лятых деньгах, мне больше ничего не надо от тебя"... вот что было напи-
сано, больше ничего... Сударь, я три дня и три ночи безумствовал. Велел
обыскать лес и реку, переплатил уйму денег полиции... бегал по всем со-
седям, но они только смеялись и глумились... Никаких следов не удалось
найти, никаких... Наконец, мне сказали, в соседней деревне, что видели
ее... в поезде с каким-то солдатом... она уехала в Берлин... В тот же
день и я туда поехал... бросил свое дело... потерял много тысяч... меня
обокрали мои работники, мой управляющий, все, все... Но, клянусь вам,
сударь, мне было все равно... Я прожил неделю в Берлине, прежде чем ра-
зыскал ее в этом людском водовороте... и пошел к ней... - Он замолчал и
тяжело перевел дыхание.
стоял на коленях... предлагал ей деньги... все свое состояние, пусть
распоряжается им, потому что тогда я уже знал... знал, что не могу жить
без нее... Я люблю каждый волосок ее... ее рот, ее тело, все, все... и
ведь это я, один я столкнул ее... Она побледнела как смерть, когда я не-
ожиданно вошел... я подкупил ее хозяйку, сводню, гадкую, низкую женщи-
ну... Она была как мел бледна... Выслушала меня. Сударь, мне кажется,
она... да, она почти обрадовалась, увидев меня... Но когда я заговорил о
деньгах... а ведь сделал я это только для того, чтобы показать ей, что
больше не думаю о них... то она плюнула... а потом... так как я все еще
не хотел уходить... позвала своего любовника, они надо мной издева-
лись... Но я, сударь, все равно ходил туда каждый день. Жильцы того дома
рассказали мне все, я узнал, что этот негодяй ее бросил, что она в нуж-
де, и тогда я пошел еще раз к ней... еще раз, сударь, но она накинулась
на меня и разорвала деньги, которые я украдкой положил на стол, а когда
я все-таки опять пришел, ее уже не было... Чего только не делал я, су-
дарь, чтобы разыскать ее снова! Целый год, клянусь вам, я не жил, я
только выслеживал ее, нанимал агентов, пока не узнал, наконец, что она
за морем, в Аргентине... в одном... в одном дурном доме... - Он умолк
задыхаясь. Последние слова он едва прохрипел. Потом опять заговорил,
глухо, с трудом.
только по моей вине она до этого дошла... И я знал, как сильно должна
она, бедная, страдать... потому что она горда, прежде всего горда... Я
пошел к своему поверенному, тот написал в консульство и послал деньги...
не указав от кого... лишь бы только она вернулась. Мне телеграфировали,
что все удалось... я знал, на каком пароходе... и поджидал его в Амстер-
даме... Приехал за три дня, так я горел нетерпением... Наконец, он при-
был... какое это было счастье, когда дым показался на горизонте, я ду-
мал, у меня не хватит сил дождаться... так медленно, медленно он прича-
ливал, и потом пассажиры начали спускаться по сходням, и, наконец, она,
она... Я ее не сразу узнал... Она была другая... накрашенная... и уже
такая... такая, какою вы ее видели... И когда она меня заметила, она вся
помертвела... два матроса подхватили ее, иначе она упала бы в воду...
Чуть только она ступила на берег, я подошел к ней... Я не говорил ниче-
го... спазма сдавила горло... Она тоже ничего не говорила... и не смот-
рела на меня... Носильщик пошел вперед с вещами, мы шли и шли... Вдруг
она остановилась и сказала... сударь, как она это сказала... так мучи-
тельно больно мне сделалось, так печально это прозвучало... "Ты все еще
согласен, чтобы я была твоей женой? Еще и теперь?.." Я взял ее за ру-
ку... Она вздрогнула, но не сказала ничего. Но я чувствовал, что теперь
все опять хорошо... Сударь, как счастлив я был! Я плясал вокруг нее, как
ребенок, когда мы вошли в комнату, я упал к ее ногам... Говорил глупос-
ти, должно быть... потому что она улыбалась сквозь слезы и ласкала ме-
ня... очень робко, разумеется... но, сударь... Я бегал по лестнице вниз,
вверх, заказал обед в ресторане при гостинице... наш свадебный обед...
помог ей одеться... и мы сошли вниз, ели, пили, веселились. Она была ве-
села, как ребенок, такая сердечная, добрая, и говорила о нашем доме... и
как мы теперь опять заживем... но тут... - Голос его вдруг сорвался, и
он сделал рукою движение, словно хотел кого-то сокрушить. - Там был один
официант... скверный, низкий человек... он подумал, что я пьян, потому
что я безумствовал и плясал... и валился со стула от смеха... а ведь я
только был счастлив... так счастлив!.. И вот... когда я заплатил, он дал
мне на двадцать франков меньше сдачи... Я на него накричал и потребовал
остальное... Он смутился и положил золотую монету на стол... И тут...
она вдруг громко расхохоталась...
ливым и злым... "Какой ты все еще дотошный... даже в день нашей
свадьбы!" - сказала она так холодно, резко... с жалостью... Я испугался,
проклинал свою мелочность... старался опять развеселиться... Но ее ве-
селье исчезло... умерло... Она потребовала отдельную комнату... чего бы
я не сделал для нее... и я лежал ночью один и все думал, что бы ей ку-
пить на другое утро... как бы ее задарить... показать ей, что я не
скуп... что для нее мне ничего не жалко... И рано утром пошел и купил ей
браслет, и когда я вернулся... комната была пуста... совсем, как в тот
раз. И я знал, на столе должна быть записка... Я убежал, я молился богу,
чтобы это было не так... но... но... записка все-таки лежала на столе...
И я прочел...
голову. Потом хрипло прошептал: - Я прочел: "Оставь меня в покое. Ты мне
противен..."
надвигавшегося прибоя. С горящими глазами, точно большие черные звери,
стояли там корабли, одни вблизи, другие подальше; откуда-то доносилась
песня. Все было неразличимо, и все же многое чувствовалось - тяжелый сон
и тревожные грезы приморского города. Рядом с собою я видел тень моего
спутника, она дергалась у меня под ногами, то растекаясь, то сжимаясь в
неверном тусклом свете фонарей. У меня не было слов ни в утешение, ни
для вопроса, но молчание его липло ко мне, давило своей тяжестью. Вдруг
он схватил меня за руку.
меня терзает, но я не отступлюсь... Умоляю вас, сударь, поговорите с
ней... Она должна быть моею, скажите ей это... меня она не слушает... Я
больше не могу так жить... Я не могу больше видеть, как мужчины ходят к
ней... и ждать перед домом, когда они выйдут... пьяные... Вся улица уже
знает меня... надо мной смеются, потому что я стою и жду... это меня
сводит с ума, и всетаки я каждый вечер опять прихожу... Сударь, умоляю
вас... поговорите с ней... Я вас не знаю, но сделайте это ради господа
бога... поговорите с ней...
Но когда он почувствовал, что я отстраняюсь от его горя, он вдруг упал
посреди улицы на колени и обхватил мои ноги.
иначе... иначе случится несчастье... Я истратил все свои деньги, разыс-
кивая ее, и здесь я ее не оставлю... живой не оставлю... Я купил себе
нож... У меня, сударь, есть нож... Я ее не оставлю тут... живой... Я не
вынесу этого... Поговорите с ней, сударь...
полицейских. Я силой заставил его встать. С минуту он оторопело смотрел
на меня, потом сказал совсем чужим голосом, сухо и деловито:
вился он на меня глазами, в которых зрачки словно расплавились в ка-
кой-то ужасающей белой пустоте. Потом он исчез.
я, дурман, непроницаемый и черный, точно я спал на ходу. Я хотел соб-
раться с мыслями и все обдумать, но всякий раз во мне поднималась и уно-
сила меня эта черная волна утомления. Я добрел до гостиницы, свалился на
кровать и заснул, тупо, как животное.
безотчетно противился тому, чтобы в этом разобраться. Проснулся я позд-
но, чужой в чужом городе, и пошел осматривать церковь, которая, как мне
сказали, славилась древней мозаикой. Но глаза мои не воспринимали того,
что видели, все явственнее вставала в памяти встреча минувшей ночи, и
меня непреодолимо потянуло в тот переулок, к тому дому. Но эти своеоб-
разные улицы живут только по ночам, днем на них серые холодные маски,
под которыми узнать их может только посвященный. Я не нашел этого пере-
улка. Усталый и раздосадованный, вернулся я домой, преследуемый видения-
ми не то бреда, не то действительности.
Носильщик взвалил на плечи мой багаж и, шагая впереди меня, понес его к
вокзалу. И вдруг на одном перекрестке что-то словно кольнуло меня, и я
круто остановился: я узнал поперечную улицу, ведшую к тому дому, велел
подождать носильщику, который сначала не понял, но тут же ухмыльнулся с
наглой фамильярностью, и пошел взглянуть на место происшествия.
застекленная дверь того дома. Я хотел подойти ближе, но вдруг что-то за-
шевелилось во мраке. С испугом узнал я того, вчерашнего; он сидел на по-
роге и знаками подзывал меня. Мне стало страшно, я повернулся и быстро
зашагал прочь, из малодушной боязни, как бы не ввязаться в какую-нибудь
историю и не опоздать на поезд.
нулся. И увидел, как человек, сидевший на пороге, вскочил, бросился к
двери и порывисто распахнул ее; что-то блестящее было зажато в его руке:
я издали не мог разглядеть, золото или лезвие ножа так предательски
блеснуло в лунном свете...