Чтение 60–й страницы книги ~Человеческий фактор~

Через два-три дня Кэсл обнаружил, что ему недостает даже Ивана.
Недостает кого-то, на кого он мог бы излить свою неприязнь - не мог же он
излить неприязнь на Анну, казалось, почувствовавшую, что он стал еще более
одинок. Она теперь дольше задерживалась у него днем и, тыча пальцем то в
одно, то в другое, забивала ему голову русскими словами. Стала она и более
требовательной к его произношению: начала добавлять к его словарю глаголы
- первым было слово "бежать", и она изобразила бег, поочередно приподнимая
локти и колени. Жалование она, должно быть, где-то получала, так как он
ничего ей не платил, - собственно, тот небольшой запас рублей, который
выдал ему Иван но прибытии, чувствительно сократился.
В этой его изоляции Кэсла больше всего мучило то, что он ничего не
зарабатывал. Ему даже захотелось, чтобы у него появился стол, за которым
он мог бы сидеть и изучать списки африканских писателей, - это, по крайней
мере, хоть отвлекло бы его от мыслей о том, что там с Сарой. Почему они с
Сэмом не последовали за ним? И что предпринимают "они", чтобы выполнить
свое обещание?
Настал вечер, когда в девять тридцать две он подошел к концу
злоключений "Робинзона Крузо" - время он отметил с такой точностью,
подражая в известной мере Робинзону. "Итак, я покинул остров
девятнадцатого декабря, судя но судовым записям, 1686 года, проведя на нем
двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней..." Кэсл подошел к
окну: снег перестал валить, и он отчетливо увидел красную звезду над
университетом. Даже в столь поздний час внизу трудились женщины, убирая
снег: они казались сверху огромными черепахами. Кто-то позвонил в дверь -
пусть звонят, он не откроет: скорее всего, это лишь Беллами или, возможно,
кто-нибудь еще менее желательный - неизвестный Крукшенк или неизвестный
Бэйтс... Но тут Кэсл вспомнил, что звонок-то ведь не работает. Он
повернулся и в изумлении уставился на телефон. Звонил телефон.
Он поднял трубку, и кто-то заговорил с ним по-русски. Он не мог понять
ни слова. А потом - ничего, лишь высокие гудки, но Кэсл продолжал держать
трубку у уха, глупо ожидая чего-то. Возможно, телефонистка сказала, чтобы
он подождал. А может быть, сказала: "Положите трубку. Мы перезвоним"?
Возможно, звонили из Англии. Он нехотя положил трубку на рычаг и сел у
телефона в ожидании нового звонка. Его "рассекретили" и теперь, похоже,
"подключили". Он бы "вступил в контакт", если бы научился нужным фразам у
Анны, а ведь он не знал даже, как позвонить телефонистке. Телефонного
справочника в квартире не было - это он проверил еще две недели тому
назад.
Но телефонистка, конечно же, что-то ему сказала. Он был уверен, что
телефон вот-вот зазвонит. Кэсл так и заснул, сидя у аппарата, и приснилось
ему то, что не снилось лет десять, - его первая жена. Во сне они ссорились
- так они ни разу не ссорились в жизни.
Наутро Анна обнаружила Кэсла спящим в зеленом плетеном кресле. Она
разбудила его, и он сказал:
- Анна, телефон подключили. - И поскольку она не поняла, махнул в
сторону аппарата рукой и добавил: - Дзинь-дзинь-дзинь. - И оба
расхохотались: так нелепо прозвучала эта детская имитация звонка,
воспроизведенная пожилым мужчиной.
Кэсл достал фотографию Сары и показал на телефон Анна закивала и
заулыбалась, чтобы подбодрить его, и он подумал: "Она поладит с Сарой,
покажет Саре, где что покупать, научит ее русским словам, и Сэм ей
понравится".

Когда позже днем зазвонил телефон, Кэсл был уверен, что это Сара:
кто-то в Лондоне, должно быть, сообщил ей номер, возможно, Борис. Во рту у
него пересохло, и он с трудом выдавил из себя:
- Кто это?
- Борис.
- Ты где?
- Здесь, в Москве.
- Ты видел Сару?
- Я разговаривал с ней.
- Она в порядке?
- Да, да, в порядке.
- А Сэм?
- Он тоже в порядке.
- Когда они будут здесь?
- Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Посиди, пожалуйста, дома.
Никуда не уходи. Я сейчас приеду.
- Но когда я все-таки их увижу?
- Это мы должны с тобой обсудить. Есть сложности.
- Какие сложности?
- Подожди - увидимся, все узнаешь.
Но Кэсл просто не мог сидеть на месте - он взял книгу и снова ее
положил пошел на кухню, где Анна варила суп. Она сказала:
- Дзинь-дзинь-дзинь. - Но это было уже не смешно.
Кэсл вернулся к окну - снова повалил снег. Когда наконец раздался стук
в дверь, у него было такое чувство, что он прождал не один час. Борис
протянул ему полиэтиленовый пакет из беспошлинного магазина. Он сказал:
- Сара просила раздобыть тебе "Джи-энд-Би". Одну бутылку от нее и одну
от Сэма.
- Так в чем же сложности? - спросил Кэсл.
- Дай мне хотя бы раздеться.
- Ты действительно видел ее?
- Я говорил с ней по телефону. Из автомата. Она в провинции, у твоей
матери.
- Я знаю.
- Было бы несколько странно, если бы я явился к ней туда.
- Тогда откуда же тебе известно, что она здорова?
- Она мне так сказала.
- А голос у нее звучал нормально?
- Да, да, Морис. Я уверен...
- В чем все-таки _сложности_? Меня же вывезли.
- Это было очень просто. Фальшивый паспорт, махинация со слепцом и
маленькая мистификация, которую мы устроили у паспортного контроля, когда
тебя проводила мимо него стюардесса "Эр-Франс". Мужчина, похожий на тебя.
Направлялся в Прагу. Паспорт у него был не совсем в порядке...
- Ты так и не сказал мне, в чем сложности.
- Мы всегда считали, что, когда ты благополучно доберешься сюда, они не
станут мешать Саре воссоединиться с тобой.
- Они и не могут ей помешать.
- У Сэма нет паспорта. Вам надо было записать его в паспорт матери.
Похоже, _может_ потребоваться уйма времени, чтобы все утрясти. И еще одно:
твои люди намекнули, что, если Сара попытается покинуть страну, ее
арестуют за соучастие. Она была другом Карсона, она была твоим агентом в
Йоханнесбурге... Дорогой мой Морис, все, боюсь, совсем не так просто.
- Ты же обещал.
- Я знаю, что мы обещали. Искренне. Еще и сейчас можно было бы вывезти
ее, если бы она оставила там сына, но она говорит, что не пойдет на это.
Ему нелегко в школе. Нелегко жить с твоей матерью.
Полиэтиленовый мешок из беспошлинного магазина ждал своего часа на
столе. Виски - это лекарство от отчаяния - выручало всегда. Кэсл сказал:
- Зачем вы меня вывезли? Мне ведь не грозила непосредственная
опасность. Я-то думал, что грозила, но вы должны были бы знать...
- Ты же послал сигнал O. Мы на него откликнулись.
Кэсл вскрыл полиэтилен, отвинтил крышечку на бутылке с виски - этикетка
"Джи-энд-Би" ударила ему по нервам, как печальное воспоминание. Он налил
по большой порции в оба стакана.
- У меня нет содовой.
- Не важно.
Кэсл сказал:
- Садись на стул. Диван - жесткий, как школьная скамья.
Он взял в руки стакан. Даже запах "Джи-энд-Би" причинял боль. Ну почему
Борис не принес ему какое-то другое виски - "Хэйг", "Уайт Хорс", "Ват-69",
"Грантс", - он произносил про себя названия виски, которые ничего для него
не значили, только чтобы не думать и не погрузиться в отчаяние, прежде чем
"Джи-энд-Би" начнет действовать: "Джонни Уокер", "Куинн Эн", "Тичерз".
Борис неверно истолковал его молчание.
- Можешь не беспокоиться по поводу микрофонов, - сказал он. - Здесь, в
Москве, мы находимся, так сказать, в центре циклона, в безопасности. - И
добавил: - Нам было чрезвычайно важно вытащить тебя.
- Почему? Записи Мюллера были ведь в надежных руках старика Холлидея.
- Истинного положения дел тебе никто не раскрывал, верно? Эти крохи
информации экономического характера, которые ты нам посылал, сами по себе
не представляли для нас никакой ценности.
- Тогда почему же?..
- Я знаю, я не очень ясно выражаюсь. Не привык я пить виски. Попробую
все же пояснить. Ваши люди полагали, что здесь, в Москве, у них есть
агент. На самом же деле это был человек, которого мы им подставили. То,
что ты нам сообщал, он отсылал обратно им. Благодаря твоим донесениям твоя
служба считала, что он действительно работает на них: сообщаемые им факты
совпадали, а он одновременно передавал и то, что нам хотелось твоей службе
внушить. Вот в чем была ценность твоих донесений. Недурной способ сеять
дезинформацию. Затем появился Мюллер и операция "Дядюшка Римус". Мы
решили, что наилучший способ похоронить "Дядюшку Римуса" - предать это
дело гласности, а в таком случае следовало забрать тебя из Лондона. Чтобы
ты был источником нашей информации: это ты привез нам записи Мюллера.
- Но они будут знать, что я привез также и сообщение об утечке.