утопически преображенные черты средневековой общины, ремесленного цеха или
даже родовой коммуны. Основным врагом оказывается существование объективной
логики соединенных сил индивидов. Поскольку для "Hecчастного сознания" эта
логика существует, как мы видели, лишь в меру катастрофических и
разрушительных внешних событий (иначе он о ее существовании не знает), то
ход экзистенциалистской мысли примерно следующий.
производства объективных продуктов материальной и духовной культуры
обращаются против человека. Что же, тогда долой саму эту материальность
общественного бытия и общественно развитые формы объективного созидания,
всякой реальной деятельности - не в них заключается историческое творчество
и индивидуальное развитие личности, говорит экзистенциалист. "Ад - это
другой", - повторяет герой одной из пьес Сартра, имея в виду общение с
другими людьми, саму их взаимозависимость. В итоге экзистенциализм видит
истинно человеческое содержание творчества только в непроизводственной
деятельности. На этой основе и производится абстракция сферы "человеческих
отношений", внутри которой человек мог бы строить и себя как личность, и
свое социально-историческое бытие на непосредственно межличных связях -
личном взаимовосприятии людей, дружбе, вражде, любви, насилии и т.п. Иными
словами, в рамках таких связей, которые могут быть описаны определенными
феноменологическими структурами и ситуациями сознания, инвариантными по
отношению к реальному содержанию и к его различным социально-историческим
истокам, внутренним причинам и т.д.25 То, что в западной социологии
(особенно американской) имеет прежде всего смысл идеалистической
методологии, неспособности за межличными отношениями и контактами людей
выделить объективные социальные отношения, приобретает в экзистенциализме
принципиальный смысл утопии, противопоставляющей непосредственно личные,
синкретически цельные связи, как единственно человеческие, отношениям
содержательным и тем "вещественным" наслоениям, которые этими последними
привносятся в межличные контакты и которые чисто апологетически
воспроизводятся эмпирической социологией. При этом неважно, реализуется ли
(в глазах экзистенциализма) эта автономная и фактически независимая от
истории сфера "человеческих отношений" в какой-либо особой, отдельной
исторической форме социального бытия (в далеком прошлом или в столь же
далеком будущем) или скрыто проникает изнутри в весь исторический процесс -
во всех случаях лишь внутри нее дан, с точки зрения экзистенциалистов,
интимный смысл человеческого бытия и лишь в ее свете можно выявить
"подлинный" лик личности и характер ее взаимоотношений с обществом и
историей. Сартр называет эти отношения отношениями внутреннего, Ясперс -
коммуникацией, другие - как-нибудь еще, но в общем это и есть то, что всеми
ими называется экзистенцией.
мысли-фетиши, фактической иллюзорностью этих стандартов и стереотипов
мышления, делает и следующий ход, формулируемый экзистенциализмом. Мысли
обманывают нас, стандартизируют наше мышление, отчуждают своей
общезначимостью наше живое сознание и делают нас против нашей воли не только
жертвами, но и пособниками социальной несправедливости, обесчеловечивания
как собственной жизни, так и жизни других людей и народов? Что ж, тогда
долой разум, долой рациональное мышление вообще, скажет "демократ чувства"
(инстинктивно придерживаясь изречения французского сюрреалиста А.Бретона:
"Разум по природе своей буржуазен"). Это и говорят экзистенциалисты, хотя
далеко не все они демократы. Они обращаются к так называемому практическому,
живому сознанию индивида. Отсюда - культ интуиций, рационально не
продуманных порывов и состояний души, стихийно-подсознательного как
единственного источника самостоятельного и свободного исторического
действия, способного дать простор и личному развитию. В социальной теории
они отказываются от специальных орудий научного анализа, исторически
выработанных человечеством. А на освободившееся место приходят утопии и
мифы. Свойственная "несчастному сознанию" антропоморфизация фактических
социальных сил и отношений становится устойчивой методологической схемой
мышления, стержнем построения философского учения.
собой этот современный антропоморфизм (или современное мифологизирующее
мышление). Само отражение действительности по законам антропоморфной
зависимости представляет собой онтологизацию свойств производства сознания в
определенных условиях. Производя условия жизни, человек производит и
определенное сознание, содержащее не только отражение этих условий, но и
свойства организации своей субъективности, внутренней структуры живого
труда, использующей определенные "смысловые категории", "значения" и т.п.,
которые живым сознанием индивида придаются объектам его потребностей,
инструментам действия, предметам восприятия26. Вот эту часть свойств,
присущих только сознанию как организуемому целому, и можно онтологизировать,
ставя действительность в зависимость от них, что и делается всякой
мифологией. Происходит эта онтологизация или нет, зависит от того, каковы
эти свойства и каково отношение содержащей их живой деятельности к
объективности (оно, как мы показывали, исторически различно). Объекты
социальной действительности кристаллизуют в себе общественно-человеческие
формы деятельности и способности, достигнутую совокупную производительную
силу человеческого общения, обмена деятельностью между людьми. Это их
социально-историческое содержание. Оно же - объективное содержание отношений
людей, общественная форма реализации их индивидуального труда, логика их
творческой деятельности, закрепленные предметно при самой разнообразной
вещественной организации самих предметов - звуки ли это языка или
символические знаки науки, инструменты культуры вообще, материальное
строение и свойства орудий и машин и т.д. Но в условиях отчуждения,
присваивая эти объективные содержательные зависимости и силы, индивид в то
же время теряет действительную связь с социально-историческим содержанием
объектов, продолжая, естественно, придавать им "смысл", "значения", но уже
как чистым вещественным формам. И равно в той мере, в какой ему человечески
не понятна опредмеченная в объектах совокупная производительная сила
человеческого общения, этот "смысл" и "значения" становятся ущербными,
становятся выражениями упадочной субъективности, которой никак не удается
развернуть свои силы и индивидуальную полноту связи с объективностью, с
миром объектов. Общественные силы в последних овеществлены и фетишизированы.
Субъективно-деятельная организация живого труда характеризуется
раздробленностью индивида, потерей им цельного исторического ощущения
объективно-предметного устройства социального бытия, а развитое
социально-историческое содержание объекта ускользает от индивида, оставляя
ему лишь свою вещественную форму в качестве абстрактного знака, символа,
которому индивид следует в общественном своем поведении, но который в то же
время можно наполнять любым содержанием душевной жизни. Он и наполняется
ущербными душевными состояниями, культурно-эмоциональными комплексами,
свойственными производству субъективности в данных условиях, врастая в то же
время в видимую внутреннюю конкретность и единство процесса личной жизни
индивида. Это отношение очень легко перевернуть и рассматривать сами
наличные в обществе вещественные формы как символические выражения и
свидетельства (знаки) душевной жизни, как продукт и следствия ее
определенного состояния, ее здоровья или болезни, целостности или распада.
Это переворачивание и происходит на деле: чем больше реально раздроблен
индивид и чем меньше ему удается развернуть личные элементы действия, свою
индивидуальность в действительном созидании, тем больше он иллюзорно
"собирает себя" в области внутренней душевной жизни, пропитывая единым
"смыслом" все объекты и фактические данные, вовлекаемые в сферу его
деятельности, восприятия, желания, потребностей и т.д., а фактически
превращая их в символически иносказательные выражения этой жизни, в
материальные знаки значений, смысловых образований внутренней
субъективности, в которых эти внешние объекты восприняты и которые
определяются судьбой личности27. Эмоциональные состояния личности
переносятся на объекты и заключенные в них социальные силы, становятся их
содержанием и свойствами, приобретают метафизическое и онтологическое
значение, и вещи тогда пульсируют, живут и умирают в зависимости от душевных
состояний, имеют их свойства, судьбу и понимаются в зависимости от них. Этот
антимистический и антропоморфический символизм является в действительности
лишь актом душевной жизни индивида, отделенного от содержания объектов.
Распад души (страх, тоска, ощущение "зла мира", разрыв и т.д.), подавленные
душевные состояния лишь перенесены на объективность. Попытка же развить
"самость" в простой противоположности объектам обрекает индивида на
фантастическое существование, потерявшее реальный мир. Чем непонятнее (и
отчужденнее от личности) объект в своем социально-историческом содержании,
тем эмоциональнее он насыщен, тем больше кажется освоенным, близким и
понятным в качестве знака, в качестве косвенного и условного выражения
душевного состояния. Преобладание получает эмоциональное отношение к
действительности, но сама структура эмоции, воли и т.п. перестает
основываться на социально-историческом содержании и владении им, на
причастности к нему и понимании фактического положения дела; свой пафос они
черпают где-то в стороне от него.
недоуменном вопросе Сартра: "Вполне законно, чтобы науки о природе
освобождались от антропоморфизма, который состоит в наделении неодушевленных
объектов человеческими качествами. Но совершенно абсурдно по аналогии с этим
вводить пренебрежение антропоморфизмом в антропологию: что может быть более
точного, более строгого, когда изучают человека, чем признание за ним
человеческих свойств?28" Но это было бы слишком легким ответом. Когда
говорят об антропоморфизме в социальных исследованиях или в практически
духовном освоении социальной действительности, то проблемой не является
изучение или неизучение человеческих свойств - общественная форма
деятельности есть такое же свойство человека, как и любое другое его
проявление, и должна изучаться вместе с ними; проблемой является тот факт,
что о закрепленных в предметах силах человеческого общения, совокупных
общественных формах судят в зависимости от состояний человеческой
Черепнин Владимир
Круз Андрей
Березин Федор
Посняков Андрей
Акунин Борис
Каменистый Артем