Чтение 60–й страницы книги ~Тривселенная~

Откуда, в таком случае, пришел в мир первый человек?

А откуда пришел второй? Сотый? Миллиардный?

Мироздание создает людей из собственной бесконечной сути, и это такое
же естественное явление природы, как рассвет, закат, движение комет по
орбитам, рождение звезд из газа, а газа - из нематериальных вихрей,
изначально существовавших во Вселенной.

Как возникла Вселенная? В моем прежнем мире, сугубо материальном, без
идеи о Боге было не обойтись, потому что никто не смог придумать иной
возможности (да ее и не было на самом деле!) создать материю из ее
отсутствия. Из мысли. Из слова. "Да будет свет!"

В моем новом мире это было не нужно. Материя и ее отсутствие были
равноправны, равнозначны и равно влияли на структуру мироздания. Чашка с
битой ручкой являлась из идеи чашки с битой ручкой, а идея эта, в свою
очередь, могла возникнуть из чего угодно, годился любой подручный материал,
в том числе сугубо вещественный - камень, например, который Ормузд как-то
подбросил над головой и который, к моему изумлению, будто растворился в
воздухе, а на самом деле перешел в иное, нематериальное состояние, став
идеей то ли чашки, то ли чего-то еще, в то время Ормузду совершенно
необходимого, и мой непутевый Учитель наверняка мог назвать закон природы,
согласно которому происходили эти изменения.

Откуда взялся закон? Да придуман был каким-нибудь Минозисом или Фаем -
Учеными, умевшими наблюдать и извлекать идеи! И было это давно, сейчас
Ученые не придумывают законы, а изучают их глубинную суть, посвящая этому
все свое время.

Мир без Бога? Мир, где Ученые знали все, кроме одного - того, что все,
что они знали, создано Им?

Я подумал так и тут же усомнился в подуманном. Им - кем? Бесконечным
нематериальным мировым разумом? Каждый - Ормузд, Минозис, Даэна, я наконец -
были не просто частями того, что я в моем покинутом мире называл тайным
именем Бога, мы все - и даже кот на пороге моего дома в Калгане - были Им
частично или полностью. Если материя моего тела была способна становиться
духом, идеей, мыслью - моей же собственной! - и возвращаться в прежнее
состояние, а мысль, мое неисчезающее я, способна была создавать материю,
потому что всегда существовала в этом единстве, то зачем же мне нужна была
абсолютно несущественная, внешняя идея чего-то еще, равно нематериального и
способного на большее, чем я сам?

Зачем мне Бог?

Здесь не было и быть не могло ни Бога, ни религии, здесь никогда не
было священников, жрецов, монахов и иных служителей культа, как и сам культ
никогда не существовал, поскольку не был необходим для развития разумного
вида.

Но если Бога нет, то все дозволено?

Мысль эта, возникшая внезапно, прервала вечность поцелуя, я оторвался
от губ Даэны и понял, что вечности не было. Не было даже времени - поцелуй
продолжался мгновение, я только коснулся губ своей любимой и тут же
отпрянул, поняв, насколько я чужд этому миру, принявшему меня и
предоставленному теперь собственной гибели.

- Я люблю тебя, - прошептал я, ощущая сквозь тончайшую ткань мыслей, в
которую была обернута женщина, теплоту ее тела.

- Я люблю тебя, - повторила она, и, услышав эти слова, я понял наконец
суть любви в этом мире, где женщины не рожали детей, где равноценными и
равно вводящими в экстаз были обладание физическое и обладание духовное, и
где никакие моральные нормы не могли быть нарушены по той естественной
причине, что в системе, идеально сбалансированной материальным и духовным
существованием, законы морали стали природными законами, такими, как в моем
мире - законы Ньютона, и нарушить их не мог никто, даже если такая странная
идея пришла бы кому-то в голову.

Трава на склоне ожила, деревья зашелестели кронами, и солнце из белого
стало таким, каким и должно было быть в полдень - яркожелтым с зеленым
ободом хроомосферы и синеватыми сполохами протуберанцев. Оно было похоже на
веселого осьминога, плававшего по яркоголубой поверхности океана.

Я успел увидеть у самых деревьев дом о двух этажах - мое представление
о том, каким должен быть шалаш, в котором двое способны пережить все, даже
собственное представление о рае. Вечность закончилась, но и мгновению любви
тоже был положен конец.

Подольский - или Фай, как он себя называл, - пришел, видимо, в себя. Я
увидел, как становится грубой материей большая и глубокая мысль.

Сначала сгустился воздух у основания холма, там, где стоял дом Даэны.
Вещество рождалось из идеи о веществе и проникало в мир, расталкивая атомы,
резкий порыв ветра едва не сбил меня с ног, но я удержался, а Даэна не
смогла - она больше, чем я, была ошеломлена нападением, хотя и должна была
лучше понимать, насколько оно неизбежно.

Даэна упала и ухватилась обеими руками за куст растения, чтобы не
покатиться по склону, я наклонился, но руки мои, протянутые к женщине,
натолкнулись на неожиданно возникшую между нами преграду - я видел ее
мыслью, это была шершавая стена, не очень высокая, но совершенно для меня
непреодолимая.

Шар, идеальный по форме и жуткий по содержанию, медленно покачивался на
том месте, где стоял дом. Живым существом шар быть не мог, поскольку
собственного сознания не имел, будучи лишь проводником чужого. Но мысли,
желания, идеи, составившие его структуру, я воспринимал так же отчетливо,
как и блики от солнца на его блестящей поверхности.

Назначение у шара было одно: принять меня в себя и тем самым - убить.

Вопреки силе тяжести шар покатился вверх по склону холма. Даэна
пыталась встать, цепляясь за ветки куста, ветер, ставший ураганом, бросал ее
на землю снова и снова, она не смотрела вниз, взгляд ее был направлен в мою
сторону и что-то говорил, о чем-то молил или наоборот - приказывал, но
созданный Фаем барьер, видимо, не пропускал также и мыслей.

Должно быть, со мной случилась истерика - странно, я всегда думал, что
в критических ситуациях способен владеть собой, да и могло ли быть иначе? А
сейчас меня охватил страх, панический, мертвящий, и я закричал, если можно
вопль, излученный сразу всеми клетками тела, назвать криком, тем более, что
физически из моих легких вырвался только тихий хрип. Сейчас шар скользнет по
телу моей любимой, сомнет ее мысли, переварит их, обратит в собственные
идеи, а тело разложит на атомы, и важно ли, что с этими атомами станет
потом? И мне нечего было противопоставить этой жестокой, неумолимой и, тем
не менее, единственно моральной в этом мире силе.

Странное у здешней природы понятие о морали!

На мгновение замедлив движение, шар выстрелил. Будто щупальце взвилось
над идеально гладкой поверхностью -нематериальный снаряд мысли, способный
убить пониманием сути убийства.

Щупальце отделилось от шара и ринулось вперед.

Что я мог сделать в оставшуюся секунду? Только одно - остановить время,
растянуть секунду до вечности.

Это было невозможно.

Значит, наоборот - уйти самому туда, где время имеет иную структуру и
где я мог бы продумать свои действия. В мой мир. Туда, где на таком же холме
ждали смерти другие знакомые мне люди - меньше любимые, но так же связанные
со мной судьбой и самой жизнью.

Я оставил их, чтобы вернуться, и теперь я должен был оставить Даэну,
чтобы вернуться опять.

Можно ли вернуться, уходя?

Я попытался.

Глава двенадцатая

После того, как я ушел отсюда, услышав зов Даэны, не прошло и секунды.
Катер дорожной полиции все еще менял эшелон, а следовавшая за ним машина
амбуланса издавала звуки, способные любого раненого в дорожном происшествии
довести до состояния клинической смерти.

Виктор вытащил из кобуры боевой "шидлер" и сдернул колпачок. Когда-то я
трижды стрелял из боевого "шидлера" - было это на тренировочных стрельбах,
поскольку в списке оружия, разрешенного к употреблению частными детективами
моего звания, этот тип пучкового пистолета не значился. Виктор хотел
использовать "шидлер" против дорожной полиции? Это была верная смерть -
сначала чужая, но в конечном итоге собственная, поскольку гибели коллег
полиция не прощала никогда, и уж тем более - сошедшему с ума частному
детективу.

Что я мог предпринять?

Пилот полицейской машины был считай что мертв, потому что, сдернув с
"шидлера" колпачок и активировав реактор, Виктор теперь обязан был сделать
выстрел. Он даже не стал целиться, просто поднял оружие на уровень груди и
прерывисто вздохнул, будто понимал, что это последний вздох в его жизни.

Мне ничего не оставалось, кроме как встать на пути пучка. Я взлетел в
воздух, мысленно оттолкнувшись от травы, показавшейся мне не просто жесткой,
но острой, как бритва, - я порезал себе сознание, хотя и не смог бы точно
объяснить, что это физически означало.

Из плоского конца "шидлера" вырвался тонкий невидимый для глаза луч (я
знал, что ускоренный поток частиц невидим для глаза, но это не мешало мне
знать, с какой скоростью и в каком направлении несутся быстрые мезоны),
рассек меня на миллионы частей - по сути, на миллионы не связанных друг с
другом мыслей, - и замедлил движение, будто натолкнувшись на сверхплотную
преграду.

Когда я опять ощутил себя единым целым, то понял, что добился своего -
пучок продолжал движение к цели, но уже не представлял для нее существенной
опасности.

Полицейские, которым я спас жизнь, получили возможность сделать залп,
уничтожив сошедшего с ума детектива.

Этого я допустить тоже не мог. Рессеянная энергия потока частиц вновь