четверти семь. Вдруг я стал вспоминать, как зовут Арсеньева. В последнее
время мы с ним не были так близки, как во время перелета.
Проснулся я внезапно, вспомнив, что произошло что-то страшное. Руки
наткнулись на холодный камень. Было холодно. Я зажег фонарь.
известковыми пятнами. Он не спал и взглянул на меня сквозь окошко шлема.
тянулась долго. Я не выдержал; окликнул Арсеньева. Он вернулся.
поворота. Вверху большие плоские тени, как засохшие нетопыри. Я глубоко
перевел дыхание, встал и принялся ходить взад и вперед. На каком-то
повороте Арсеньев окликнул меня:
кислорода.
раздражало меня. Я с трудом овладел собой и сел.
подтягивал и опускал ремни. Потом он выложил из карманов все, что там
было: таблетки витаминного концентрата, записную книжку, спички,
электрометр и револьвер, маленький, как игрушка. Он всегда носил его с
собой потому, что кто-то принес ему в подарок перед отлетом: "Для охоты на
венерианских диких зверей". Еще раз обшарив карманы, он взвесил на ладони
немного сахара.
сорвались язвительные слова, но я промолчал. Арсеньев вынул заряд из
револьвера. Я понял, о чем он думает.
Его ничто не воспламеняет, кроме специальных капсюлей.
с ней. В глазах мелькали зеленые пятна - яркие, дрожащие пятна. Тихонько
тикали часы. Время шло: девять часов, десять, одиннадцать...
он говорит это, рассчитывая вызвать жалость, продолжал: - Я сейчас делал в
уме один расчет и вспомнил о ней. Когда мы познакомились, то долго не
могли говорить ни о чем, кроме математики. Я готовился тогда к диплому,
все мои мысли были сосредоточены на одном - на теории пульсирующих звезд,
и я рассказывал ей об этом.
многочисленности обитаемых миров". Вы, вероятно, не знаете этой книги, она
очень старая. Был июнь, вечер, спускались сумерки... мы читали вместе,
вместе переворачивали страницы... становилось все темнее, бумага делалась
серой, а мы все читали. Так бывает только в юности... Когда слова
окончательно расплылись, мы подняли головы, - над нами было небо, полное
звезд, темнота и миры, которые вставали со страниц... тогда...
долетает только непонятный шепот.
или воспоминаний; я не ощущал ни тревоги, ни отчаяния, только непрестанно
растущее внутреннее напряжение, словно мне пришлось тащить на себе
какую-то тяжесть, грозившую раздавить меня. Представьте себе человека,
придавливающего своим телом мешок, наполненный какими-то чудовищными
тварями: он судорожно держит его, а мешок все вырывается и вырывается. Так
и я напряг последние силы, чтобы держать себя в руках, ибо знал, что если
мне это не удастся, то произойдет что-то страшное, - я уже не смогу
владеть собой. Я же больше всего боялся не смерти, а того обезумевшего
существа, в которого могу тогда превратиться. То, что говорил Арсеньев,
действовало на меня, как удары ножа. Какую-то долю секунды я боролся с
собой, потом покорился. Мне вдруг почудился - ибо это нельзя было назвать
воспоминанием - непередаваемый запах вспаханной земли, словно я стоял
среди обнаженных, ждущих весны полей, на холме в дыхании бескрайных
просторов, в ошеломляющем, опьяняющем аромате, в котором таится ожидание
жизни и самая жизнь. Это был кризис. Меня охватило невозмутимое железное
спокойствие. И тогда пришло решение. Я наклонился, нащупал спину
Арсеньева, его могучие мускулы под холодной тканью комбинезона. Как вор, я
залез ему в карман. В первое мгновение он не мешал мне, но когда сквозь
ткань мне удалось нащупать рукоять револьвера, он понял. Мы вдруг
схватились в полной тишине, в которой слышалось только наше затрудненное
дыхание. Он был сильнее и придавил меня к стене, потом включил фонарь у
меня на груди. Желтый свет клином вбился между нами.
огромный, с гигантской тенью над головой.
дыхание. С минуту я трясся, словно бился в судорогах. Потом хлынули слезы.
Я опустился на колени. Он сел рядом со мной; большая тяжелая рука обняла
меня за плечи.
Впрочем, они все равно нас не найдут. Надежды нет. Зачем ждать? Если бы у
нас была взрывчатка...
аппарате.
взрывается: его нужно смешать с горючим материалом...
прессованный сахар. Я начал понимать.
порошком угля или сажи. При воспламенении кислород соединяется с углем и
дает взрыв. Сахар - это углеводород, в нем есть углерод и водород, он
горюч, а этот как раз мелкий и сыпучий.
который у нас есть. Мы не знаем, на каком протяжении рухнула кровля. Если
в самом узком месте, то у нас есть надежда. Меньше всего у нас горючего -
сахара; кислорода много, так как мы взяли двойной запас, и если нам
Адамов Григорий
Контровский Владимир
Роллинс Джеймс
Орлов Алекс
Никитин Юрий
Сертаков Виталий