вас, господин Бурцев! Еще в 1903 году было брошено первое подозрение на
Азефа и тогда же суд из литераторов Пешехонова и Гуковского принужден был
извиниться перед Азефом и признать все обвинения вздором. Но надо было
видеть товарища, стоявшего во главе террора, как тяжело он переносил эти
гнусности, которые незаслуженно бросали в лицо тому, кто вел партию к славе!
Да, Азеф плакал тогда, плакал на моих глазах как ребенок! И мы утешали его,
уверяя, что такие тернии в борьбе с царизмом есть и будут у всякого
террориста, ибо эта борьба не на живот, а на смерть! И вот опять: - один из
членов партии получил письмо явно полицейского происхождения, на которое,
разумеется, мы не обратили внимания. За ним - предатель Татаров оговаривает
лучшего, светлого борца партии на пути к революции! Но с Татаровым за это
партия рассчиталась, доказав, что предатели к сожалению в партии есть, но
это не Азеф, а - Татаров. И он нами убит!
Бурцев слушал Чернова. Ничего нельзя было разобрать на его лице.
человека и семьянина.
из доказательств провокации, так сказать, "подкрепляющим", приводят
наружность Азефа и манеру его обращения с людьми! Да, скажу я, Иван часто
производил первое неприятное впечатление на людей. Но ведь он же не
институточка, не этуаль какая-нибудь, чтоб чаровать зрение господ с ним
встречающихся! И тут да позволено будет, есть такая пословица: "Не цени
собаку по шерсти"! Но все, кто только ближе узнавал Азефа, начинали его
любить самой нежной привязанностью как друга, как брата. Надо только
хорошенько всмотреться в это открытое лицо и в его чистых детских глазах
нельзя не увидеть доброты, а увидев его в кругу семьи и товарищей, нельзя не
полюбить этого действительно доброго человека и нежного семьянина. - Тут
судьи увидели, что Бурцев записывает слова Чернова. - И вот чуткого, доброго
человека, безупречного семьянина, отважного борца с самодержавием,
вписавшего лучшие страницы в историю русской революционной борьбы,
осмеливаются клеймить самым гнусным, самым беззастенчивым образом господа,
либо просто ищущие сенсаций, либо ставшие странными жертвами департамента
полиции!
отирая платком лицо, рот и руки, сел.
Чернов, взглянув на Савинкова.
остальных товарищей, ибо наша дружба спаяна кровью. Не день и не год мы жили
с Азефом. Мы жили годы. И шли сквозь кровь, убивая многих во имя революции и
теряя по кровавому пути многих любимых и дорогих. И вот лучшему другу,
отважнейшему борцу, главе террора брошено грязное обвинение! Я рассматриваю
это, как обвинение всей Б. О. и мне всего больней говорить об этом, ибо я
противник даже всякого разбирательства деятельности Азефа. Он выше
подозрений. Но теперь я вынужден и буду говорить об Азефе, как террорист,
как его брат по духу и крови. Разрешите же сначала сделать мне сухой
перечень славных дел, произведенных Азефом! Я начинаю: - он знал о покушении
на харьковского губернатора Оболенского, он подготовлял убийство уфимского
губернатора Богдановича, он руководил всей работой Б. О. с 1903 года! Он
поставил убийство Плеве, он поставил убийство Сергея, он ставил покушение на
генерала Трепова, на киевского генерал-губернатора Клейгельса,
нижегородского барона Унтербергера, он ставил покушение на московского
генерал-губернатора Дубасова, на министра внутренних дел Дурново, на
генерала Мина, на заведующего политическим розыском Рачковского, дабы убить
его вместе с предателем Гапоном, при чем Гапон был убит. Он ставил покушение
на адмирала Чухнина, он покушался на премьер-министра Столыпина, он
санкционировал и послал исполнителей убить провокатора Татарова, он ставил
покушение на генерала фон дер Лауница, на прокурора Павлова, он ставил
покушение на великого князя Николая Николаевича и, наконец, на царя Николая
II. Сколько отдано крови и сколько пролито крови вы знаете сами! И неужто ж
теперь мы бросим грязью в того, кто был душой и гильотиной этих славных дел?
чересчур бледный. Узкие монгольские глаза горели. Румянец выступил пятнами
на продолговатом бледном лице. Вся фигура в черном, двубортном, ловко
сидящем костюме была убедительна и красива.
никогда не поверю никаким подозрениям в силу их полной бессмысленности! Я
знаю Азефа, как человека большой воли, сильного практического ума и крупного
организаторского таланта! Я видел его неуклонную последовательность в
революционном действе, его спокойное мужество террориста, наконец его
глубокую нежность к семье. В моих глазах это даровитый, твердый, решительный
человек, которому нет у нас равного. И вот я обращаюсь к вам, Владимир
Львович! - Савинков повернулся к Бурцеву и, жестикулируя правой рукой,
проговорил с пафосом:
и вносящих страшную дезорганизацию в святое дело террора и революции, вместо
обвинений я призываю вас, как историка революционного движения, сказать: -
есть ли в истории русского освободительного движения и в освободительном
движении всех стран более блестящее имя революционера, чем имя Азефа?!
блестящего имени, чем имя Азефа, - проговорил он. - Его имя и деятельность
более блестящи, чем имена и деятельность Желябова, Сазонова, Гершуни, но
только под условием если он честный революционер. Я же убежден, что он
негодяй и агент полиции!!
предоставлено Владимиру Львовичу Бурцеву.
2
казался опухшим и измученным. Натансон бледен меловой бледностью
невыспавшегося человека. Савинков нервен. Спокойны были лишь судьи.
является главным оружием существующего полицейского строя. Если бы
революционерам удалось разбить эту цитадель самодержавия, то неизвестно
удержалось ли бы самодержавие вообще. Это мое глубокое убеждение. И,
исповедуя эту истину, я посвятил свои малые силы борьбе именно с этим злом:
- с провокаторами. Но в силу многих причин, зачастую психологических, дело
это чрезвычайно трудное. И вести его приходится с величайшей осторожностью.
Вот именно с такой величайшей осторожностью начал я расследование моих
подозрений Азефа.
давно. В этом убеждены и члены партии. За это говорили многие события и
прежде всего полный паралич террора. Что провокатор этот работает в
департаменте под псевдонимом "Раскин" установил М. Е. Бакай. С этого момента
все мои силы напряглись к одному: - выяснить, кто из членов партии
скрывается под псевдонимом сотрудника "Раскина". Это было нелегко, длилось
долго. Не буду рассказывать, сколько пришлось положить труда, чтобы
систематизировать все относящееся к неизвестному "Раскину". Эта работа
проделана мной и Бакаем. Все собранные, тщательно выверенные факты,
указывали с безусловной очевидностью, что "Раскин" - Азеф. Но я никому во
время работы не выговорил этой фамилии. Только когда не было уже никаких
сомнений, я решил сделать последнюю проверку через Бакая. Я попросил Бакая
рассказать, что ему известно по службе в охранном о Чернове и Савинкове. Он
рассказал. Сказал, что часто видел их карточки. Карточки охранным
рассылались по провинции. Тогда, как бы невзначай, я спросил: - а что вы
знаете об Азефе? Бакай ответил, что Азефа совсем не знает. Как же так,
сказал я, это видный эс-эр? Бакай сказал, что никогда даже не слыхал об
Азефе. - Позвольте, говорю я, ведь это же глава боевой организации? -
Невероятно, - ответил Бакай, - мне не знать главу боевой организации, все
равно, что не знать директора департамента полиции. И тут я впервые
выговорил фамилию Азефа, как подозреваемого "Раскина". - Если таковой
существует, - ответил Бакай, - если он друг Чернова и Савинкова, глава
боевой, и о нем у нас ничего неизвестно, его не разыскивают, карточек не
рассылают, значит он "подметка", то есть сотрудник.
революционеров, посылаемых Азефом на казнь. Я во всеоружии данных обратился
в ЦК партии, заявив о подозрении. Но этот шаг оказался совершенно
бесплодным. В течение года добивался я расследования ЦК моих подозрений
Азефа. ЦК либо отмалчивался, либо отказывался от расследования.
расследования дела. Когда же совсем недавно я прочел - Бурцев повернулся в
сторону Чернова и Савинкова, - что в Петербурге опять повешены террористы
Зильберберг, Сулятицкий, Никитенко, Синявский, Лебединцев, Трауберг,
Синегуб, то будучи убежден, что их отослал на виселицу Азеф...
партией вниманья на обвинения Азефа равносильно посылке на виселицу молодых,
самоотверженных революционеров. Я не мог молчать. И вот мы дошли до суда, но
не над Азефом, а надо мной. Но теперь и я обвиняю не только Азефа. Я обвиняю
партию в злостном попустительстве, стоившем жизни десяткам самоотверженных
революционеров. Я обвиняю вас, господа Черновы и Савинковы! Вы всячески
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Андреев Николай
Буркатовский Сергей
Никитин Юрий
Соломатина Татьяна