бы быть предмета познания (В 2). "Предел", следовательно, есть принцип
расчленения, оформления.
познаваемое имеет число. Ибо без последнего невозможно ничего точно ни
понять, ни познать" (В 4). Число есть принцип гармонии. В числе объединяются
упомянутые противоположности, оформляются в стройную бытийственную
фигурность и музыкальность. "Но так как в основе [сущего] лежали эти [два]
начала, которые не подобны и не родственны [между собой], то, очевидно,
невозможно было бы образование ими космоса, если бы к ним не присоединилась
гармония, каким бы образом она ни возникла. В самом деле, подобное и
родственное вовсе не нуждалось в гармонии, неподобное же, неродственное и
различное по количеству необходимо должно было быть соединено такой
гармонией, которая была бы в состоянии удержать их вместе в космосе" (В 6).
"Гармония вообще возникает из противоположностей. Ибо гармония есть
соединение разнообразной смеси и согласие разнообразного". "Музыка есть
гармоническое соединение противоположностей, приведенное к единству многого,
и согласие разногласного" (В 10). Число есть душа гармонии. Но можно
сказать, что и сама душа тоже есть гармония. Аристотель пишет о
пифагорейцах: "Говорят, что душа есть некая гармония, ибо гармония есть
смесь и соединение противоположностей, и тело состоит из противоположностей"
(А 23). Филолай тщательно анализировал свойства каждого числа - единицы,
двоицы и т.д. вплоть до декады, которая являлась у него эйдосом, т.е.
картинной сущностью всего космоса.
созерцать по силе, заключающейся в декаде. Ибо она - велика и совершенна,
все исполняет и есть начало [первооснова] божественной, небесной и
человеческой жизни, управительница, принимающая участие в [пропуск в тексте]
сила также декады. Без нее же все беспредельно, неопределенно и неясно. Ибо
природа числа есть то, что дает познание, направляет и научает каждого
относительно всего, что для него сомнительно и неизвестно. В самом деле,
если бы не было числа и его сущности, то ни для кого не было бы ничего
ясного ни в вещах самих по себе, ни в их отношениях друг к другу. [Однако в
действительности дело обстоит не так, но] оно [число], прилаживая все [вещи]
к ощущению в душе, делает их [таким образом] познаваемыми и соответствующими
друг другу по природе гномонa, [т.е. как бы возводя в новую степень,
потенцируя, ибо гномон, приложенный к соответствующему квадрату, образует
новый квадрат, обнимающий в себе первый], сообщая им телесность и, разделяя,
полагает отдельно понятия о вещах беспредельных и ограничивающих. Можно
заметить, что природа и сила числа действует не только в демонических и
божественных вещах, но также повсюду во всех человеческих делах и
отношениях, во всех технических искусствах и музыке. Лжи же вовсе не
принимает в себе природа числа и гармонии. Ибо [ложь] им чужда. Ложь и
зависть присущи природе беспредельного, бессмысленного и неразумного. Ложь
же никоим образом не входит в число. Ибо ложь враждебна и противна природе
его, истина же родственна числу и неразрывно связана с ним с самого начала"
(В 11).
пифагорейское учение именно о числе как гармонии, т.е. о числовой гармонии.
И что же такое тут число? Оно есть объединение предела и беспредельного.
Беспредельное длится и простирается в бесконечность; предел же останавливает
это распространение, кладет ему границу, очерчивает определенные контуры.
Беспредельное нельзя охватить и познать, ибо всякое познание должно отличить
познаваемый предмет от всякого другого и тем самым его ограничить,
определить. Вот этот-то синтез беспредельного и предела, впервые
разграничивающий предметы и делающий их ясно отличимыми, и есть число.
получали их путем мысленного очерчивания вещей, путем мысленного скольжения
по их границам. Тем самым в их числах есть нечто геометрическое. Однако
пифагорейцы отличали геометрические числа от геометрических фигур. Числа
геометричны, но мысленно геометричны, внепространственно геометричны. Они
суть некоторые мысленные, умственные фигурности вещей.
собою, то как же они могут объединяться, чтобы образовывать числа? В каком
отношении эти две сферы должны находиться одна к другой? Вот это-то
отношение и есть гармония. Когда вещь развилась до того момента, когда она -
"истина", т.е. когда она есть именно она, - она определенным образом
установила свои пределы, свои границы, свой облик, фигуру и размеры, т.е.
определенным образом выделила и вырезала себя на фоне беспредельного. Предел
и беспредельное образовали в ней нечто единое, а именно, гармоническое
целое. Число, возникшее здесь в ней как результат гармонического ее
самоопределения, и есть истинное, прекрасное число.
приведенные здесь пифагорейские материалы подводят нас через гносеологию
числа к его эстетике. В самом деле, число рассматривается здесь именно как
принцип оформления вещи в целях овладения ею в человеческом сознании. Число
есть то, что дает возможность отличать одну вещь от другой, а следовательно,
и отождествлять, противополагать, сравнивать, объединять и разъединять и
вообще конструировать вещи не только в бытии, но и в мышлении. Характерно
здесь указать на принцип гномона. Гномон - это солнечные часы, дающие
возможность по тем линиям, которые проходит тень от вертикального столбика,
разделять беспредельность времени на те или другие, вполне очевидные и легко
исчислимте части. Число и есть такой гносеологический гномон, впервые дающий
возможность различать вещи и тем самым овладевать ими в сознании и мышлении.
Кроме того, характерно употребление термина "гармония". Гармония является
здесь не чем иным, как структурой вещи, или вещей, которые представлены в
четкой реальности и в единстве. Гармония - это то, благодаря чему
отождествляется беспредельное и предел, благодаря чему четкий предел
вырезывается на фоне неразличимой беспредельности, благодаря чему возникает
структура вещи. Гармония обеспечивает возможность ясного ощущения вещи,
четкого мышления ее.
одного квадрата на другой. Ведь это накладывание есть то же самое, что
отождествление какого-нибудь A с ним самим, дающее возможность узнать, что
данное А есть именно оно само, а не что-нибудь другое, т.е. впервые
превращающее неизвестную вещь в нечто известное. Недаром последователи
Гиппаса (фрг. 11) называли число "первым образцом творения мира". А так как
число вещи, согласно изложенному выше, есть сама душа вещи, т.е. ее
творческая потенция, ее конкретно данный смысл, то становится вполне
понятным, почему учение пифагорейцев о числовой гармонии необходимо
рассматривать именно в истории эстетики. Внутреннее, адекватно выраженное во
внешнем и потому уже переставшее быть только внутренним, но ставшее жизненно
трепещущей и единораздельной структурой вещи, - это, несомненно, является в
объективном смысле художественным строением вещи, а в субъективном смысле -
ее эстетическим восприятием. Таким образом, перед нами - первая эстетическая
теория античной классики. Мы находим здесь существенную для последней
абстрактную всеобщность на ступени числовой гармонии, а также весьма
последовательное объяснение этой гармонии как гармонии предела и
беспредельного. Ясно выступает здесь и характерный для древнегреческой
классики интуитивизм: число тут так наглядно, что доходит почти до
геометрической фигурности. Мы находим здесь Логос и Нус: число привлекается
именно для целей ясного и разумного осмысления действительности. Есть здесь
и "бытие в себе": число является начальной характеристикой именно бытия в
себе, т.е. единораздельности; оно и есть эта самая начальная и самая
элементарная единораздельность. А главное - здесь налицо натурализм,
творческая стихийность: числа как такового нет, оно не существует без вещей,
оно - в самих вещах и есть их структура, их ритм и симметрия, т.е., с
досократовской точки зрения, - их душа.
получается музыкально-числовой космос, со сферами, расположенными друг в
отношении друга согласно числовым и гармоническим отношениям.
Гестией [очагом] вселенной, домом Зевса, матерью и алтарем богов, связью и
мерою природы". "И еще другой огонь [принимает он], - огонь, лежащий выше
всего и объемлющий [вселенную]. Центральный [огонь] есть первое по природе;
вокруг него пляшут в хороводе десять божественных тел: небо, расположенное
за сферою неподвижных звезд, пять планет, за ними солнце, под солнцем луна,
под ней земля, под последней антихтон [противоземлие], за ними всеми огонь
Гестии, занимающий место вокруг центра. Итак, самую высшую часть
периферического [огня], в которой находятся элементы в состоянии совершенной
чистоты, он называет Олимпом, пространство же движущегося Олимпа, в котором
расположены пять планет вместе с солнцем и луною, [он называет] Космосом;
лежащую же под ними подлунную часть [пространства], что вокруг земли, где
[находится] область изменчивого рождения, [он называет] Ураном. И
относительно расположенных в порядке небесных тел бывает мудрость,
относительно же беспорядочного мира рождающихся [вещей] - добродетель,
[причем] первая [из них] совершенна, вторая несовершенна" (А 16). Все стихии
также пронизаны этим музыкальным числом. "Пифагор говорит, что есть пять
телесных фигур, которые называются также математическими: из куба [учит он]
возникла земля, из пирамиды - огонь, из октаэдра - воздух, из икосаэдра -
вода, из додекаэдра - сфера вселенной [т.е. эфир]" (А 15).
которой так причудливо объединились музыка, математика и астрономия. В
платоновском "Тимее" мы находим эту музыкальную космологию в виде целой
системы. В этом виде она и осталась в памяти человечества. И даже в ХХ веке
многочисленные "теософы" и "астрологи" черпают отсюда богатый и весьма
выразительный по своему внутреннему и внешнему стилю материал.
классического идеала абстрактной всеобщности, которая именуется учением о