Чтение 59–й страницы книги ~Зима тревоги нашей~

- Может быть.

- Ну как, обмозговали мое предложение?

- Да.

- И что решили?

- Решил, что шесть процентов лучше, чем пять.

- Боюсь, что фирма на это не пойдет.

- Их дело.

- Пять с половиной еще куда ни шло.

- А вторую половину вы от себя добавите.

- Ой-ой-ой! А я-то думал, что имею дело с простачком! Ну и хватка у
вас!

- Вот так и не иначе.

- Ну, а какие будут заказы?

- Вон у кассы лежит список, но это еще не все.

Он взял обрывок бумаги, на котором я писал.

- Кажется, подцепили вы меня на крючок. Боюсь, несдобровать мне. А
нельзя ли получить сегодня полный список?

- Лучше завтра, и завтра будет полнее.

- Понимай так, что все заказы перейдут к нам?

- Если поладим.

- Да вы, приятель, своего хозяина за горло держите! Сойдет вам это с
рук?

- Там видно будет.

- Ну, что ж, до завтра я, может быть, успею заглянуть - к усладе
коммивояжеров. А вы, братец, видать, не мужчина, глыба льда. Такая, скажу
вам, дамочка!

- Подруга моей жены.

- Вот оно что! Понятно. Слишком близко к дому не разгуляешься. Хитрец
вы. Теперь-то уж я это понял. Шесть процентов. Ай-ай-ай! Значит, завтра
утром.

- Если успею, может быть, сегодня к концу дня.

- Нет, давайте уж завтра утром.

В субботу покупатели шли пачками. Сегодня, во вторник, темп торговли
был совсем другой. Люди не торопились. Им хотелось поговорить о событиях,
разыгравшихся в городе. Они восклицали: как это прискорбно, отвратительно,
ужасно, позорно, - но вместе с тем упивались всем этим. У нас в городе давно
такого не случалось. И хоть бы кто-нибудь обмолвился словом о предстоящем
съезде демократической партии в Лос-Анджелесе! Правда, Нью-Бэйтаун
республиканский город, но у нас вообще больше интересуются тем, что нам
ближе. Тех людей, на могилах которых мы сейчас плясали, каждый из нас хорошо
знал.

Часов в двенадцать в лавку вошел Стонуолл Джексон, какой-то усталый,
грустный.

Я поставил на прилавок байку с маслом и куском проволоки выудил оттуда
револьвер.

- Вот, начальник. Избавьте меня от этой улики. Она мне покоя не дает.

- Протрите его чем-нибудь. Глядите-ка. Ведь это "айвер-джонсон",
старого образца. У вас есть кто-нибудь, кто может побыть в лавке?

- Нет.

- А где Марулло?

- Он уехал.

- Придется вам ненадолго закрыть торговлю.

- Что случилось, начальник?

- Да такое дело... сынишка Чарли Прайора убежал сегодня утром из дому.
Чего-нибудь выпить похолоднее у вас не найдется?

- Все что угодно. Оранжад, крем-сода, лимонад, кока-кола?

- Ну, лимонаду. Чарли у нас чудной какой-то. Его сынишке Тому восемь
лет. Он решил, что весь мир против него, надо убегать из дому и податься в
пираты. Другой на месте Чарли всыпал бы ему горячих, а Чарли - нет. Ну что
же вы, откройте лимонад.

- Простите. Вот, пожалуйста. Чарли славный малый, но причем тут я?

- Да ведь у него не как у людей. Он решил, что лучший способ вылечить
Тома от его фантазий - это помочь ему... И вот они позавтракали, закатали
подушку в одеяло и наготовили гору всякой еды. Том хотел взять с собой
японский меч, на случай если понадобится обороняться, но он длинный,
волочится. Помирился на штыке. Чарли сажает его в машину и отвозит за город,
чтобы стартовал оттуда. А высадил он его у тейлоровского луга, - там, где
раньше была усадьба Тейлоров... вы ведь знаете. Случилось это сегодня часов
в девять утра. Чарли не сразу уехал, последил издали за своим сынком.
Первое, что тот сделал, это сел и за один присест умял шесть сандвичей и два
крутых яйца. Потом пошел через тейлоровский луг со своим узелком, штык в
руке, а Чарли уехал.

Вот оно. Я знал, о чем он, я знал. И вздохнул чуть ли не с облегчением,
что наконец одолею это.

- Часов около одиннадцати мальчишка с ревом выбежал на дорогу,
остановил какую-то машину, и его подвезли домой.

- Стони, я догадываюсь. Дэнни?

- Что поделаешь... да. В погребе старого дома. Ящик виски, пустых
бутылок только две, и склянка со снотворными таблетками. Я сам не рад
обращаться к вам с такой просьбой, Ит. Он долго там пролежал, и что-то у
него с лицом. Кошки, наверно, потрудились. Вы не припомните, какие-нибудь
рубцы или отметины у него были?

- Я не хочу на него смотреть, начальник.

- Кто захочет? Так как же, рубцы были?

- На левой ноге повыше колена должен быть шрам...

он напоролся на колючую проволоку. И еще... - Я засучил рукав. - Еще
вот такая же татуировка-сердце. Мы с ним вместе это сделали, когда были
совсем мальчишками. Нацарапали рисунок бритвенным лезвием, а потом втерли
туда чернила. До сих пор осталось. Видите?

- Да... это годится. А еще что?

- Еще большой шрам на левом боку после удаления части ребра. Он болел
плевритом, теперешних средств тогда не было, и ему вставляли дренажную
трубку.

- Ну, если удалена часть ребра, тогда этого достаточно. Я даже не пойду
туда. Пусть следователь сам побеспокоится, оторвет зад от стула. Вам
придется присягнуть насчет этих отметин.

- Хорошо. Только не заставляйте меня смотреть на него. Он... вы же
знаете, Стони, мы с ним были друзьями.

- Знаю, Ит. Слушайте, что это говорят, будто вас прочат в мэры?

- Первый раз слышу. Начальник... побудьте здесь минуты две.

- Мне надо идти.

- Две минуты, пока я сбегаю напротив и выпью чего-нибудь.

- А! Понимаю! Ну конечно! Бегите, бегите! С новым мэром надо ладить.

Я выпил там и еще прихватил бутылку с собой. Когда Стони ушел, я
написал на куске картонки печатными буквами: "Вернусь в два", - запер дверь
и спустил шторы.

Я сел на кожаную коробку из-под шляпы, стоявшую за холодильником, и
долго сидел в своей лавке - в своей собственной лавке, окутанной зеленоватым
сумраком.

ГЛАВА XX

Без десяти минут три я вышел через боковую дверь, завернул за угол и
поднялся в банк. Морфи, сидевший в своей металлической клетке, принял в
окошечко пачку денег, чеки, желтый пакет и заполненные ордера. Потом,
придерживая рогаткой пальцев раскрытые банковские книжки и шурша стальным
пером, стал вписывать туда мелкие квадратики цифр. Пододвинув книжки ко мне,
он посмотрел на меня, казалось бы, затуманенным, но пристальным взглядом.

- Я не хочу об этом говорить, Итен. Я знаю, что он был вашим другом.

- Спасибо.

- Торопитесь, а то не миновать вам встречи с мозговым трестом.

Но было уже поздно. Кто знает, может, Морфи успел дать сигнал. Дверь с
матовым стеклом распахнулась, и мистер Бейкер, аккуратный, поджарый,
седенький, спокойно сказал:

- Вы не зайдете ко мне, Итен?

Стоит ли откладывать? Я вошел в его матовый приют, и он так тихо
притворил за мной дверь, что даже замок не щелкнул. Стол в кабинете был
накрыт стеклом, под которым лежал листок с телефонными номерами. Возле его
кресла с высокой спинкой, точно двойняшки-телята, стояли два кресла для
посетителей. Они были удобные, но приземистые, немного ниже, чем
директорское кресло. Когда я сел, мне пришлось смотреть на мистера Бейкера
снизу вверх, и это придало мне просительный вид.

- Печально.

- Да.

- Но не вините одного себя. Вероятно, дело к тому и шло.

- Вероятно.

- Не сомневаюсь, что вы желали добра своему другу.

- Я считал, что это ему поможет.

- Да, конечно.

Ненависть подступала мне к горлу, как желчь, и я чувствовал не столько
злобу, сколько отвращение.

- Не говоря о том, что эта гибель трагична и бессмысленна, она влечет
за собой некоторые осложнения. Вы не знаете, у него родственники есть?

- По-моему, нет.

- У тех, кто с деньгами, родственники всегда находятся.

- У него денег не было.