снежного покрова, то, как ни соблазнительна перспектива относительного тепла
и свежей еды, им придется потерять еще много времени. А в эти дни
всевозможные злодейства будут продолжаться; сотни деревень, подобных
Беатриксу, будут уничтожены; бесчисленные жизни будут отняты.
- сказал Пай. - Люди с наилучшими намерениями умирают, Миляга. А если
подумать хорошенько, то они часто умирают первыми.
сделаю. Но наилучшие намерения не произведут никакого впечатления на холод.
быть, немного мяса?
язык, который понимал Кутхусс, а тот в свою очередь переводил своим
друзьям-пастухам. Быстро ударили по рукам: на пастухов, похоже, очень
убедительно подействовала перспектива получения в уплату звонкой монеты. Но
вместо того, чтобы отдать свои собственные шубы, двое из них занялись тем,
что забили и сняли шкуры с четырех животных. Мясо они приготовили и устроили
общую трапезу. Оно было жирноватым и непрожаренным, но ни Миляга, ни Пай не
стали капризничать. Сделка была обмыта напитком, который они сварили из
растопленного снега, сухой листвы и небольшого количества жидкости, которую
Кутхусс, насколько Паю удалось разобрать, назвал козлиной мочой. Несмотря на
это обстоятельство, они решились попробовать. Напиток оказался крепким, и
после небольшой дозы, осушенной одним глотком, Миляга, заметил, что раз уж
ему суждено пить мочу, то он не будет возражать.
пастушьего напитка, а также сковородкой и двумя стаканами, они распрощались
с помощью междометий и расстались. Вскоре погода испортилась, и они снова
оказались затерянными в белой пустыне. Но настроение после встречи с
пастухами у них улучшилось, и в следующие два с половиной дня они
продвигались вперед довольно быстро, до тех пор, пока, к концу третьего дня,
доки, на котором ехал Миляга, стал выказывать признаки переутомления: голова
его безвольно моталась, а копыта с трудом разгребали снег.
сварить себе немного пастушьего ликера. Не столько мясо, сколько именно этот
напиток и был тем, что поддерживало их на самых трудных участках пути, но,
как ни старались они экономить, весь их скромный запас был почти
израсходован. Попивая напиток, они говорили о том, что ждет их впереди.
Предсказания Кутхусса сбывались. Погода становилась все хуже и хуже, а шансы
на то, что, попав в трудную ситуацию, они отыщут в горах хотя бы одну живую
душу, которая сможет им помочь, без сомнения, равнялись нулю. Пай не
преминул напомнить Миляге о его убежденности в том, что они не умрут ни в
буране, ни в урагане, ни даже если с горы прогремит голос самого
Хапексамендиоса.
что я не должен беспокоиться? - Он протянул руки поближе к огню. -
Что-нибудь еще осталось в ночном горшке? - спросил он.
кислую мину, - да-да, я уверен в этом. Так вот, когда мы будем возвращаться
этим путем, нам надо будет раздобыть рецепт. Тогда мы сможем варить эту
штуку на земле.
донесся низкий стон.
текла кровь и становилась розовой, смешиваясь с тающим снегом.
его, как тот обратил на него свой блестящий карий глаз, издал прощальный
стон и затих.
Паю.
мяса на неделю.
Пая и дал доки имя. Теперь, когда он будет обгладывать его кости, ему будет
все время вспоминаться Клейн.
его назвал, я должен и снять с него шкуру
животное на тот случай, если оно вдруг утратит всякую волю к жизни, увидев,
как потрошат его собрата. Миляга согласился и стал ждать, пока Пай не уведет
упирающееся животное. Потом он приступил к разделке, орудуя ножом, который
вручили им перед выходом из Беатрикса. Он быстро обнаружил, что ни ему, ни
ножу эта задача не под силу. Шкура доки была очень толстой, жир -
неподатливым, как резина, а мясо - очень жестким. После часа стараний ему
удалось содрать шкуру только с верхней половины его задней ноги и освежевать
небольшой участок бока. Он был весь в крови и обливался потом под своими
меховыми одеждами.
непроизводительный труд, устало орудуя затупившимся ножом. Проковырявшись
некоторое время, достаточное, чтобы сохранить собственное достоинство, он
поднялся и подошел к костру, где Пай сидел, созерцая пламя. Обескураженный
своим поражением, он швырнул нож в тающий около костра снег.
работе. Миляга не смотрел в его сторону. Угнетенный видом забрызгавшей его
крови, он решился бросить вызов холоду и смыть ее. Неподалеку от костра он
отыскал участок открытой земли, оставил там свою шубу и рубашку и встал на
колени, чтобы выкупаться в снегу. Кожа его покрылась мурашками, но некоторая
потребность в самоунижении была удовлетворена этим испытанием воли и плоти,
и, когда он отмыл руки и лицо, стал растирать колючим снегом грудь и живот,
хотя они и не были запачканы кровью. Ветер недавно прекратился, и участок
неба, видимый между скалами, был скорее золотым, чем зеленым. Его охватило
желание подставить свое тело его свету, и, не став надевать шубу, он
принялся карабкаться наверх по скалам. Руки его онемели, и подъем оказался
более трудным, чем он ожидал, но открывшийся с вершины скалы вид безусловно
стоил этих усилий. Неудивительно, что Хапексамендиос решил по дороге
отдохнуть здесь. Даже на богов такое величие может произвести впечатление.
Пики Джокалайлау уходили вдаль бесконечной вереницей. Их белоснежные склоны
были слегка позолочены небесами, к которым они устремлялись. Вокруг царила
абсолютная тишина.
практическим целям. Оттуда Великий Перевал был виден как на ладони. А чуть
справа от него глаза Миляги наткнулись на зрелище, достаточно загадочное,
чтобы оторвать мистифа от работы. В миле или больше от скалы находился
сверкающий ледник. Но внимание Миляги привлекло не его замороженное величие,
а вмерзшие в лед черные точки.
мистиф, моя в снегу свои окровавленные руки.
стопам Незримого, мы должны постараться увидеть все то, что видел Он.
у костра одежды хранили тепло, и он с радостью окунулся в него, но от них
несло потом и запахом тех животных, из которых они были сшиты, и он был
почти готов отправиться в путь голым, только бы не нести на себе бремя еще
одной шкуры.
пешком, не желая утомлять свой последний оставшийся ?транспорт?.
не мясник.
путешествия я, может быть, совсем перестану есть мясо. Этот жир! Эти хрящи!
Меня просто выворачивает наизнанку при одной мысли об этом.
плавающих в шоколадном соусе. - Он рассмеялся. - Ты только послушай меня.
Перед нами простираются красоты Джокалайлау, а я мечтаю о профитролях. - И
вновь приняв смертельно серьезный вид:
меня никогда не было пристрастия к сладкому. Вот рыба, с другой стороны...
Мистиф расплылся в улыбке. - Ну вот, теперь я и сам заговорил вроде тебя.
Нам обоим здорово надоело это мясо доки.
слюнки потекут.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Глуховский Дмитрий
Роллинс Джеймс