коснуться этой стены. Своею собственной рукой, не облаченной в перчатку! Он
не смог бы объяснить, откуда пришла эта мысль, вызвавшая не страх, не
опасение, а предвещавший удачу трепет; то ли родилась в его голове, то ли
порхнула к нему из астральных или хтонических бездн. Он просто знал, что
должен это сделать.
Скафандр был помехой. Скафандр, шлем, оружие, одежда - все, что он нес с
собой и на себе, все мертвое, сделанное из пластика и металла. Все, что не
могло преодолеть барьер.
Фильтр, разделяющий мертвое и живое? Ему казалось - он знает, что сейчас
случится. Не поворачивая головы, он произнес:
буду двигаться, но ты не тревожься. Ты ведь знаешь, что люди временами
спят?
меня разбудить. Скажем, через? - он назвал анхабскую меру времени, немного
большую, чем земной час. - А до того не мешай, не прикасайся ко мне. Ты все
понял?
превращавший стену в туманное зеркало, стал слабее.
часть ладони, потом - запястье?
Дул ветер, гнал по небу полупрозрачные перья облаков, а вместе с ним - и
невесомое тело Дарта, скользившее в воздухе словно сухой листок или пушинка
отцветшего одуванчика. Он мчался над землей, и под ним горы сменялись
равнинами, леса - лугами, пашнями и виноградниками, среди которых желтела и
алела черепица крыш; крыши сбегались вместе, соединялись в пестрые пятна:
там, где поменьше - деревня, побольше - город за каменной стеной, повыше, на
холме или скале - замок с зубчатыми башнями или дворец, окруженный парком.
Богатые, щедрые земли, обширная страна? Родина!
Глава 20
своей жизни? Имя ее вернулось к нему как нежданный подарок, как вспышка
пламени в ночном холодном мраке.
ней, как замер круговорот пространств, раскинувшихся внизу, и перед ним
замелькали иные картины. Стол под раскидистым каштаном, он - на коленях
матери, рука отца протягивает глиняную кружку; потом - винный вкус на губах,
впервые в жизни? Снова рука отца, жилистая, смуглая, но в ней не кружка, а
шпага; Дарт касается рукояти и знает, что это тоже в первый раз? Старая
смирная лошадь, потертое седло, уздечка в тонких детских пальцах? овцы,
которых гонят по пыльной дороге? на деревянном блюде - свежий сыр с острым
запахом, тающий во рту? давильня с огромными чанами и босоногие девушки, что
пляшут в них? Одну он целовал на винограднике - тоже впервые?
детскими снами, овеянной памятью юности. Были и другие домены, герцогства и
графства, названия коих трепетали на его губах, - Нормандия, Бургундия,
Прованс, Бретань, Наварра, Пуату? Были реки. Сена и Луара, Гаронна и
Дордонь, были города - Париж и Бордо, Дижон и Нант, Марсель и Тулуза, Реймс
и Лион? Древние, овеянные славой имена! Как он мог позабыть их? Сейчас это
казалось непостижимым.
скудными каплями, а бурным неудержимым потоком? Вспомнить все - лица людей и
обстоятельства разлук и встреч, годы службы, битвы и раны, приобретения и
потери, удачи и неудачи, горе и радость, страх и торжество; вспомнить даже
такое, о чем он не хотел бы вспоминать, - ту белокурую ведьму, казненную под
Армантьером? Вспомнить, кто бы ни одаривал его минувшим и забытым - сам ли
Предвечный или какой-то прибор, изобретение Детей Элейхо, скрывшихся во
тьме? Или, как обмолвился Джаннах, ушедших к свету?
то настоящее имя, которое дали отец и мать, которое носил он с честью и под
которым погиб. Дартом он был на Анхабе, но кем - на Земле? Как его звали в
Гаскони и в прекрасной Франции? А также в других местах, где он побывал,
сражаясь во славу отчизны и короля? Шевалье? Солдат, лейтенант, потом -
капитан, генерал и маршал? Нет, то были лишь звания и титулы, редкие вехи
жизненных троп, а между ними, всякий день и час, он оставался самим собой,
слитым с собственным ?я?, соединенным с именем? Каким же?
замок, гнездо их обедневшего рода - и замок явился ему, однако не старым,
полуразрушенным, а в виде огромной скалы, Царившей над пустыней из песка,
сияющего радужными блестками. Не замок - цитадель со множеством высоких
гордых башен, с балконами и галереями, повисшими над бездной, с провалами
бойниц, окон и врат, спиралями лестниц и водопадами, сбегавшими с зубчатых
стен. Такого не было в Гаскони. Не было ни во Французском королевстве, ни в
итальянских и испанских землях, ни на Британских островах или в заморских
странах, ни на востоке, ни на западе? Такого не было на Земле.
вспомнить, что-то увидеть и услышать. Туда, а не в Гасконь?
ветром, подгоняемый его порывами, то опускаясь к песчаным барханам, то
взлетая вверх и кружась в потоках жаркого сухого воздуха. Камелот
надвигался, пронзая небесную синь остроконечными шпилями; воды струились по
его обрывистым склонам, цветы и зелень деревьев расцвечивали бурую
поверхность камня, а на террасах голубели крохотные озерца. В них отражались
плывущие в небе облака и замки из хрусталя и серебра, висевшие под ними.
Выше облачной гряды застыло зеркало энергетического накопителя. Дарт видел,
как его поверхность внезапно затуманилась - пошел дождь, легкий и светлый,
таявший в воздухе, не достигавший земли.
плачущих женщин. Одна из них, похожая на птицу, простирала крылья над аркой
и широким незастекленным проемом - его овал был полон мягкого сияния и так
знаком, как может быть знакомо лишь жилище, привычное и обжитое за
десятилетия. Справа от окна-проема рос куст с мелкими, но ароматными
цветами; иногда они были желтыми, иногда - алыми или лиловыми.
сменился золотистым сумраком, светлое дерево панелей закрыло камень. Дарт
был дома - не в Гаскони и не в Париже, а на планете Анхаб, где началась его
вторая жизнь и где она текла - между звездами и этими чертогами, что даровал
ему Джаннах. Тут было все, к чему он привык и что отчасти напоминало Землю:
упругое ложе под шелковым балдахином, менявшие форму массивные кресла, шкафы
с резными дверцами, отворяющиеся по хозяйской воле, подсвечники, отлитые из
бронзы, сиявшие огнями вечных ламп, ковры и гобелены, превращавшие пыль в
тепло и свет, столы-экраны и зеркала, тоже бывшие экранами, посуда из
небьющегося хрусталя и мраморные камины - правда, пылавшее в них пламя
питалось не дровами и не обжигало рук. Если не считать таких накладок, покои
были королевские: гостиная - как тронный зал, вполне пригодный для
посольского приема, трапезная размером с церковь Сен-Жермен-де-Пре, бассейн,
автоматическая кухня, кабинет и спальня, где разместился бы гарем турецкого
паши.
привычную постель, и думал о спрятанных в нем таинственных приборах. О
балдахине, навевавшем сон, о столбиках кровати, от коих, по желанию, тянуло
запахами моря или леса, об изголовье, игравшем тихие мелодии, о простынях,
всегда кристально чистых, то прохладных, то нагретых, будто их держали у
огня, о добром десятке других устройств, что нежили, ласкали, покачивали,
убаюкивали. Подобное было недоступно земным императорам и королям? Но
хитроумные механизмы, ни порознь, ни вместе, не заменяли женщину. Ту,
единственную, которую он желал.
встречи?, - подумал Дарт и вышел из опочивальни.
***
друг на друга - не так, как походят сестры или мать и дочь, а чем-то иным,
неуловимым и смутным, что замечается не взглядом, а душой. Темные локоны до
плеч, полуопущенные веки, гибкий стан и поворот головы, чарующий изгиб
бедра? Лицо каменной девы было печально, лицо живой тоже не светилось
радостью.
замерло; Дарт боялся этому поверить. Грусть ее была бы счастьем, редким
жребием, даруемым судьбой не всякому мужчине; лишь горстку она наделяет
талантом любви и только избранных - той женщиной, что может разделить? ее,
взрастить и сохранить. Такая удача не бывает дважды! Один раз выпала, но яд
и мстительная злоба ее сгубили?
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Каменистый Артем
Суворов Виктор
Распопов Дмитрий