это недолго. Неожиданно Калхас
схватил Гиртеаду за руки и притянул к себе.
тебя воровать?
если их станет искать весь город, этой ночью они никуда не поедут.
эллины, что шли за Александром, не представляли тамошних масштабов, иначе
они ни за что не покинули бы дом. Вернувшись в Аркадию, Калхас поражался
тому, как горстка людей сумела завоевать бескрайние азиатские земли.
Только забыв о своей миниатюрной родине, они могли всерьез считать себя
хозяевами бывших владений персов.
длинным, теперь, произведенное в обратном направлении, напоминало одну из
многочисленных прогулок, которые устраивал Певкест в окрестностях
Персеполя. До неправдоподобия быстро они пересекли Арголиду и вскоре
увидели дубовые рощи Аркадии. Широколиственные дубы и те, которые называли
буковыми, росли в низинах. А горные склоны покрывали деревья, чья кора
легка и пориста, как губка. Овечье меканье, далекий лай пастушьих собак,
широкополые шляпы, худые загорелые тела, пращи, переброшенные через плечо
- звуки и картинки из полузабытого детского сна окружали Калхаса. Он
взахлеб рассказывал Гиртеаде о селениях, мимо которых они проезжали, или
показывал на снеговую вершину Килленского кряжа и вспоминал истории,
связанные с тамошней катавортой.
же он вечером, прикрывая глаза ладонью от ярких лучей заходящего солнца.
Ничего не изменилось вокруг хозяйского дома. Заросли кустарника окружали
его с трех сторон; с четвертой же, там, где возвращались в хлев овцы,
стоял острый, почерневший от времени, обглоданный снизу кипарис. Проезжая
мимо него, Калхас не удержался и, протянув руку, дотронулся до дерева.
разглядывал гостей - и не столько Калхаса, сколько Гиртеаду. Женщины здесь
не ездили на лошадях; пастух рассмеялся про себя, представляя, как Тимомах
отчаянно вспоминает легенды об амазонках. Настороженность его сменилась
любопытством, а когда он наконец узнал Калхаса - удивлением.
удивлялся и хлопал Калхаса по спине.
египетской муки. Вопреки обычаю он сказал, чтобы Гиртеада села вместе с
ними. Сам Тимомах почти ничего не ел, предпочитая слушать Калхаса. Те
сведения, что приходили сюда из Азии, обрастали чудовищными небылицами.
Прорицателю пришлось убеждать хозяина, что за Эвмена не сражались люди с
физиономией посреди живота.
индийский царь, он - македонянин, который много лет чувствовал себя
обойденным, зато теперь всячески наверстывает упущенное.
сидя вот здесь, на моем месте?
другом... Да, ни к чему хорошему это не приведет.
Скоро все тамошние дороги будут устланы костями аркадян.
больше в голосе Тимомаха: облегчения или досады. - Уезжают те, у кого
сильная кровь. Уезжают и не возвращаются. Разве только ты... Там плохо, в
Азии?
где жить тебе будет по вкусу. Но после смерти Эвмена ничто меня в Азии не
держало. Даже наоборот, - он взглянул на жену. - Азия принесла нам больше
потерь, чем приобретений.
говорят - Птолемей, другие - Кассандр. Они стали жадны, как варвары:
грабят, тащат все, что ни попадется под руку. Македонские гарнизоны - там,
где они еще стоят, - грызутся друг с другом и воевать против Спарты не
намереваются. Как хорошо было при Антипатре! - Никогда раньше Калхас не
видел, чтобы Тимомах так часто вздыхал. - Страшно становится жить.
детей пастухов, служивших у Тимомаха. Калхас хорошо помнил их. Вот только
раньше они никогда не посмели бы так тревожить хозяина. Прорицатель ждал,
что сейчас им будет устроена выволочка. Однако Тимомах без всякого
раздражения смотрел на вошедших.
малыша лет полутора от роду. У него были светлые вихры, тонкий носик и
важные большие щеки, вымазанные грязью. Малыш сделал было шаг к Тимомаху,
но, увидев незнакомых людей, насупился и остановился.