Колумбии, сведениями, что хранились в бездонных архивах ЦРУ.
Абдаллаха... Людям он подарил пространственный трансгрессор, а своему семейству
- Счастливую Аравию. Плюс белую кошку с серым хвостом... Вместилище неведомого
духа...
обвалившийся донжон. Она манила его. Оттуда тянуло сухим прохладным воздухом, и
ток его был постоянен, хоть не силен; прохладный воздух, конечно, не мог
подниматься вверх сам по себе - значит, его прогоняли сквозь турбокомпрессор
или нечто аналогичное, чтоб выбросить в шахту под давлением. Шахт, разумеется,
было несколько, и весь вопрос заключался в размерах этих отдушин и их сечении -
в щель сантиметров тридцать шириной Саймон еще мог пролезть, не оставив кожу на
стене.
собой. В этом разломе поместился бы пес величиной с ротвейлера, но никак не
человек; впрочем, в определенные моменты Саймон не относил себя к роду
людскому. Сейчас он обернулся змеей: тело его извивалось, будто лишенное
костей, плечи вдруг стали вдвое уже, и каждая конечность сгибалась не в двух, а
как бы в десяти местах, превратившись каким-то чудом в эластичное цепкое
щупальце.
прямоугольной, узкой, но все-таки Саймон мог в нее протиснуться. Она уходила
отвесно вниз, и стенки ее на ощупь казались гладкими, как полированное зеркало.
Эмир Абдаллах был, безусловно, прав: для человека обычного этот путь вел не к
сокровищам, а к смерти. Но Ричард Саймон не являлся обычным человеком.
спускаться. В двух местах ход расширялся и изгибался почти под прямым углом:
сюда выходили каналы вентиляционной системы, забранные решетками, и здесь
Саймон мог передохнуть, расслабившись, лежа на животе и позволяя прохладным
воздушным струям овевать разгоряченную кожу. Когда он миновал второй из сгибов,
внизу замаячило неяркое пятнышко - вероятно, музей был освещен в любое время, а
не только в момент присутствия хозяина.
внимавшим россказням Шахразады, а багдадским вором, чей путь лежал к сокровищам
халифа. Правда, сокровища были Саймону безразличны - их ценность, по его
мнению, заключалась лишь в красоте, а красота доступна всем, имеющим глаза и
способным видеть. Секрет - иное дело! Секретом он жаждал овладеть, таинственное
манило его, как долгожданный выход - путника, блуждающего в лабиринте.
посмотрел вниз. Там что-то пестрело и поблескивало - ковры, атлас купеческих
одежд, кольчуги стражей, серебряные кубки и кувшины. Присмотревшись, Саймон
понял, что висит как раз над тем местом справа от корабля, где устроили пикник
купцы, в той самой дыре, которую он разглядел нынешним утром. Купцов было
по-прежнему трое, и все так же изгибалась перед ними полунагая плясунья в
водопаде тонких кос, а вот охранников было не пять, а шесть. Шестой, вероятно,
являлся важной шишкой: во-первых, он не стоял, а сидел, развалившись в креслице
из слоновой кости, а во-вторых, в отличие от кольчуг стражей, его одеяние
отливало не серебром, а золотом.
появятся гости... без всяких радиофонов... Конечно, зачем радиофон? Лучший
свидетель - родич! Живой! К тому же этот свидетель увидит, откуда и как можно
пробраться в пещеру, какую дырку следует заткнуть, где выставить охрану или
навесить лишнюю дверь... Весьма предусмотрительно, весьма!
приземлился на край ковра, перед самым носом у купцов, обсуждавших прелести
танцовщицы. Это занятие так поглотило их - как и воинов в серебряных кольчугах,
- что ни один не шевельнулся, не удостоил гостя ни малейшим вниманием. Зато
Масрур, сидевший в кресле, вскочил. Рука его метнулась к поясу, и в следующий
момент на Саймона уже глядел темный зрачок пистолета. "Сегун", отметил он,
японский. Солидное оружие! Вот только к чему бы? О силовых акциях они с эмиром,
кажется, не договаривались.
прозванием. "Масрур" на арабском значит "радостный", "веселый", но Абдаллахов
племянник взирал на него с каменной физиономией, и если на ней и отражалось
что-то живое, так одно злорадство. Видимо, по той причине, что был у него
пистолет, а у гостя - ничего, кроме пары присосок.
свинья! И не шевелись, иначе попачкаю шкуру. Ни в одной купальне не отмоешь!
Даже с помощью Нази!
Возревновал племянничек? И к дяде ревнует, и к Нази... Похоже, так!" Масрур
казался сейчас петухом, обороняющим все насесты своего курятника. Правда, не
клювом и шпорами, а кое-чем посерьезней.
Его брови приподнялись в нарочитом недоумении.
убьешь? Тебе случалось убивать людей, Фахир? Стрелять в них, протыкать им
глотки, рубить головы? Это, знаешь ли, непросто... непросто для того, кто
убивает.
не вышел ростом, не носил орденов и пышных одежд, но в его крохотном пальце
было больше отваги и доблести, чем у Масрура-Фахира. И все же малыш не сумел
убить... Не сумел, хотя Данго-Данго, его божок, нашептывал, что зукки - не
люди, а подлое зверье... А что шепчет Масруру Аллах? Милостивый, милосердный?
Продолжая сжимать его, Масрур потянулся левой рукой к поясу, отцепил что-то
блестящее, позвякивающее и швырнул к ногам Саймона. Это были наручники. Вполне
современная модель, два узких кольца с тонким проводочком, порвать который не
составляло труда, однако при малейшем растяжении узника бил ток, и сей удар
поддавался регулированию - от смертельного до легкой предупредительной щекотки.
На каждом наручнике горел алый огонек, и это значило, что они активированы на
полную мощность.
собираюсь тебя убивать. Я отведу тебя к дяде.
увидел вора и поступаю с ним, как с вором! Как с грязным вором, нарушившим
закон гостеприимства! Ну, надевай!
опозорить гостя. Провести его в наручниках по всему дворцу - мимо штатных
евнухов, стражей и слуг, мимо девушек-плясуний, мимо Нази... Пожалуй, еще и в
гарем заглянет, перебудив эмировыхжен... Какая-никакая, а все-таки слава... Как
говорил Чочинга, за трапезой и малый едок - воин!
Масрура. Тело его распласталось в воздухе, поспешая за метательным снарядом, и
был этот прыжок силен и точен: не успели колечки попасть противнику в лицо, как
кулак Саймона врезался ему в подбородок.
старинке, собственным кушаком, а рот залепил присоской. После вытащил из
"сегуна" обойму и закатал пистолет вместе с Масруром в ковер. Ковер он выбрал
попышнее и потолще: с одной стороны, пленнику в нем было мягко, с другой, видел
и слышал он ровно столько же, сколько мамонт под слоем вечной мерзлоты.
ковер и уставился на кошку. На белую кошку с серым пушистым хвостом.
пьедестале, и лазурные глазки с черными вытянутыми ромбами зрачков глядели на
Саймона лукаво и поощрительно, словно говоря: ну, с одним ты справился, воин, а
теперь попробуй совладать со мной! Догадайся, чего я жду! Где потереть, где
почесать и погладить, как приласкать... Ну, догадайся!
что-то женственное, обаятельное - в изящно составленных лапках, в кокетливо
поднятом вверх хвосте, в наклоне небольшой головки и в этих глазах, сиявших
ангельской голубизной... Видать, в свое время она вскружила головы многим
котам! До тех самых пор, когда, окаменев, не сделалась прибежищем джинна... Или
чего-то иного, оставленного мудрым Навфали в науку и в назидание потомству.
коснулся настороженных кошачьих ушей. Он провел ладонями вдоль спины, по бокам
и лапкам, по хвосту и брюшку; всюду под его пальцами был прохладный гладкий
камень. Монолит! Цельный чистый кварц. Или, быть может, мрамор... Без
каких-либо внутренних емкостей, тайных контейнеров и хитроумных устройств.
Саймон чувствовал это, будто бы руки его стали двумя рентгеновскими
детекторами, способными просветить камень насквозь. Что бы там ни говорил эмир,
кошка была просто кошкой, изящным изваянием зверька, и никаких магических
талантов за ней не замечалось. Если здесь и обитал джинн, то он, по-видимому,
забился в самую незаметную из трещин и спал там уже без малого три с половиной
сотни лет. Нарушать его сон казалось Саймону кощунством.
большую эллиптическую монету - сходство придавали ей вертикальные насечки вдоль
обода и серебристый цвет. Царапнув подставку ногтем, Саймон решил, что это
все-таки не серебро, а какой-то сплав, возможно - никелевый: металл был
твердым, а ребра насечек - острыми, не истертыми. Он пересчитал насечки - сто
девяносто две, и между ними сто девяносто две щели. Каждый паз шириной три
миллиметра и довольно глубокий. Во всяком случае, их дна он разглядеть не мог.
Роллинс Джеймс
Панов Вадим
Маккарти Кормак
Никитин Юрий
Ильин Андрей
Афанасьев Роман