меня, пожалуйста, сегодня утром я наговорил вам бог знает что. Ведь вы
меня извините, правда? Отец просит вас прийти в двести двенадцатый номер.
Письмо от господина Шрита? Все расчеты по проекту Х5 неправильны? Хорошо,
я созвонюсь со Шритом. Как бы то ни было, благодарю вас, Леонора. Итак, мы
вас ждем...
звук.
наверх.
на то, что мой сын Гуго..." Под заявлением стояли важные печати и подписи.
Голос, который он страшился услышать, на этот раз молчал; в былые времена
этот голос приказывал ему прикрыть наготу матери, когда она возвращалась
домой после своих странствий и, лежа на кровати, вполголоса причитала:
"зачемзачемзачем"; он испытывал сострадание, прикрывая ее наготу или
принося ей попить; прокрадываясь ради нее в лавочку, чтобы выклянчить там
две сигареты, он каждый раз боялся, что по дороге на него нападут
мальчишки, изобьют его и будут дразнить "агнцем божьим"; потом этот голос
приказывал ему играть в канасту с женщиной по кличке "таким, как она, не
следовало родиться" и предостерегал от того, чтобы входить в комнату к
овечьей жрице, и вот сейчас этот голос повелел ему прошептать слово
"отец".
произносить и другие слова: "сестра", "брат", "дедушка", "бабушка",
"дядя", но страх не проходил; мальчик вспоминал все новые и новые слова:
"динамика" и "динамит", "бильярд" и "корректно", "шрамы на спине",
"коньяк" и "сигареты", "красный по зеленому полю", "белый по зеленому"...
Но страх все еще не уменьшался. Быть может, надо что-то предпринять, чтобы
прогнать его. Гуго открыл окно и посмотрел на шумящую толпу; что это за
шум - грозный или мирный? На улице пускали фейерверк; вслед за громовым
раскатом в темно-синем небе распускались гигантские цветы; оранжевые
спруты, казалось, протягивали вперед свои щупальца. Гуго закрыл окно,
провел рукой по лиловой ливрее, висевшей на вешалке у входа, и открыл
дверь в коридор. Даже здесь, наверху, была ощутима тревога, охватившая все
здание; в двести одиннадцатом номере тяжелораненый! Слышался гомон
голосов, шаги раздавались то тут, то там, кто-то бежал вверх по лестнице,
кто-то спускался вниз, и весь этот шум покрывал пронзительный голос
полицейского: "Прочь с дороги! Прочь с дороги!"
сказал ему: "Нам будет недоставать тебя, Гуго, неужели ты хочешь нас
покинуть, да еще так внезапно?" Вслух Гуго ничего не ответил, но про себя
подумал: да, все должно было случиться внезапно, потому что зрело уже
давно. Когда Йохен принес весть о покушении, директор забыл все на свете,
он даже перестал удивляться тому, что Гуго уходит. Директор встретил
сообщение Йохена отнюдь не с ужасом, а как раз напротив, с восторгом;
вместо того чтобы сокрушенно качать головой, он радостно потирал руки.
престиж нашего отеля на недосягаемую высоту. Все газеты будут пестреть
гигантскими заголовками. Убийство - отнюдь не то же самое, что
самоубийство, Йохен... а политическое убийство - это не просто
какое-нибудь там убийство. Если он даже не умер, мы сделаем вид, что он
при смерти. Нет, вы ничего не понимаете, в газетах обязательно должно быть
сказано: "Положение больного безнадежно". Всех, кто звонит по телефону,
немедленно соединяйте со мной, а то вы обязательно что-нибудь напутаете.
Боже мой, почему у вас такой дурацкий вид? Будьте сдержанны, изобразите на
лице легкое" сожаление, ведите себя как люди, которые, хотя и оплакивают
покойника, дорогого их сердцу, радуются в предвидении большого наследства.
Идите, дети мои, принимайтесь за дело! На нас посыплется целый дождь
телеграмм с просьбой оставить номер. Надо же, чтобы это случилось как раз
с М. Вы даже не представляете себе, что сейчас начнется. Только бы никто
не покончил с собой. Позвони сейчас же господину из одиннадцатого номера,
я не возражаю, если он придет в ярость и уберется из гостиницы... Черт
возьми, он ведь должен был проснуться от фейерверка. Пора, дети мои! К
оружию!
пускают никого в двести двенадцатый номер.
появился освещенный прямоугольник лифта; лифт доставил постояльцев из
номеров от двести тринадцатого до двести двадцать шестого; из-за оцепления
им пришлось подняться на третий этаж, чтобы потом спуститься по служебной
лестнице к себе на второй; когда дверь лифта отворилась, послышался
многоголосый гомон, в коридор высыпали мужчины в темных костюмах и женщины
в светлых платьях с растерянными лицами и искривленными губами, с которых
срывались слова "Какой ужас!" и "Какой скандал!". Гуго слишком поздно
захлопнул за собой дверь - она его увидела, она уже бежала по коридору к
его комнате; Гуго только успел повернуть ключ в замочной скважине, как
дверная ручка начала вращаться во все стороны.
пугать; ты не должен уходить; я знаю, что у тебя нет отца, я это точно
знаю; ты нужен мне, Гуго... ты тот человек, которого они ждут, Гуго, и ты
это знаешь; ты увидишь мир, и все они падут пред тобой ниц в самых
шикарных отелях; тебе не надо будет ничего говорить, только быть со мной,
твое лицо, Гуго... иди сюда, открой, ты не можешь уйти!
как ручка дергалась, в потоке ее молящих слов возникали короткие паузы:
была в отчаянии... иди сюда, ради них... они тебя ждут, ты наш агнец...
замочной скважине и открывая дверь.
женщины. Спускаясь по служебной лестнице, мальчик все еще слышал плач
овечьей жрицы.
жить с нами, она была бы очень огорчена, если бы узнала, что мы так и не
выпили вино; его рана не смертельна, надеюсь, на его лице так и останется
выражение громадного изумления; все люди этого сорта считают себя
бессмертными... один не очень громкий сухой звук может сотворить чудо. А
теперь, девушки, займитесь, пожалуйста, подарками и цветами; Леоноре я
поручаю цветы, Рут - поздравительные адреса, а Марианне - подарки. Порядок
- это полжизни... не известно только, из чего состоит ее вторая половина.
Ничего не поделаешь, дети, я не в силах грустить. Сегодня большой день, он
вернул мне жену и подарил сына... можно мне так вас назвать, Шрелла? Ведь
вы брат Эдит... И нового внука я тоже получил, не правда ли, Гуго?.. Я все
еще не могу решиться назвать тебя внуком. Ты сын моего сына, и все же мне
ты не внук, какой-то внутренний голос, не знаю какой, запрещает мне
называть тебя внуком.
можно опустошить, дети; только смотрите не разбросайте снова пачки,
которые так аккуратно сложила Леонора; лучше всего будет, если каждый из
вас выберет себе одну какую-нибудь пачку и сядет на нее; вы, Шрелла,
возьмите себе пачку с литерой "А", она самая высокая. А тебе, Роберт,
разреши предложить пачку за тысяча девятьсот десятый год, она вторая по
высоте. Йозеф пусть сам найдет себе что-нибудь подходящее. Как ты смотришь
на тысяча девятьсот двадцать первый год? Ну вот, хорошо, а теперь
садитесь; прежде всего давайте выпьем за господина М., за то, чтобы
выражение изумления никогда не сходило с его лица... второй глоток мы пьем
за мою жену, пусть бог ее благословит. Посмотрите, пожалуйста, Шрелла, кто
там стучится в дверь.
почтение? Надеюсь, он не взвалил себе на спину кабана? Нет? Слава богу.
Тогда скажите ему, пожалуйста, дорогой Шрелла, что я его не приму. А ты
как считаешь, Роберт? Разве сейчас подходящее время разговаривать с неким
господином Грецем? Нет? Правда? Спасибо вам, Шрелла. Сейчас как раз
подходящее время порвать ненужные отношения с людьми; два слова могут
стоить человеку жизни. "Стыд и позор", - говорила старая госпожа Грец.
Одно движение руки может стоить человеку жизни так же, как и одно
Роллинс Джеймс
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Каргалов Вадим
Лукьяненко Сергей