третий, и вскоре между ним и Крейсом завязался ожесточенный поединок.
Мартин слушал и не верил ушам. Невероятно, непостижимо, да еще в рабочем
квартале к югу от Маркет-стрит. В устах этих людей ожили книги, которыми
он зачитывался. Они говорили страстно, увлеченно. Мысль горячила, их,
как других горячат алкоголь или гнев. Философия перестала быть сухими
печатными строчками из книг легендарных полубогов вроде Канта и Спенсе-
ра. Философия ожила, воплотилась вот в этих двоих, наполнилась кипучей
алой кровью, преобразила их лица. Порой кто-нибудь еще вставлял слово, и
все зорко, напряженно следили за спором и не переставая курили.
сейчас Нортон, было откровением. Логика нортоновских рассуждений показа-
лась ему убедительной, но, видно, не убеждала Крейса и Хамилтона, они
насмехались над ним, обличали его в метафизике, а он, в свою очередь,
насмешливо обличал в метафизике их обоих. Противники метали друг в друга
слова "феномен" и "ноумен". Те двое обвиняли Нортона в стремлении объяс-
нить сознание, исходя из самого сознания. Нортон же обвинял их в жонгли-
ровании словами, в том, что они воздвигают теорию, опираясь на слово,
тогда как теория должна опираться на факты. Такое обвинение их ошеломи-
ло. Ведь важнейший их принцип был - рассуждать, исходя из фактов, и фак-
там давать наименования.
что все милые немецкие философийки, испустив дух, переправляются в Окс-
форд. Немного погодя Нортон напомнил хамилтоновский закон краткости до-
казательств, и те двое тотчас заявили, что они-то неуклонно следуют это-
му закону. Мартин сидел, обхватив руками колени, слушал и наслаждался.
Однако Нортон вовсе не был последователем Спенсера и тоже покушался на
душу новичка, - он не только возражал своим противникам, но и стремился
обратить Мартина в свою веру.
глядя на Мартина. - Больше всех в этом преуспел Герберт Спенсер, но и
его успехи невелики. А большего не добиться даже самым верным последова-
телям Спенсера. На днях я читал эссе Сейлиби, и он только и сказал, что
Герберт Спенсер, опровергая Беркли, почти преуспел.
но Хамилтон все равно продолжал для сведения остальных, - Он сказал, что
аргументы Беркли неопровержимы, но не убеждают.
зрения, что у вас, с одной лишь разницей: у него хватило мудрости приз-
нать, что Беркли неопровержим.
Крейс же и Хамилтон точно два свирепых дикаря, выискивали, куда бы по-
больнее кольнуть и ударить. Спор затянулся, и Нортон, выведенный из себя
бесконечными обвинениями в метафизике, ухватился за стул, чтобы не вско-
чить, серые глаза его сверкали, девичье лицо стало жестким и уверенным,
и он обрушился на позиция противника.
скажите на милость, вы-то как рассуждаете? Вам не на что опереться, вы
носитесь со своим позитивизмом, вечно приплетаете его куда попало, сов-
сем не к месту. Задолго до того, как появилась школа материалистического
монизма, у него была уже выбита почва из-под ног и нет у него никакого
фундамента. Это Локк сделал, Джон Локк. Двести лет назад... даже
больше... в своем "Опыте о человеческом разуме" он доказал, что врожден-
ных идей не существует. Ну, и прекрасно, а вы по сей день твердите, то
же самое. Весь вечер уверяете меня, что врожденных идей не существует. А
что это значит? Это значит, что человек никогда не узнает реальную сущ-
ность вещей. При рождении в голове у человека пусто. Пять чувств могут
дать мозгу представление лишь о внешнем, то есть о феноменах. Что каса-
ется ноуменов, при рождении их не существует, и они никак не могут про-
никнуть в мозг...
и материи мы узнаем лишь постольку, поскольку они так или иначе приходят
в соприкосновение с нашими чувствами. Видите, чтобы облегчить себе зада-
чу, я готов допустить, что материя существует; и я намерен разбить вас с
помощью ваших же доводов. По-другому этого не сделать, ведь вы оба по
самой своей природе неспособны понять философскую абстракцию.
Она известна вам только по ее феноменам, по ее внешним признакам. Вы
воспринимаете лишь ее изменения, вернее, те ее изменения, которые что-то
меняют в вашем сознании. Позитивная наука имеет дело только с феномена-
ми, а вы, сумасброды, воображаете, что вам доступны ноумены, и мните се-
бя онтологами. Однако по самому определению позитивной науки она занима-
ется лишь внешней стороной явлений. Как сказал кто-то, знание, получае-
мое при помощи чувственного восприятия, не может подняться над феномена-
ми.
Канта, и однако, утверждая, будто наука доказала, что бога не существу-
ет, или - а это одно и то же - что существует материя, вы волей-неволей
признаете, что Беркли ошибается... Заметьте, я допускаю существование
материи только для того, чтобы вы могли понять мою мысль. Будьте, если
угодно, позитивистами, но в позитивной науке онтологии нет места, так
что оставьте ее а покое. Спенсер прав в своем агностицизме, но если
Спенсер... Однако пора было уходить, чтобы поспеть на последний паром в
Окленд, и Мартин с Бриссенденом выскользнули из комнаты, а Нортон все
говорил, а Крейс с Хамилтоном ждали, когда он кончит, готовые набро-
ситься на него подобно охотничьим псам.
ме. - Когда видишь таких людей, стоит жить. У меня сейчас мысли так и
кипят. Я впервые по достоинству оценил идеализм. Но принять его не могу.
Нет, я всегда буду реалистом. Видно, уж таким уродился. Но хотел бы я
кое-что ответить Крейсу и Хамилтону, и, пожалуй, у меня найдется словеч-
ко-другое и для Нортона. Не вижу, чтобы они в чем-то опровергли Спенсе-
ра. Никак не успокоюсь, чувствую себя мальчишкой, впервые побывавшим в
цирке. Надо мне кое-что почитать. Непременно прочту Сейлиби. По-моему,
Спенсер все равно неопровержим, и в следующий раз я вмешаюсь в спор.
кашне, прикрывавшее впалую грудь, и тело его в длинном и чересчур прос-
торном пальто подрагивало в такт оборотам гребных винтов.
сендена, и наперекор его распоряжению. Он упаковал "Позор солнца" и пос-
лал по почте в "Акрополь". Уж, наверно, найдется журнал, который напеча-
тает его детище, и журнальная публикация привлечет внимание книжных из-
дательств. "Эфемериду" он тоже упаковал и отправил в журнал. Предубежде-
ние Бриссендена против журналов явно обратилось в манию, а все-таки, ре-
шил Мартин, великая поэма должна увидеть свет. Он, однако, не собирался
ее печатать без разрешения автора. Пусть какой-нибудь из солидных журна-
лов примет ее, и, вооружившись этим одобрением, можно будет снова выдер-
жать бой с Бриссенденом и добиться его согласия.
и с тех пор она не давала ему покоя, так и рвалась на бумагу. По-видимо-
му, это будет увлекательнейшая морская повесть, где все современно - и
приключения и любовь, - где действуют подлинные герои, в подлинном мире,
при подлинных обстоятельствах. Но за крутыми поворотами сюжета будет еще
нечто, чего поверхностный читатель нипочем не разглядит, но от чего по-
весть ничуть не станет для него менее интересной и увлекательной. И не
повесть сама по себе, а именно это скрытое нечто заставило Мартина сесть
за нее. В сущности, его сюжеты всегда рождались из значительной; все-
объемлющей темы. Найдя такую тему, Мартин обдумывал характеры подходящих
для ее воплощения героев, определял Подходящее место и время. Он решил
назвать повесть "Запоздавший" и рассчитывал уложиться в шестьдесят тысяч
слов-при его редкостной работоспособности сущий пустяк. В этот первый
день он с первых минут испытывал наслаждение мастера, сознающего, что он
отлично владеет своими орудиями. Его уже не мучил страх, что острие сос-
кользнет и испортит работу. Долгие месяцы напряженного труда и учени-
чества не пропали даром. Теперь можно было с уверенностью посвятить себя
задачам посерьезнее, которые хотелось решить в повести; он работал час
за часом, и, как никогда прежде, чувствовал, до чего уверенная у него
хватка, как глубоко, всеобъемлюще он умеет показать жизнь и события жиз-
ни. "Запоздавший" поведает об определенных событиях из жизни определен-
ных людей; но, спасибо Герберту Спенсеру, он, конечно же, поведает еще и
нечто значительное, что будет правдой для всех времен, всех широт, для
всей жизни, подумал Мартин, на миг откинувшись на стуле. Да-да, спасибо
Герберту Спенсеру и вернейшему ключу к жизни, учению об эволюции, кото-
рый вложил ему в руки Спенсер.
дет!" - звучало у него в ушах. Конечно, пойдет. Наконец-то он пишет то,
за что наверняка ухватятся журналы. Повесть развернулась перед ним как
огненный свиток. Мартин оторвался от нее лишь ненадолго, чтобы записать
в блокноте один абзац. Это будет последний абзац "Запоздавшего", - так
сложилась уже в голове вся книжка, что самый конец он мог написать за-
долго до того, как подошел к концу. Он сравнил свою еще не написанную
повесть с морскими повестями других авторов и почувствовал, что она бу-
дет неизмеримо лучше. "Лишь один человек мог бы написать что-нибудь по-
добное, - пробормотал он, - это Конрад. И даже Конрад подскочит от удив-
ления, пожмет мне руку и скажет: "Хорошо сработано, Мартин, дружище".