становится богом сам, собствен ным актом своего сознания и воли: он есть
самобог, бог самодельный. Согласно этому, все творение есть материал для тех
подвигов воли и познания, посредством которых личность должна приходить к
самообожествлению. Единичные лица, вступившие на путь, ведущи й к этой цели,
составляют то нормальное общество или братство (монашеский орден), которое
включено в буддийское исповедание веры (верую... в самгу). Но это общество,
очевидно, имеет лишь временное значение, пока члены его не достигли
совершенного состоян ия: в нирване общественность, как и всякие другие
определения, должна окончательно исчезнуть. Поскольку безусловный характер
личности понимается лишь отрицательно, как свобода от всего, она не требует
никакого восполнения, и всякие отношения к другим пре дставляют только
лестницу, которая отбрасывается, когда достигнута вершина абсолютного
безразличия. Но в силу отрицательного характера буддийского идеала не только
общественность, а и сама нравственность имеет здесь лишь условное и
преходящее значение.
настоящего и вечного предмета. Все познавший и от всего освободившийся
мудрец не находит уже ничего такого, перед чем бы он мог поклониться. Когда
Шакьямуни-Будда достиг высшего ра зумения, то не только Индра со всем сонмом
ведийских божеств, но и сам верховный бог властительных жрецов Брама пришел
как смиренный слушатель внимать новому учению и, просветившись, воздал
учителю божеские почести. Между тем Будда есть человек, собствен ною силою
сделавшийся богом, или достигший абсолютного состояния, и это есть высшая
цель для всякого существа. Поэтому хотя буддисты и благоговеют даже до
идолопоклонства перед памятью и реликвиями своего учителя, но это возможно
лишь при условии несовер шенного состояния поклонников. Совершенный же
буддист, достигший нирваны, ничем уже не отличается от самого Будды и теряет
всякий предмет для религиозного чувства. Следовательно, в принципе, в идеале
здесь упраздняется возможность религиозного отношения, и в глубочайшей своей
сущности буддизм есть не только религия отрицания, но и самоотрицания.
ступенях истинного пути, ибо здесь признается пустота всех различий, между
прочим, и тех, в силу которых известные предметы, явления и состояния
вызывают в нас чувство жалости. "Будь милосерд ко всем существам", - говорит
элементарное учение сутр; "Никаких существ нет, и всякое чувство есть плод
неведения", - провозглашает высшая метафизика Абидармы94. Наконец, и для
нравственности аскетической нет положительного оправдания в буддиз ме,
несмотря на его монастыри. Эти монастыри суть только убежища для
созерцателей, отрешившихся от мирской суеты и ожидающих своего перехода в
нирвану. Но борьба с плотью для укрепления духа и для одухотворения тела -
этот положительный нравственный аске тизм совсем не входит в круг буддийских
понятий. Дух здесь есть только познание, а тело - призрак, познанный как
такой. Телесная смерть, вид которой столь сильно поразил царевича Сиддарту,
доказывает только, что жизнь есть обман, от которого нужно освобо диться, но
никакому буддисту не придет в голову мысль о воскресении. При отсутствии
высшей цели аскетизма и средства, к ней ведущие, не могут иметь смысла. С
точки зрения абсолютного безразличия аскетические правила, как и всякие
другие, теряют все свое
лишь как педагогические приемы для духовных младенцев или же просто как
историческое наследие от браманства. Но совершенный буддист, конечно, не
станет воздерживаться от обильной е ды или делать различие между мясной и
растительной пищей. Весьма замечательно, что, по преданию, достоверность
которого нет причины подозревать, сам основатель этой религии, требующей
будто бы строгого вегетарианства, умер оттого, что неосторожно наелся
с этим материальным миром, с этою чувственною и смертною жизнью. "Все это
пусто", - твердит он без устали и не двигается с места, ибо это пустое есть
для него все; он знает положит ельно только то, что отрицает, а о том, что
он утверждает, что признает не пустым, он не имеет никакого положительного
понятия и выражения, а одно только отрицательное указание: нирвана -
недеяние, неподвижность, тишина, небытие. Буддизм познает только н изшее,
только пустое, а высшее и совершенное им не познается, а только требуется:
нирвана есть только постулат, а не идея абсолютного блага, - идею дали нам
не индусы, а греки.
отрицании всего частичного и конечного, не мог остановиться на этом первом
шаге; от сознания пустоты материального бытия он должен был перейти к тому,
что не пусто, к тому, во имя че го отринута им обманчивая действительность.
Если в индийском буддизме личность находит свое безусловное значение только
в отрицании бытия недостойного, то в эллинском мировоззрении, которое
практически воплотилось в Сократе и возведено в теорию главнейши м из его
учеников, эта безусловность оправдывается утверждением бытия достойного -
мира идей и идеальных отношений. Этот идеализм не хуже буддизма понимает,
что все преходящее пусто, что текущая материальная действительность есть
только призрак бытия, в
разделяется эллинским сознанием:
мысль на нем не останавливается. Не только чрезмерная, но и всякая жизнь
есть только скорбь:
что житейская воля, слепо стремящаяся к своему материальному удовлетворению,
не может найти его ни при каких внешних условиях и что, следовательно,
истинное благо с этой точки зрения не есть какое бы то ни было пользование
жизнью, а ее окончательное упразднение:
философиею греческою в изречениях, сделавшихся прописными истинами всякого
идеалистического и спиритуалистического нравоучения: чувственная жизнь есть
темница духа, тело - гроб души, ист инная философия есть непрерывное
умирание и т.д. Но, вобравши в себя эту буддийскую основу, греческий гений
не остановился на ней. Сверхчувственная сторона бытия раскрыла ему свое
мысленное содержание, и вместо нирваны выступил Космос вечных умопостигаем
ых сущностей - идей (у платоников) или организм всеобщего разума (у
стоиков). Личность человеческая утверждает здесь свое безусловное значение
не чрез отрицание только того, что ложно, а чрез умственное причастие тому,
что истинно; личным носителем этого высшего универсального сознания является
не мудрец-монах, отрешившийся от пустоты бытия реального по принципу
безразличия, а мудрец-мыслитель, усвояющий полноту бытия идеального во
внутреннем единстве его многоразличия. И тот, и другой не хотят жить чув
ствами, но второй живет умом в мире чистых идей, т.е. того, что достойно
бытия, а потому истинно и вечно есть. Это воззрение дуалистично: все
существующее, кроме ложной материальной своей стороны, к которой греческие
философы относятся так же отрицательн о, как и индийские "гимнософисты",
представляет и истинную, положительную сторону, - то, что есть обманчивое
явление для чувств и для чувственности, содержит в себе для ума "отпечаток
идеи", по Платону, или "семя разума", по стоическому учению ((?((( (((
r((((k(( - "семенные понятия")132. Отсюда в человеческой жизни
противуположение между тем, что сообразно идее и согласно с разумом, и тем,
что противоречит идеальной норме. Истинный мудрец уже не есть только
отшельник или странствующий монах, отрешенный
обличитель житейской неправды и неразумия. Оттого и конец у них разный:
Шакьямуни-Будда мирно умирает после братской трапезы, тогда как Сократ,
осужденный и заключенный в тюрьму своими согр ажданами, присужден ими выпить
отраву. Но, несмотря на этот трагический исход, столкновение эллинского
идеализма с недостойною действительностью не есть решительная борьба. Высший
представитель человечества на этой ступени - философ - сознает свое безусл
овное значение, поскольку он живет чистою мыслию в истинно-сущем,
умопостигаемом мире идей, или всеобъемлющей разумности, презирая неистинное,
только кажущееся бытие материально-чувственной среды. Это презрение, когда
оно искренно и смело, вызывает проти в него злобу толпы, всецело погруженной
в эту низшую среду, и он может - как это случилось с Сократом - поплатиться
жизнию за свой идеализм. Но все-таки его отношение к недостойной
действительности есть только презрение. Конечно, это презрение другого св
ойства, нежели в буддизме. Будда презирает мир потому, что все пусто, но
Свержин Владимир
Корнев Павел
Березин Федор
Прозоров Александр
Фазиль Искандер
Куликов Роман