Чтение 59–й страницы книги ~Милый друг~

шествующего по водам.

Художественные критики восторгались ею и утверждали, что это лучшее
из произведений искусства, которыми может гордиться наш век.

Вальтер купил картину за пятьсот тысяч франков и перевез ее в свой
особняк, - таким образом он направил поток общественного любопытства в
новое русло и заставил весь Париж завидовать ему, порицать или одобрять
его, - словом, заставил говорить о себе.

Затем он объявил в газетах, что в один из ближайших вечеров собирает-
ся пригласить к себе видных представителей парижского общества посмот-
реть замечательную картину иностранного художника, дабы никто не мог уп-
рекнуть его в том, что он держит под спудом произведение искусства.

Двери его дома будут открыты для всех. Добро пожаловать. При входе
надо будет только предъявить пригласительный билет.

Приглашение было составлено так: "Г-н и г-жа Вальтер просят вас поч-
тить их своим присутствием тридцатого декабря, между девятью и двенад-
цатью ночи, на осмотре при электрическом освещении картины Карла Марко-
вича "Иисус, шествующий по водам".

В постскриптуме мелким шрифтом было напечатано: "После двенадцати
танцы".

Итак, желающие могут остаться, и из их числа Вальтеры подберут себе
новых знакомых.

Прочие со светским любопытством, наглым или равнодушным, поглядят на
картину, на особняк, на хозяев и разойдутся по домам. Но старик Вальтер
отлично знал, что немного погодя они снова придут сюда, как приходили к
его собратьям - иудеям, разбогатевшим так же, как и он.

Прежде всего надо, чтобы его дом посетили титулованные особы, имена
которых не сходят с газетных столбцов И они, конечно, явятся, - они при-
дут посмотреть на человека, в течение полутора месяцев отхватившего
пятьдесят миллионов, придут окинуть взглядом и сосчитать его гостей,
придут, ибо он оказался столь тактичным и сообразительным, что позвал их
к себе, сыну Израиля, полюбоваться картиной, написанной на сюжет из
Евангелия.

Он как бы говорил им: "Смотрите, я заплатил пятьсот тысяч франков за
картину Марковича "Иисус, шествующий по водам", за этот шедевр христи-
анской живописи. И шедевр этот отныне будет всегда у меня перед глазами,
он так и останется в доме жида Вальтера".

В свете, в обществе герцогинь и членов Джокей-клуба, долго обсуждали
это приглашение и наконец решили, что, в сущности, оно ни к чему не обя-
зывает, все туда пойдут, как ходили раньше к г-ну Пти смотреть акварели.
Вальтерам принадлежит некий шедевр" на один вечер они открывают двери
своего дома, чтобы всякий мог им полюбоваться. На что же лучше?

В течение двух недель "Французская жизнь", стараясь возбудить общест-
венное любопытство, ежедневно помещала на своих страницах какую-нибудь
заметку об этом вечере, назначенном на тридцатое декабря.

Триумф патрона доводил Дю Руа до бешенства.

Вытянув у жены пятьсот тысяч франков, он уже считал себя богачом, но
теперь, когда он сравнивал свое ничтожное состояние с дождем миллионов,
который прошел мимо него стороной, ему казалось, что он нищ, до ужаса
нищ.

Его завистливая злоба росла день ото дня. Он был зол на весь свет: на
Вальтеров, у которых он перестал бывать, на жену, которая, поверив Ларо-
шу, отсоветовала ему покупать марокканский заем, а главное, на самого
министра, который втер ему очки, но по-прежнему пользовался его услугами
и обедал у него два раза в неделю. Жорж состоял у Лароша на посылках,
заменял ему секретаря, писца, и, когда он писал под его диктовку, ему
всякий раз безумно хотелось задушить этого торжествующего пшюта Как ми-
нистр, Ларош особой популярности не снискал, и, чтобы сохранить за собой
портфель, ему приходилось тщательно скрывать, что портфель этот туго на-
бит золотом. Но - Дю Руа чувствовал золото во всем: в еще более презри-
тельном тоне, какой появился за последнее время у этого выскочки-адвока-
та, в его еще более нахальной манере держаться, в его еще более безапел-
ляционных суждениях, в его теперь уже безграничной самоуверенности.

Ларош царил в доме Дю Руа: он занял место графа де Водрека, он прихо-
дил обедать в те же дни и разговаривал с прислугой, как второй хозяин.

Жорж с трудом выносил его; в его присутствии он дрожал от злости, как
собака, которая и хочет укусить, да не смеет. Зато с Мадленой он часто
бывал резок и груб, но она только пожимала плечами и относилась к нему,
как к невоспитанному ребенку. И все же ее удивляло то, что он всегда в
дурном настроении.

- Я тебя не понимаю, - говорила она - Ты вечно на что-нибудь жалу-
ешься. Между тем положение у тебя блестящее.

Он молча поворачивался к ней спиной.

Сперва он заявил, что не пойдет на вечер к патрону, что ноги его не
будет у этого пархатого жида.

Госпожа Вальтер в течение двух месяцев писала ему ежедневно, умоляя
прийти, назначить ей свидание где угодно для того, чтобы она могла вру-
чить ему семьдесят тысяч франков, которые она для него выиграла.

Он не отвечал на эти отчаянные письма и бросал их в огонь. Он вовсе
не отказывался от своей доли в их общем выигрыше, но он хотел истерзать
ее, раздавить своим презрением, растоптать. Она теперь так богата! Он
должен показать ей, что он горд.

В день осмотра картины Мадлена начала убеждать его, что он допустит
большую оплошность, если не пойдет к Вальтерам.

- Отстань от меня, - буркнул Дю Руа. - Никуда я не пойду.

Но, пообедав, он неожиданно заявил:

- Придется все-таки отбыть эту повинность. Одевайся.

Она этого ожидала.

- Через четверть часа я буду готова, - сказала она.

Одеваясь, он все время ворчал и даже в карете продолжал изливать
желчь.

На парадном дворе карлсбургского особняка горели по углам четыре
электрических фонаря, напоминавшие маленькие голубоватые луны. Дивный
ковер покрывал ступени высокого крыльца, и на каждой ступени неподвижно,
как статуя, стоял ливрейный лакей.

- Пыль в глаза пускают! - пробормотал Дю Руа.

Он презрительно пожимал плечами, но сердце у него ныло от зависти.

- Наживи себе такой дом, а до тех пор прикуси язык, - заметила жена.

Войдя, они передали подбежавшим лакеям свое тяжелое верхнее платье.

Здесь было уже много дам с мужьями, - они тоже сбрасывали с себя ме-
ха. Слышался шепот:

- Великолепно! Великолепно!

Стены огромного вестибюля были обтянуты гобеленами, на которых были
изображены похождения Марса и Венеры. Вправо и влево уходили крылья мо-
нументальной лестницы и соединялись на втором этаже. Перила из кованого
железа являли собой настоящее чудо; старая, потемневшая их позолота
тускло отсвечивала на красном мраморе ступеней.

У входа в залы две маленькие девочки - одна в воздушном розовом
платьице, другая в голубом - раздавали дамам цветы. Все нашли, что это
очень мило.

В залах уже было полно.

Большинство дам было в закрытых платьях, - очевидно, они желали под-
черкнуть, что смотрят на этот званый вечер, как на обычную частную выс-
тавку. Те, которые собирались потанцевать, были декольтированы.

Госпожа Вальтер, окруженная приятельницами, сидела во втором зале и
отвечала на приветствия посетителей. Многие не знали ее и расхаживали по
комнатам, как в музее, не обращая внимания на хозяев.

Увидев Дю Руа, она смертельно побледнела и сделала такое движение,
точно хотела пойти к нему навстречу, но сдержалась: видимо, она ждала,
что он сам подойдет к ней. Он церемонно поклонился ей, а Мадлена рассы-
палась в похвалах и изъявлениях нежности. Оставив ее с г-жой Вальтер, он
замешался в толпу: ему хотелось послушать толки недоброжелателей, кото-
рые должны были быть здесь представлены в изобилии.

Пять зал, обитых дорогими тканями, итальянскими вышивками, восточными
коврами всевозможных оттенков и стилей и увешанных картинами старинных
мастеров, следовали один за другим. Публике больше всего нравилась ма-
ленькая комната в стиле Людвика XVI - нечто вроде будуара, обтянутого
шелковой материей с розовыми цветами по бледно-голубому полю. Точно та-
кой же материей была обита поразительно тонкой работы мебель золоченого
дерева.

Перед глазами Жоржа мелькали знаменитости: герцогиня де Феррачини,
граф и графиня де Равенель, генерал князь д'Андремон, красавица из кра-
савиц маркиза де Дюн и все постоянные посетительницы театральных
премьер.

Кто-то схватил его за руку, и молодой радостный голос прошептал ему
на ухо:

- Ах, вот и вы, наконец, противный Милый друг! Что это вас совсем не
видно?

Из-под кудрявого облачка белокурых волос на него смотрели эмалевые
глаза Сюзанны Вальтер.

Он очень обрадовался ей и, с чувством пожав ей руку, начал изви-
няться:

- Я никак не мог. Я был так занят эти два месяца, что нигде не бывал.

"Нехорошо, нехорошо, очень нехорошо, - серьезным тоном продолжала
она. - Вы нас так огорчаете, ведь мы вас обожаем - и мама и я. Я, напри-
мер, просто не могу без вас жить. Когда вас нет, я готова повеситься от
тоски. Я для того говорю с вами так откровенно, чтобы вы больше не смели
исчезать. Дайте руку, я сама хочу вам показать "Иисуса, шествующего по
водам", - это в самом конце, за оранжереей. Папа выбрал такое место
единственно с той целью, чтобы гости обошли предварительно все залы. Он
так носится со своим особняком, просто ужас!