пивнушки, мимо замков, в которых жили не менее фантастические герцоги и
бароны, по направлению к истощенному войной внутреннему городу. Дома
ярусами были нагромождены как попало, кругом были мрачно выглядевшие
строения с маскировочными занавесками в окнах; это были улицы, над
которыми герцоги и бароны власти не имели. Майкл отметил нечто странное:
кругом были только пожилые люди и дети, ни одного молодого лица, не считая
солдат, проносившихся мимо в грузовиках и на мотоциклах, и тех людей, у
которых были молодые лица, но старые глаза. Берлин был в трауре, потому
что его молодость умерла.
ему обещал.
и направляюсь.
Пожалуйста... мой дом отсюда недалеко. Это в районе Темпельхоф, около
аэропорта. Я вам покажу дорогу.
Майкл не хотел с ним спорить, но и не собирался менять свои планы. - Я
меняю приказ. Мы поедем в безопасное место после того, как мой друг
попадет домой. Или делайте так сами, или дайте вожжи мне.
тому же, подвергаете нас! Из-за вас мы потеряли товарища!
слезьте.
тихо сказал: - Дерьмо, - и хлопнул вожжами. - Ладно. Где в Темпельхофе?
Гюнтера.
здания. Тяжелые американские бомбардировщики Б-17 и Б-42 сбросили здесь
свой груз, развалины иногда почти перекрывали улицы. Некоторые здания
теперь уже и вовсе нельзя было узнать - горы камня и дерева. Другие были
расколоты или с огромными брешами от взрывов бомб. Дымный туман низко
стелился по улицам. Здесь сумрак был еще гуще, в сумерках красное нутро
догоравших куч мусора светилось как огни подземного царства мертвых.
лицами и в мрачных одеждах копалось в развалинах. Языки пламени лизали
упавшие балки, пожилая женщина рыдала, а старик пытался ее успокоить. Под
покрывалами вдоль истрескавшейся мостовой были с немецкой аккуратностью
ровно уложены тела. - Убийцы! - крикнула пожилая женщина, но смотрела ли
она в небо или в сторону канцелярии Гитлера в сердце Берлина, Майкл не мог
определить. - Да накажет вас Бог, убийцы! - прокричала она, а потом опять
зарыдала, прикрыв лицо ладонями, не в силах вынести вида развалин.
сторонам улицы дома были взорваны, сожжены или просто разрушены. Слоями
висел дым, слишком густой, чтобы ветер мог его рассеять. В небо торчала
фабричная труба, но сама фабрика была словно бы раздавлена, как гусеница
под кованым башмаком. Развалины здесь совсем перекрыли улицу, так что
Гюнтеру пришлось искать другой путь к южной части Темпельхофа. Чуть
западнее яростно ревел огромный пожар, к небу вздымались красные языки.
Бомбы, должно быть, падали этой ночью, - подумал Майкл. Мышонок сидел,
осунувшийся, глаза у него были остекленелыми. Майкл хотел было коснуться
плеча маленького человечка, но отвел руку. Сказать для утешения было
нечего.
дома с указанным номером.
зола остыла, ветер крутил ее у лица Мышонка, когда он слез с фургона и
встал там, где были ступени к входной двери.
холодного пота. - Это не тот дом.
большая часть перекрытий рухнули. Лестница была страшно изуродована и шла
по зданию наверх, как сломанный хребет. Возле обгоревшего по краям
пролома, где прежде была парадная дверь, располагался предупреждающий
знак: "Опасно! Проход запрещен!". На нем стояла печать инспектора по жилым
строениям нацистской партии. Мышонку ужасно захотелось рассмеяться. Боже
мой! - подумал он. Я прошел такой длинный путь, а мне запрещают войти в
собственный дом! Он увидел среди обломков дома осколки разбитой синей вазы
и вспомнил, что в ней когда-то стояли розы. Слезы стали жечь ему глаза.
вздрогнуть. - Луиза! Отзовись!
высунулся старик.
никогда его раньше не видел, в той квартире прежде жила молодая пара. -
Пожар здесь был ужасный. Видите, как обгорели кирпичи? - Он для
выразительности постучал по одному из них.
жестокий Ад, закружился вокруг него.
мне, по крайней мере, говорили. А вы - родственник?
эхом отдавшимся между остатками стен. А потом, прежде чем Майкл успел
спрыгнуть с фургона и остановить его, Мышонок побежал по идущей зигзагом
лестничной клетке, обгоревшие ступени трещали у него под ногами. Майкл тут
же бросился за ним, в царство пепла и тьмы, и услышал, как старик
закричал: - Туда же нельзя! - а потом захлопнул окно.
гнилой ступеньке, он выдрал ее и продолжил подъем. - Стой! - крикнул
Майкл, но Мышонок не остановился. Лестничная клетка раскачивалась, кусок
ограждения неожиданно оторвался и слетел вниз в кучу обломков. Мышонок на
мгновение удержался, балансируя на краю, потом ухватился за перила с
другой стороны и стал подниматься дальше. Он добрался до следующего этажа,
примерно в пятнадцати футах над землей, и запнулся о груду обгоревших
балок, еле держащиеся доски заскрипели под ним. - Луиза! - закричал
Мышонок. - Это я! Я пришел домой! - Он вошел в анфиладу комнат, обрезанных
обрушением части строения, обнажившим имущество погибшей семьи: покрытую
золой печь, побитую посуду и случайно оставшуюся целой чашку, чудом
уцелевшую после сотрясения; то, что некогда было столом из сосновых
планок, теперь обгорело до ножек; каркас кресла, пружины торчали, как
вывалившиеся кишки; остатки обоев на стене, желтые, как пятна проказы, и
на них - светлые прямоугольники, где когда-то висели картины. Мышонок
прошел по маленьким комнатам, зовя Луизу, Карлу и Люсиль. Майкл не мог
остановить его, да и не было смысла пытаться сделать это. Он поднялся
вслед за ним и держался к нему поближе, чтобы попытаться успеть схватить
его, если он провалится сквозь пол. Мышонок вошел туда, где была гостиная,
в досках были прогоревшие места, где сверху падали горевшие обломки и
проваливались ниже. Кушетка, на которой любили сидеть Луиза и девочки,
теперь представляла собой путаницу обгоревших пружин. А пианино, свадебный
подарок от стариков Луизы, было абстракцией из клавиш и струн. Но целым
остался камин из белого кирпича, столько холодных вечеров согревавший
Мышонка с его семьей. Уцелел и книжный шкаф, хотя в нем осталось лишь
несколько книг. И его любимое кресло-качалка тоже выжило, хотя и сильно
обгорело. Оно было все там же, где он его оставил. И тут Мышонок глянул на
стену рядом с камином, и Майкл услышал, как он захрипел.
полу и подошел к вставленному в остекленную рамку Железному Кресту -
награде сына.
пострадал. Мышонок снял рамку со стены, держа ее благоговейно, и прочитал
вписанное в удостоверение имя и дату смерти. Тело его задрожало, в глазах
мелькнуло безумие. На бледных щеках над грязной бородкой показались два
ярко-пунцовых пятна.
разлетелись по комнате. Медаль, упав на пол, издала легкий звон. Он тут же
кинулся к ней, схватил ее с пола и повернулся, с лицом, пунцовым от
ярости, чтобы выбросить ее в разбитое окно.
сказал он, - не выбрасывай ее.
мозговые шарики проскальзывали по смазке отчаяния. Он застонал, как ветер
в развалинах его дома. А потом Мышонок поднял другую руку, сжал ее в кулак
и двинул изо всех сил Майклу в челюсть. Голова Майкла метнулась назад, но
он не отпустил руку Мышонка, как не пытался и защищаться. Мышонок ударил
его второй раз, и третий. Майкл только смотрел на него, его зеленые глаза
горели, а из разбитой нижней губы просочилась капелька крови. Мышонок
завел кулак назад, чтобы ударить Майкла четвертый раз, но тут маленький
человечек заметил, что челюсть Майкла напряглась, готовая принять удар.
Все силы внезапно покинули Мышонка, мышцы его обмякли и ладонь раскрылась.
Он слабо шлепнул ладонью зеленоглазого по лицу, а потом рука у него упала,
глаза стали щипать слезы, колени подгибались. Он стал валиться на землю,
но Майкл удержал его.
умереть. О, Боже, пожалуйста, дай мне...