из угла, и краешком губ не улыбается. Все знакомо, как будто видела много
раз, только где и когда - не помнит. Как и мальчика с обиженным лицом в
матроске и коротких штанишках. Держится за лошадку на колесиках, а подойти к
взрослым боится. Вот-вот заревет, но тоже боится.
взгляда. Губы задрожали, будто сейчас заплачет.
Анджелкой, напоила его Таня чаем с травками, рижским бальзамом щедро
заправила. Горячее ударило в голову, он ослаб, и все пошло по известной
песне: язык у дипломата как шнурок развязался, а Таня знай подливала и
поддакивала, как тот стукач. Подтвердил брат все ее догадки. И насчет
сережек, и насчет истинной причины своего визита: втрескался в им самим
сотворенную актрису Татьяну Ларину, мужнюю жену, та вроде и готова
взаимностью ответить, а все сдерживается, честь супружескую бережет. А вот
убедится, что муж ее к другой ушел капитально, тогда, глядишь... Вся-то
судьба его от согласия Татьяны Лариной зависит, потому как в ней его
последняя надежда, иначе останется одно лишь непотребство, которое и брак
его сгубило, и карьеру дипломатическую...
поломатая? - подпела Танечка, без труда попадая в народно-элегический тон,
почему-то взятый Никитой.
под аморалку с отягчающими.
советского посла накрыли? - Она выдержала паузу. - Или под самим послом?
покраснел, откашлялся и пошел блеять - накачали, мол, гады до полной
невменяемости, так что и не разобрал, с кем, собственно, колыхался. Таня
незамедлительно последовала примеру коварных врагов, щедро плюхнула братцу в
чашку неразбавленного бальзама и через пару-тройку наводящих вопросов
получила полное подтверждение того, о чем могла лишь смутно догадываться.
студенческие годы друг и сожитель Юрочка Огнев. В столичные годы хоронился
уверенно, для маскировки напропалую гуляя с наиболее доступными светскими и
полусветскими девами, вскружил голову капризной и взыскательной, несмотря на
страхолюдную внешность Ольге Владимировне Пловец и даже подписал ее на
законный брак. А вот попал с подачи тестя в венскую штаб-квартиру ООН - и с
голодухи потерял бдительность, снюхался с безобидным вроде и к тому же так
похожим на этрусскую терракотовую статуэтку юным индийским клерком - и влип
по полной программе. Дешевым провокатором оказался Сайант, специально
подстроил чтобы их застукали в момент, недвусмысленно интимный. То ли ЦРУ
подкупило, то ли в самой дружественной Индии завелись недруги нашей державы
- это уже неважно, важно другое. Погорел товарищ Захаржевский сразу по трем
статьям, любая из которых никаких шансов на амнистию и реабилитацию не
оставляла: политическая близорукость, моральная неустойчивость, а третья уж
и вовсе названия не имеющая, поскольку отвечающее этому названию позорное
явление в социалистическом обществе изжито давно и наглухо.
красноречие. Никита вмиг лишился жены, квартиры, столичной прописки,
приданого и, естественно, перспектив. Характеристику получил такую, что с
ней в провинциальное ПТУ историю преподавать и то не возьмут. Из дружно
отвернувшейся Москвы пришлось позорно бежать. Спас Юрочка, ставший к тому
времени фигурой заметной и по-своему влиятельной, помог устроиться на
"Ленфильм" администратором. А тут цепь обстоятельств привела к возобновлению
школьной дружбы с Ванечкой Лариным, к знакомству с его обворожительной
супругой. И открылись сияющие дали, неведомые и в лучшие годы...
буду...
полный стакан бальзама, довела таким образом до кондиции и с помощью Якуба
дотащила до глубокого кресла в кабинете, где Никита Всеволодович и заснул,
бурча в бреду: "Хм-м, вы так ставите вопрос?"
Приятели-собутыльники привалили Ванечку к двери и долго держали кнопку
звонка. Когда дверь открыл Якуб, на порог упал Иван, споткнулся провожатый,
и взору вышедших из спальни дам предстала картинка обвальной чехарды с
бьющим запахом сивухи.
своем бесповоротном уходе. Дескать, нашел женщину своей мечты. После чего
ничком рухнул на диван и захрапел.
IV
Никита не только звонил ей, но и приезжал, и даже ночевал с ней в одном
номере. Но именно ночевал, даже в другой комнате. Прилетел он утром, днем
крутился на съемках, то рядом с Бонч-Бандерой, то рядом с ней, вечером
накормил ее роскошным ужином с вином и котлетами по-киевски, а потом...
потом был у них серьезный разговор - о себе, о жизни, о любви, в которой
клялся ей Никита. Сердце ее разрывалось тогда от тоски, одиночества, жажды
любви, но она отказала ему. Сквозь слезы. Она не прогнала его, просто
объяснила, как могла, что не может принять его любовь. Это было бы не
правильно сейчас. Какой-никакой, но у нее есть муж, и она не может, не имеет
права... В общем, получилось как у той, пушкинской Татьяны Лариной: "Я
другому отдана и буду век ему верна". Всю ночь потом она не спала, плакала в
подушку, прислушивалась к ровному дыханию Никиты из соседней комнаты. Утром
он улетел обратно в Ленинград, и не было потом ни дня, чтобы она не ругала
себя за тот вечер. Ради чего она должна жертвовать своим счастьем? Ради
штампика в паспорте? Ради жирного, брюзгливого, давно уже нелюбимого и
нелюбящего мужа, которого и мужем-то назвать нельзя? Ну почему, почему она
такая нелепая уродилась?
не уходи. Потерпи еще немного. Она и сама не понимала, чего ждет, что должно
вмениться в ее жизни, чтобы она могла наконец принять любовь Никиты...
Иваном.
Поднимаясь по небольшому эскалатору в зал прибытия, Таня издалека заметила
Никиту - его долговязая фигура возвышалась над другими встречающими. Он тоже
заметил ее, замахал руками, держа в одной букет алых роз. Она выбежала ему
навстречу, он раскрыл объятия, но она остановилась в полушаге, протянула ему
руку, подставила для поцелуя лоб. Он вручил ей цветы, раскланялся, улыбаясь,
и тут же полез обниматься с Белозеровым и еще двумя ленинградцами,
вернувшимися со съемок. Получилось, что он как бы встречал и ее, и всех
сразу.
багажа. На них смотрели десятки любопытных глаз, которые Таня старалась не
замечать.
смертельно устала, но присутствие Никиты словно подпитало ее энергией,
горячей, порывистой и беспокойной. - Рейсы объявляли и тут же отменяли.
Потом выяснилось, что наш самолет уже два часа стоит на взлетной полосе и
битком набит пассажирами, которые взялись неизвестно откуда. Бонч-Бандера
разозлился дико, залез в кабинет начальника, стал названивать по инстанциям,
ругаться. А потом за нами пришла девица и повела какими-то коридорами и
закоулками на летное поле, прямо к самолету. Оттуда на трап выкидывали людей
с чемоданами. Те орали, цеплялись за двери, их отдирали, а через головы
летели чемоданы, прямо на землю. Я думала, что сгорю от стыда. Но потом
немного отошла, осмотрелась - и увидела на лицах пассажиров радость,
облегчение. Сначала я ничего понять не могла, но потом мне все стало ясно:
они радовались, что из самолета выкинули не их, а кого-то другого, и теперь
они могут спокойно лететь. На нас же они смотрели с... ну, к сказать, с
почтением, что ли. Важные персоны, ради которых задержали рейс. Некоторые,
кажется, узнали меня, улыбались, как знакомой...
ладони,
другой человек. А плохо потому уа что с этим трудно жить.
поехал багаж с киевского рейса. В числе первых показался Танин кожаный
чемодан, купленный специально ради этой поездки.
толпу, окружившую конвейер, и секунд через двадцать вынырнул с чемоданом.
"Нивы", бросил чемодан на заднее сиденье и поклонился Тане:
еще, по городу боится ездить.
Доставалов Александр
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Перумов Ник