Бельрун, прижимая коленями руки своего врага к полу и держа его за горло. Рядом
на сыром полу валялся кинжал. Наша троица молча созерцала эту картину. Шаконтон
деловито начал разматывать невесть откуда взявшуюся у него веревку.
голос из темного коридора, уходившего вправо. - Выпустите!
по отношению к своему сюзерену. Барон Мобрюк, лежа на полу, в бессильной ярости
заскрежетал зубами.
факел и направляясь туда, откуда доносился крик. Спустя некоторое время оттуда
донесся сдавленный звук, который трудно было как-то охарактеризовать. Мы
бросились туда. Бледный Винсент стоял, без сил облокотясь на сырую стену и
держа факел перед собой на вытянутой руке. Пламя освещало железную решетку и
оборванного человека, ожесточенно трясущего ее. Мы удивленно взглянули на
нашего друга, ожидая объяснений.
за решеткой. - Господа, не знаю, обрадует вас это или огорчит, но перед нами
действительно король Франции Филипп II Август...
подбородок кулаком, умильно созерцал трапезу его величества. Соус и жир стекали
по двухнедельной щетине, ясные голубые глаза монарха горели голодным блеском.
- Сэнди, будь добр, принеси его величеству воды для омовения, - кланяясь в
сторону короля, попросил он. Ответом ему было неразборчивое чавканье. Шаконтон,
важно ступая, удалился.
- Пусть отдохнет, выспится... А мне тут надо поболтать с милейшим господином де
Мобрюком. Да! Вот еще! Вернется Сэнди, пошли его на ферму за барышнями и
Деметриусом.
- Бедный мальчик устал, а ты его еще куда- то ехать заставляешь!
как его, Кретином де Гов-нюком... - отозвался Лис.
я своего невоспитанного друга и выключил связь.
вас, - я наклонился, вспоминая полузабытые нормы придворного этикета. Филипп
внимательно взглянул на меня и, чуть помедлив, благосклонно кивнул.
нервно расхаживал по клетушке, единственным убранством которой был пучок гнилой
соломы в углу, и вполголоса ругался. Непонятно, считал ли он себя недостойным
королевского номера, или же наоборот, но настроение у него было явно
преотвратное. При звуке шагов он нервно вздрогнул, но, взяв себя в руки,
подошел к решетке и смерил меня холодным взором.
обветренном лице воина не отразилось ни тени страха.
груди. - Можете убить меня.
Элеонора, что-то около месяца тому назад поручила вам совершить убийство.
из Англии, - продолжал я свою речь. - Мне неведомо, знаете ли вы, или нет, но
письмо это было от короля Джона Плантаге-нета.
известными мне фактами, оставляя ему возможность усматривать между ними
взаимосвязь:
убийство помазанника Божьего. Однако королеве удалось убедить вас. Речь шла о
новом короле и о вашем месте подле него... Что вам предложила королева - пост
сенешаля или что-то большее? - неожиданно в лоб спросил я. Лицо Кре-тьена
Мобрюка передернулось.
Плечи его поникли, он опустил глаза. Видимо, этому храброму и мужественному
воину было сейчас нестерпимо стыдно за свой душевный порыв. Я внимательно
посмотрел на него, и у меня в душе шевельнулось сочувствие: он поставил на
карту все ради любви к женщине и проиграл... Это многое объясняло.
Марии Магдалины, в который бьыа заключена Элеонора... Тогда я впервые в жизни и
увидел ее... - Кретьен вздохнул и опустил глаза. - Мне было запрещено говорить
с ней, но в этой глуши, кроме нее, говорить было не с кем, и я преступил
запрет. Она была невиновна! - неожиданно сильно и звучно произнес он, рубанув
ладонью воздух. Барон понимал, что я, может быть, являюсь последним
собеседником, которому можно все откровенно рассказать. Но в то же время он ни
на миг не потерял чувства собственного достоинства, взгляд его был холоден и
горд.
невиновна! Однажды она попросила меня передать записку...
попытки освободить Элеонору и дважды они красовались на ветвях буков, росших
вокруг монастыря. Деревья были отлично видны из окна ее кельи... - с какой-то
странной интонацией добавил он. Я вопросительно приподнял бровь. Барон мрачно
усмехнулся и пояснил:
бальи Оксеруа. А уж кто-кто, а он делал все, чтобы покарать дерзких безумцев...
сделал я сам собой напрашивающийся вывод.
впоследствии передать святейшему папе послание королевы и уберечь ее от
смертельной опасности, ожидающей ее за стенами мо настыря! Она всегда была
доверчива... Ей и в голову не могло прийти, какая угроза нависла бы над ней, в
случае если бы похищение удалось! Она... она была так неопытна... Король послал
меня стеречь Элеонору, но я должен был не стеречь, а оберегать ее!
рассказывавшего эту историю, в которой сплелось все, что испокон веков движет
миром: страсть, ненависть, страх утраты... И попрание любого закона, стоящего
на пути к заветной цели, на пути человеческого естества.
своего мужа со скалы во время охоты, вы совершили все не совсем так, как
задумала она? - в упор спросил я барона. - И решили, что если у вас будет в
руках такой козырь, как живой король Франции, Элеонора никогда не сможет выйти
замуж за Джона Плантагенета?
куда-то в сторону, руки судорожно сжимали железные прутья клетки, где еще
совсем недавно находился его венценосный сюзерен.
никогда не задумывались, что есть зло?
разговаривал сам с собой. - Я знаю, что буду наказан за это.... И мне абсолютно
безразлично, здесь или на том свете. Но я понесу наказание не за покушение на
драгоценную жизнь его величества, будь он трижды проклят, и не за
предательство, а за то, что так и не смог ничего изменить! Потому что зло есть
не что иное, как собственное бессилие... Вы считаете, что я решил содержать
короля в этой вонючей конуре для того, чтобы предотвратить брак Элеоноры и
Джона... Если бы я хотел это сделать, я бы убивал всех мух и оводов,
подлетавших к королю на расстояние вытянутой руки, и неусыпно охранял бы его
покой днем и ночью! - барон де Мобрюк, словно на последней исповеди, выкладывал
все, что накопилось у него в душе. Слова его звучали гордо и уверенно, в них не
было и тени раскаяния. - Я был не в силах противостоять этой женщине, ее
несгибаемой любви. Они была достойна счастья. Как-то в порыве гнева она
обмолвилась, что высшим счастьем для нее было бы, если б король сломал себе
шею... И я решил убить его. И убил бы непременно, если бы тогда, в горах,
попавшийся в нашу засаду король в пылу борьбы не столкнул со скалы моего
оруженосца. Бедняга разбился о камни, его было не узнать. И тогда я понял:
несчастную жену. И я сам стану его тюремщиком, как был ее сторожем; каждый день